По другому представлению, Смерть не погашает животворного огня жизни, а исторгает его из тела, которое после того обращается в труп. В старинной иконописи сохранилось изображение, как пораженный ангелом грешник испускает свою душу в пламени, о чем рассказывают и народные легенды; в раскольничьей книге, известной под заглавием «История о отцех и страдальцех соловецких», находим следующее свидетельство: «Видеша неции от житель столп огнем от земли до небеси сияющь, и видевше разумеша, яко пустынный отец ко Господу отыде».
Во-вторых, душа представлялась звездою, что имеет самую близкую связь с представлением ее огнем; ибо звезды первобытный человек считал искрами огня, блистающими в высотах неба. В народных преданиях душа точно так же сравнивается со звездою, как и с пламенем; а смерть уподобляется падающей звезде, которая, теряясь в воздушных пространствах, как бы погасает. Такое уподобление, когда позабылась его первоначальная основа и метафора стала пониматься в ее буквальном смысле, послужило источником тому верованию, которое связало жизнь человеческую с небесными звездами. Каждый человек получил на небе свою звезду, с падением которой прекращается его существование; если же, с одной стороны, смерть означалась падением звезды, то с другой – рождение младенца должно было означаться появлением или возжжением новой звезды, как это и засвидетельствовано преданиями индоевропейских народов. В Пермской губ. поселяне убеждены, что на небе столько же звезд, сколько на земле людей: когда нарождается младенец – на небе является новая звездочка, а когда человек умирает – принадлежащая ему звезда падает и исчезает. То же самое утверждают и чехи. Вообще у славян существует поверье, что, указывая на звезды пальцем, можно повредить живущим людям. Древность этого воззрения несомненна; уже римляне, по свидетельству Плиния, думали, что каждый человек имеет свою звезду, которая вместе с ним рождается и, смотря по тому: озаряет ли его земную жизнь блеск счастия или омрачают ее бедствия, – светится то ярко, то сумрачно, а по смерти его упадает с небесного свода. Падающая звезда почитается в русском народе знаком чьей-либо смерти в селе или городе; потому, увидя падение звезды, обыкновенно говорят: «Кто-то умер!», «Чья-то душа покатилась!» Поверье это распространено и между немцами. Сверх того, на Руси утверждают, что падающая звезда означает след ангела, который летит за усопшею душою, или след праведной души, поспешающей в райские обители; если успеешь пожелать что-нибудь в тот миг, пока еще не совсем сокрылась звезда, то желание непременно дойдет до Бога и будет им исполнено. Народная песня сравнивает смерть царевича с падучею звездою:
Слово «маньяк» принимается и в значении падающих звезд, и в значении проклятых душ, блуждающих по смерти. Блудачие огни, которые (как мы видели) признаются душами усопших, в некоторых деревнях считаются за падшие с неба звезды. Рядом с представлением, что звезда сияет на небе, пока продолжается жизнь человека, и угасает вместе с его смертию, – было другое, по которому душа в виде пламенной звезды нисходила из райских стран в ребенка в самую минуту его зачатия или рождения, а когда человека постигала смерть – покидала его тело, уносилась в свое прежнее отечество и начинала блистать на небесном своде. Что таково было верование кельтов, за это свидетельствует ирландское сказание о святом Айдане, отец которого увидел однажды в сне, будто в открытые уста его жены упала сверху звезда; в ту же ночь был зачат Айдан, почему многие и называли его сыном звезды. По словам Аристотеля, душа усопшего превращается в звезду, и чем во время земной жизни бывает она пламеннее, возвышеннее, доступнее для духовной деятельности, тем блистательнее горит она по смерти человека. Индусы верили, что души блаженных предков сияют на небе звездами; славяне же и немцы признают звезды очами ангелов-хранителей, в чем очевидно смешение душ святых угодников с ангелами; в Средние века ангелы, наравне с душами усопших предков, представлялись прекрасными малютками, подобными эльфам. В эпических сказаниях германцев упоминается о героях, которым суждено по смерти блистать на небе яркими звездами. У нас же есть предание о трех вещих сестрах, которым после их кончины досталось весь век гореть тремя звездами возле Млечного Пути = на дороге, ведущей в царство небесное; звезды эти называются девичьи зори[152]. Гуцулы знают летавицу – духа, который слетает на землю падучей звездою и принимает на себя человеческий образ – мужской или женский, но всегда юный, прекрасный, с длинными желтыми волосами.
В-третьих, как огонь сопровождается дымом, как молниеносное пламя возгорается в дымчатых, курящихся парами облаках, так и душа, по некоторым указаниям, исходила из тела дымом и паром. В Софийском временнике о смерти великого кн. Василия Ивановича сказано: «…и виде Шигона дух его отшедше, аки дымец мал». Санскр. dhûma – движущееся курево, греч. ΰμα, δύος – курение, фимиам, лат. fumus (с заменою dh звуком f), слав. «дым», лит. dumas, др. – нем. toum, taum от снкр. dhû – agitare, commovere (= греч. δύω). От того же корня образовались слова, указывающие на душевные способности: греч. δυμός – душа и движение страсти, слав. «дума», «думать», лит. duma, dumoti, dumti. Слово «пара» (парит – делается душно перед грозою и дождем, преть, парун – зной, духота) имеет следующие значения: пар, дух и душа; «Пара вон!», т. е. «Душа вон!».
В-четвертых, далее – душа понималась как существо воздушное, подобное дующему ветру. Язык сблизил оба эти понятия, что наглядно свидетельствуется следующими словами, происходящими от одного корня: душа, дышать, воз(вз) – дыхать, д(ы)хнуть, дух (ветер), дуть, дунуть, духом – быстро, скоро, воз-дух, воз-дыхание, вз-дох[153]. В других языках также придаются душе названия от воздуха, ветра, бури: от санскр. корня an (дуть) образовались: ana, ana – дуновение и дыхание жизни, anila – ветр, anu – человек, т. е. живой, одушевленный; лат. animal – животное, animus, anima; гpeч. άνεμος – дух, душа; ирл. anail – дыхание, дуновение; кимр. anal, армор. énal – дуновение; ирл. anam; кимр. en, enaid, enydd, ener, enawr; корн. enef; армор. éné, inean – душа, жизнь; гот. сложное uz-anan – испускать дыхание, умирать; др. – нем. unst – буря, вьюга; сканд. andi – spiritus, önd – душа; перс. ân – душевная способность; армян, antsn – ум, душа[154]. В глубочайшей древности верили, что ветры суть дыхание божества и что Творец, создавая человека, вдунул в него живую душу. Ветрам присвояла сила призывать мертвых к жизни, одухотворять трупы и кости[155]. Покидая тело, душа возвращалась в свое первобытное, стихийное состояние. Когда вихрь срывает с деревьев листья и они, колеблясь, несутся по воздуху, – виною этого, по словам черногорцев, бывают борющиеся между собой ведогони; если в трубе гудит ветер, белорусы принимают это за знак, что в хату явилась душа, посланная на землю для покаяния; в завывании ветров моряки слышат плач и стоны утопленников, души которых осуждены пребывать на дне моря. Такое представление души совершенно согласно с тем физиологическим законом, по которому жизнь человека условливается вдыханием в себя воздуха. В Южной Сибири грудь и легкие называются «вздухи»; простолюдины полагают, что душа заключена в дыхательном горле, перерезание которого прекращает жизнь. Глаголы «из-дыхать», «за-душить», «за-дохнуться» означают «умереть», т. е. потерять способность вдыхать в себя воздух, без чего существование делается невозможным. Об умершем говорят: «Он испустил последнее дыхание» или «Последний дух!» Наоборот, глагол «отдыхать» (отдохнуть) употребляется в народной речи в смысле «выздороветь, возвратиться к жизни». Чтобы прийти к подобным заключениям, предкам нашим достаточно было простого, для всех равно доступного наблюдения: в ту минуту, когда человек умирал, первое, что должно было поражать окружающих его родичей, – это прекращение в нем дыхания; перед ними лежал усопший с теми же телесными органами, как у живых; у него оставались еще глаза, уши, рот, руки и ноги, но уже исчезло дыхание, а с ним вместе исчезла и жизненная сила, которая управляла этими органами. Отсюда возникло убеждение, что душа, разлучаясь с телом, вылетает в открытые уста вместе с последним вздохом умирающего. По указанию Краледворской рукописи, душа исходит длинною гортанью и румяными устами; чешская поговорка «Nž má duši na jazyku!» означает «Он еле дышит, умирает». «Слово о полку…» выражается о князе Изяславе, что он изронил свою душу из храброго тела чрез злато ожерелье; а народные русские стихи говорят об изъятии души ангелом смерти «в сахарные уста». Обозначая различные душевные свойства, мы сравниваем их не только с пламенем, но и ветром; в языке нашем употребительны выражения: бурное расположение духа, ветреный человек, буйная голова (ср. «буйный ветер»), завихрился – загулялся, отбился от дела. У всех индоевропейских народов находим рассказы о мертвецах, блуждающих привидениями, легкими как воздух, с которым они внезапно появляются и исчезают, и так же, как воздух, неуловимыми для осязания. По смерти человека тело его разлагается и обращается в прах, и только в сердцах родных, знакомых и друзей живет воспоминание о покойнике, его лице, приемах и привычках: это тот бестелесный образ, который творит сила воображения для отсутствующих и умерших и который с течением времени становится все бледнее и бледнее. Образ умершего хранится в нашей памяти, которая может вызывать его пред наши внутренние очи; но образ этот не более как тень некогда живого и близкого нам человека. Вот основы древнеязыческого представления усопших бестелесными, воздушными видениями, легкими призраками = тенями. Греки и римляне думали, что друзья и родственники, по смерти своей, являются к постели близкого им человека, чтобы он в сновидениях мог проводить с ними время. Так, Ахиллесу явилась во сне тень Патрокла. Одиссей, посетивший Аид, пожелал обнять тень своей матери; три раза простирал к ней объятия, и трижды она проскользала между его руками, как воздух. Наш летописец, рассказывая о полочанах, избиваемых мертвецами (навье[156]), изображает этих последних неуловимыми для взора призраками. По русскому поверью, кто после трехдневного поста отправится в ночь, накануне Родительской (поминальной) субботы, на кладбище, тот увидит тени не только усопших, но и тех, кому суждено умереть в продолжение года. Слово «тень» (= бестелесный образ) употребляется и в смысле привидения, и в смысле того темного изображения, какое отбрасывается телами и предметами, заслоняющими собою свет. Отсюда возникли приметы и поверья, связующие идею смерти с тенью человека и с отражением его образа в воде или в зеркале. Если на сочельник, когда станут вкушать кутью, не будет заметно чьей-либо тени, тот из домочадцев, наверно, умрет в самое непродолжительное время; ибо утратить тень – все равно что сделаться существом бестелесным, воздушным. В числе других чародейных способов порчи известно и заклятие на тень. Если осиновым колом прибить к земле тень, падающую от колдуна, ведьмы или оборотня, то они потеряют свою силу и будут молить о пощаде. Существует предание о том, как нечистая сила завладела тенью одного человека и как много он выстрадал, пока не удалось ему возвратить своей тени назад. Многие еще теперь не решаются снять свой силуэт, основываясь на суеверной примете, по которой снявший с себя такое изображение должен умереть в течение года; другие запрещают детям смотреть на свою тень и на свое отражение в зеркале: иначе сон ребенка будет беспокоен и может легко приключиться какое-нибудь несчастие. Когда кто умрет в доме, то все зеркала занавешиваются, чтобы покойник не мог смотреться в их открытые стекла. Зеркало отражает образ человека – так же, как и гладкая поверхность воды, а по сербскому поверью, человек, смотрясь в воду, может увидеть в ней свой смертный час; по мнению раскольников, зеркало – вещь запретная, созданная дьяволом[157].
