И правда — напугала. Парня вынесло из дома стрелой, а я тяжко вздохнула. Кот смотрел с укором, словно спрашивая — а надо ли оно тебе? Я и сама себя спрашивала. Надо ли мне связываться со столь сильной ведьмой? С сущностью?! Чуть что не так — и она на меня перекинется, ничего я не сделаю…
Но парня было жаль. Может, я и дура, но жаль.
А все из-за печки, чтоб ее…
Он вернулся спустя полчаса — с двухлитровой стеклянной банкой, до середины наполненной солью.
— Воды влей на ладонь ниже горлышка, — сухо скомандовала я, расстилая простыню на полу в сенях — еще не хватало в дом такую дрянь тащить — и подтаскивая ближе ведро с водой. В сенях было сыро, темно и холодно. Дверь я закрыла на замок, дабы соблазна не было, да и люди не вошли, а затем методично на всех поверхностях ровных зажгла лампы. И тепло, и свет дает — хоть так согреться. Гришка подошел с банкой, глаза были испуганные и расширенные, руки тряслись. И ведь не спросил даже ничего, сразу поверил — видать, сам чувствовал…
— Помолиться не хочешь? — сыронизировала я, переплетая косу и убирая ее под плотно повязанный платок и только брови вскинула, когда он действительно на колени встал и руки в молитве сложил. Вот чудной… Да если б молитвы помогали… А, ладно, если ему так легче…
Когда он закончил, я вытащила из-за пояса серебряный нож с костяной рукояткой и осторожно, чтобы лезвия не коснуться, передала ему.
— Палец ткни и пару капель в банку пусти.
Он так и сделал, заставив мои ноздри затрепетать от запаха крови. Нет, я никогда не ела человечину. Но запах крови, любой крови, а особенно человеческой — это как красная тряпка для быка. Ну, или бутылка водки для алкоголика.
Я дала ему платок, перевязать палец и перемешала розовую воду в банке. Будем надеяться, эта среда сущность устроит.
— Ложись. Да не на спину, на живот!
А я уселась сверху, заставив его дернуться. Кот слышимо вздохнул и скользнул обратно в дом. Да знаю, что дура…
— А теперь лежи и не дергайся.
Он затих, а я подумала уж не перекреститься ли? Я такого никогда не делала и если что-то пойдет не так…
Медленно закрыв глаза, я позволила организму частично перестроиться. Когда трансформация закончилась, я открыла фосфоресцирующие зеленым глаза и опустила взгляд вниз. Стоило больших усилий, чтобы не сблевать от отвращения. Для обычного человека все было в порядке. Но оборотень видел черный шевелящийся кокон, в котором почти не было видно Гришку. Щупальца кокона то и дело пытались подобраться ко мне, но не могли добраться, словно обжигаясь. Превозмогая отвращение, я начала раздвигать их руками в поисках того, кто прятался под ним и нашла, на свою голову. Под самым позвоночником шевелилось нечто. Под кожей видно не было, но уже сейчас оно волновалось. Парень охнул от боли — видимо, тварь беспокоилась и начала питаться активнее. А может — учуяла новую жертву или почуяла свободу, когда я раздвинула ветви.
— Не шевелись! — рявкнула я, даже не заботясь, услышит ли он рычащие нотки в моем голосе. Он застыл, но дыхание было прерывистым, со всхлипами. А как ты хотел? Дальше будет только хуже…
Ладно… Сейчас важно понять как ее вытащить. Судя по всему, засела она глубоко, но если разрезать плетение, куда полезет выбираться? Как ее сюда запустили?
Паутина мешала, и я снова переключилась на обычное зрение, задрала у Гришки рубашку, поднесла ближе свечу. Небольшой шрам вдоль позвоночника — светлый и чистый, словно скальпельный…
— Тебе на спине операции делали?
— Нет… — охнул тот. Видимо, говорить было сложно. Я и так видела — спина вся вспотевшая, а ведь здесь не жарко.
— Значит, сейчас сделаем. Дернешься — задену позвоночник. Все ясно?
— Да… — с заминкой ответил он, а я понадеялась, что хватит ума подчиниться. И подвинула поближе банку.
Сначала нужно было сделать надрез, иначе, когда я разрежу проклятие, тварь не будет ждать удобного отхода — пройдет прямо по позвоночнику, убивая хозяина, и дело с концом… Кровью бы не истек…
Закусив губу, я перехватила нож и одним махом вспорола кожу. Гришка дернулся, завыл, но хоть не скинул меня и то ладно… Кровь побежала по спине, бокам, а я осторожно раздвинула края, замечая черную шевелящуюся массу…
— Твою мать…
Только не блевать, только не блевать…
Стараясь работать быстро, я переключила зрение и одним взмахом вспорола нити проклятия. В ту же секунду, паутина еще не успела развеяться, нечто, похожее на скорпиона, если бы тот был амебой, в мгновение ока рвануло к моей руке. Брызнула кровь из разреза, Гришка заорал, скидывая меня, а я уже падая, схватила банку, ножом вырезала едва не кусок руки и вместе с ним бросила в воду. Та окрасилась красным, вода пошла пузырями и наружу всплыло нечто черное, мелькнув клешнями, и жалом на кончике хвоста. Тяжело дыша, я закрутила крышку, вырезала серебряным ножом символ и легла на пол. Меня колотило — то ли от ужаса, то ли от омерзения, то ли от нервов.
Скулеж Гришки донесся словно из тумана. Открыв глаза, я не сразу поняла, где нахожусь, а когда поняла, со вздохом села.
— Все уже, угомонись…
— Ты… Ты… — он лепетал еще что-то, тыкая пальцем мне в руку и я с некоторым удивлением опознала ее как относительно целую. Кусок и правда вырезала, но это заживет…Замотать бы только чем. Простыню взяла, а о бинтах не позаботилась…
Хотя надо это чудо сначала зашить…
— Ложись на живот, посмотрю что там… — усталость накатила неимоверная, так что я как была на корточках, так к нему и подползла. Взгляд парня уставился мне за спину. Ясно.
— Ложись.
Он лег, я заставила его отвернуться, притащила из кухни нитку с иголкой и, плеснув спирта на рану, молча зашила. Понятия не имею, орал он или нет. Все для меня было как в тумане, в голове шумело. Видимо, потом я и вовсе отключилась, потому что очнулась от мерного покачивания. Недоуменно открыла глаза. Передо мной было небо. Серое. На лице оседали капли дождя.
— Очнулась… — вздох облегчения рядом заставил меня дернуться. Неловко извернувшись, я увидела Гришку. Тот смотрел ясными серыми глазами, в которых не было больше и намека на его привычное состояние. Заросшая пропитая морда, но глаза впервые осмысленные. — Слава богу, я уж думал, померла…
— Не дождешься, — с некоторым удивлением ответила я и попыталась сесть, но он не дал.
— Лежи. Лежи…
Окей…
— Куда едем? — уставившись в небо, равнодушно осведомилась.
— К тетке моей, она медичкой в селе подрабатывает… Заштопает тебя, — парень тоже откинулся на бортик телеги. Я скосила глаза, заметила, что везет нас какой-то сгорбленный дедок и снова перевела взгляд на Гришку. — Он глухой как пень. Только и сумел, что объяснить куда надо.
— Зажило бы и само… — вздохнув, ответила я.
— Я думал, ты помирать собралась, — с некоторой обидой ответил парень. Пришлось признать, что поступил он соответственно ситуации. А мог бы бросить там и сбежать.
Руку он мне замотал какой-то тряпкой, но она уже намокла от крови — что мне эта гадина впрыснула, интересно знать?
В ушах по-прежнему шумело, так что я смирилась с ситуацией и расслабилась. Пока я человек — никто из людей во мне оборотня не распознает. Даже серебро я могу вытерпеть, не говоря уже о крестах. Современные кресты — одно название. Освещены из рук вон плохо, сделаны еще хуже… Давно я не видела ни настоящих крестов, ни настоящих священников.
Мы въехали на мост — колеса заскрипели по железным листам, копыта зацокали особенно громко.
— А ты и правда ведьма.
Я закрыла глаза. Спасла на свою голову.
— Ты не думай, я никому… — Гришка растолковал мое молчание по-своему, даже подполз поближе. — Ты мне жизнь спасла, я теперь за тебя ее сам отдам, ежели понадобится…
Все вы так говорите. А как до дела дойдет, так своя шкура всегда ближе…
— Теть Глаш! — вопль Гришки наверное все село слышало, не говоря уже о пресловутой тете Глаше. Я открыла глаза и села. Мы были у того самого медпункта из которого как раз выбегала та самая тетя Глаша — женщина, с которой я разговаривала вчера. При виде перепуганного Гришки и окровавленной меня она охнула, кинулась к телеге. Гришка протянул было ко мне свои лапищи, но я слезла сама, лишь позволила держать себя под локоть.
