Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

Древнейшие представления о боге-громовнике носят двойственный характер: являясь, с одной стороны, божеством светлым, разителем демонов, творцом мира и подателем плодородия и всяких благ, он, с другой стороны, есть бог лукавый, злобный, приемлющий на себя демонический тип. Эта двойственность в воззрениях первобытных племен возникла под влиянием тех естественных свойств, с какими выступает гроза, то оплодотворяющая землю, разгоняющая мрачные облака и вредные испарения, то посылающая град и бурные вихри, опустошающая поля, леса и нивы и карающая смертных молниями. Шествуя в тучах, громовник усваивает себе и их великанские признаки и согласно с представлением туч темными подземельями – становится богом подземного (адского) царства. Чтобы обозначить эти различные, одна другой противоположные стороны в характере громовника, народ давал ему и соответственные им прозвания, которые впоследствии перешли в имена собственные, обособились и разъединили единое божество на две враждебные личности; рядом с небесным Зевсом является другой, владычествующий не на небе, а под землею – Ζεύς χαταχυόνις, Jupiter niger = Плутон, царь того света и усопших[1]; возле благого, плодородящего Тора – лукавый Локи. Этот последний вполне соответствует Гефесту (Вулкану), богу подземного огня, искусному ковачу молниеносных стрел, о котором греческий миф рассказывает, что раздраженный Зевс схватил его за ногу и стремительно низвергнул с высокого Олимпа на землю и что вследствие этого падения Гефест повредил ногу и навсегда остался хромым. Локи, хотя и числится в обществе асов и признается их товарищем, тем не менее есть существо коварное, обманчивое, состоящее в самом близком родстве с демонскими силами[2]; низвергнутый с неба и окованный цепями, он потрясает землю; подобно Гефесту, он хром и также клеймит богов злыми насмешками. Хромоту соединяет древнее сказание и со славным кузнецом Völundr’oм[3]. Быстрота молний заставила сближать их не только с летучими, окрыленными стрелами, но и с ногами как необходимыми орудиями движения, резвого бега. Отсюда объясняется, почему русский сказочный эпос изображает героев, представителей весенних гроз, с ногами по колено в золоте, почему греки давали своим богиням эпитеты сребро- и златоногих, почему, наконец, подвижная избушка ведьмы (= ходячее облако) стоит и повертывается на курьих ножках, т. е. на ногах петуха (кура), имя которого доныне употребляется в значении огня. Богатырские кони и козлы Тора, ударяя своими копытами по облачным скалам, высекали из них молниеносные искры и открывали путь дождевым источникам. Так как молния падает с воздушных высот изломанной, искривленной линией[4], то полет ее фантазия стала сравнивать с шатким, нетвердым бегом хромоногого человека или животного; а громовому удару стала приписывать отшибание пят или повреждение ноги у героя-громовника, когда он является в облачные подземелья добывать оттуда золото солнечных лучей и живую воду дождя. Такой удар наносят ему тяжелые двери демонских кладовых или железные врата адовы; под дверью здесь разумеется то отверстие, какое прорубает в тeмных тучах Перунова палица. Когда заблестит молния, чехи говорят, что это Бог отворяет в небесном чертоге дверь или окно и что в ту минуту поют там хоры ангелов, т. е. слышится грозовая песня. Зевсу в битве его с Тифоном были подрезаны на ногах жилы; по свидетельству индийского мифа, Кришна, славный победитель дракона, был ранен в подошву, откуда объясняется и греческое предание об ахиллесовой пяте; наши сказочные герои иначе не могут освободиться из подземного мира, как отрезав свои икры и скормив их дракону или вихрю-птице, на крыльях которых вылетают они на белый свет. То же увечье испытывают и мифические животные, в которых издревле олицетворялись грозовые тучи. Так, козел Тора охромел, потому что у него была разбита кость задней ноги; а конь Бальдура вывихнул ногу в то самое время, как этот бог сопутствовал Одину в его бурном поезде. По указанию русской сказки, когда царевич доставал живую воду, толкучие горы (тучи) отшибли его богатырскому коню задние ноги. Падение молнии на метафорическом языке обозначалось утратою того члена, какому уподоблялась она в данном случае; бог-громовержец или демон-туча терял свой золотой волос, зуб, палец, фаллос, перо из своих крыльев или ногу. Звери, в образе которых народные предания живописуют грозовые явления (собака, заяц и др.), весьма часто представляются треногими; немецкие саги заставляют Дикого Охотника ездить на треногом коне и бросать с высоты воздушных пространств заднюю ногу оленя или коня, которая потом превращается в золото. Взирая на извив молнии, как на тот непрямой путь, которым шествует бог-громовник, древний человек, под непосредственным воздействием языка, связал с этим представлением понятия коварства и злобной хитрости. В эпоху незапамятной, доисторической старины ни одно нравственное, духовное понятие не могло быть иначе выражено, как чрез посредство материальных уподоблений. Поэтому кривизна служила для обозначения всякой неправды, той кривой дороги, какою идет человек недобрый, увертливый, не соблюдающий справедливости; до сих пор обойти кого-нибудь употребляется в смысле «обмануть, обольстить». Лукавый – хитрый, злобный, буквально означает: согнутый, искривленный, от слова «лук» – согнутая дуга, с которой и смертные, и сам Перун бросают свои стрелы; лукать – бросать, кидать; излучина, лукоморье – изгиб морского берега; ср.: кривой, кривда и криводушный; во всех кельтских наречиях kam – кривой, в кимр. – худой, злой, а в ирл. – сильный, могучий; кимр. kamu, армор. kamma – натягивать лук. Напротив, с понятием правды соединяется представление о прямоте душевной; прямить – говорить правду (напрямки, впрямь); прямой человек – честный, неподкупный, идущий прямым путем. Лукавство и хитрость считались у грубых первобытных племен существенными признаками ума, мудростью; другие выражения сближают ум с быстротою – понятием, неразлучным со всеми представлениями стихийных духов: владим. «достремиться» (стремный, стремый – скорый, проворный) – догадаться, «достремливый» – то же, что дошлый (смышленый, догадливый, буквально: добегающий, достающий до цели); перм. «угонка» – сметливость, догадка; с тем же значением употребляется и слово «дамёт» (не в дамет = невдомек, от «до-метнуть»). Серб. «хитар», тождественное с нашим «хитрый», что значит «быстрый»; хорут. hiteti – спешить, ст. – лав. «хы(и)тити» – схватить, поймать; ср.: чеш. chwatati, новгор. и твер. «хвататься» – торопиться, серб. «дофатити» (= дохитити) – достигнуть и рус. «хват» – молодец; «хапать» – схватывать и олон. «хапистый» – молодцеватый. Следовательно, «хитрый» первоначально могло означать то же, что и прилагательное «ловкий», т. е. тот, который удачно, скоро ловит, а затем уже – «умный». Приведенный ряд слов переносит нас в те отдаленные времена охотничьего быта, когда меткость стрелы, быстрота в преследовании дичи были главными достоинствами мужчины, ручательством за его ум. Наряду со словом «лукавый», которое сделалось нарицательным именем черта (у немцев: der böse, feindliche, unholde; у отцов церкви: antiquus hostis), хитник так же служит для обозначения нечистого духа как коварного обольстителя и в то же время похитителя небесного света и дождей, а впоследствии – похитителя душ христианских; ср.: «вор» и «про-ворный». Под влиянием указанных воззрений и языка бог разящих молний переходит в хромоногого демона, и доныне у разных народов продолжают давать этот эпитет дьяволу: der hinkende teufel, lahmer teufel, hinkenbein, diable boiteux, хромой бес, хромой черт[5]; в Воронежской и других губерниях нечистого называют «Антипа (?) беспятая»; чехи поминают kulhaveho, certa и kulhave hromy. В народных сказках черт нередко является искусным кузнецом, с чем (как нельзя более) гармонируют и его черный вид, и его пребывание в покрытых сажею и горящих адским пламенем пещерах; в самый короткий срок он может перековать в гвозди огромное количество железа; в Германии думают, что, ударяя кузнечным молотом в полночь, можно вызвать нечистого духа. Падающие с облачного неба, молниеносные духи (чеш. světlonosi = эльфы[6]) в эпоху христианства смешались с теми некогда светлыми ангелами, которые за свою гордость и высокоумие были низринуты, по библейскому сказанию, во мрак преисподней[7]. Я. Гримм относит название Loki к корню lukan (claudere – запирать, claudus – хромой); сканд. lok-finis, consummatio, loka – запор, засов у дверей: свидетельство языка – в высшей степени любопытное и знаменательное, так как молния исстари уподоблялась ключу, отпирающему весною дождевые источники и замыкающему их на все время холодной зимы; «замкнутое небо» = небо, не посылающее дождей. В качестве демона Локи замыкает облака, налагает на них крепкие запоры, задерживает небесные воды и производит неурожаи. В противоположность Тору, покровителю земледелия и произрастителю хлебных злаков, он засевает поля сорными травами; в Норд-Ютланде вредная для скота трава называется Lokkens havre, подобно тому как на Руси осот считается чертовым зельем: «Nu saaer Lokken sin havre» («Теперь Локи сеет свою траву»). В Средние века черта представляли под символом молота, засова и запора. В шведской песне о Torkar’e черт, похитивший молот, назван troll-tram от сканд. trami, tremill, др.-в. – нем. dremil – засов у дверей. Седьмой день, посвященный италийцами Сатурну (dies Saturni), у германских племен называется Soeteresdäg, Soeternesdäg, Saturday, Saterdei, Satersdag; англос. soetere – insidiator, скрывающийся в засаде враг, подстерегающий злоумышленник (др.-в. – нем. sâzari, ср.-в. – нем. sâze – insidiae = lâga, lâge). Такое название субботнего дня приводит на мысль сканд. laugardagr, швед. lögerdag, дат. löverdag, что в более раннюю эпоху могло быть равносильно выражениям Lokadagr, Logadagr – день, посвященный Локи. Итак, Локи соответствует Сатурну, жестокому богу преисподней; с именем этого последнего и с именем созвучного ему сатаны народ и связал свои воспоминания о древнем национальном божестве демонического характера. В Священном Писании сатана есть отец лжи; сканд. Locki – verführer, vertocker, nachsteller, дат. Loke löjemand (lov-mand) намекает на lyve – лгать, обманывать (prät. löi); Гримм подозревает сродство между словами lüge (ложь, обман) и logi (огонь, вихрь). У немцев, русских и чехов существует примета: если огонь горит с треском и прыгают из печи искры, то в семье произойдут ссора и брань. Слово wind употребляется в значении клеветы, ложного доноса, windbeutel – лжец; точно так же в русском языке «слова, сказанные на ветер» означают пустые речи, враки, «ветреный человек» – беспутный; у датчан есть пословица: «Lögn er et skadeligt uveir» («Ложь – опасная буря»). Der lügner – не только лжец, но и насмешник, шутник, каким и представляется Локи в сказаниях Эдды; наши поселяне дают черту, домовому и лешему название шута, шутика. Старинные хроники свидетельствуют, что и славяне чтили божество, подобное Сатурну. Так, Массуди в «Золотых лугах» говорит, что во храме, построенном на Черной горе, стоял идол, изображавший Сатурна – в виде старца, с палкою в руках, которою он разгребал кости умерших; под правою его ногою были видны муравьи, а под левою сидели вороны и другие хищные птицы. Видукинд упоминает о медном идоле Сатурна у вагров. Славянское имя этого бога, следуя глоссам Вацерада, было Ситиврат. Словаки местом входа в ад назначают пропасти горы Ситна (название, стоящее, может быть, в связи с именем Ситиврата) и злого духа называют пропастником, препадником.