Еще один американский автор: «Уединенно-возвышенное положение богатого сельского джентльмена порождает у него весьма величественные представления. Он становится непогрешимым, как сам папа римский; постепенно приобретает привычку произносить длинные речи, редко терпит возражения и всегда очень чувствителен в вопросах чести».

Кстати, именно это «чувствительное понятие о чести», думается мне, как раз и было причиной того, что в качестве примеров гражданского мужества Дж. Кеннеди пришлось назвать только южан. Городская цивилизация, увы, воспитывает у людей несколько иные качества, нежели крестьянская…

Английский путешественник о южанах: «Они высокомерны и дорожат своими свободами, не выносят ограничений и вряд ли могут примириться с мыслью о контроле со стороны какой-нибудь вышестоящей силы».

Если кому-то эти качества покажутся сугубо отрицательными, признаком некоей отсталости, напомню: именно эти черты характера южан как раз и вызвали американскую революцию и Войну за независимость – южане все это устроили, южане всем этим руководили, южане победили англичан, южане писали Декларацию независимости и Конституцию. Вклад Севера несравнимо меньше – и это тоже исторический факт…

Не в рабовладельческие времена, а в 1930 г. в США вышла интереснейшая, но, увы, до сих пор не переведенная у нас книга «Я займу свое место». Вот что писал о ней М. Коэн: «Она защищает дух старого Юга – сельскохозяйственного, рыцарского, антииндустриального, методистского, открыто провинциального и немножко донкихотствующего в своих попытках повернуть вспять движение индустриализма, захватывающее весь мир».

Южане, таким образом, выступали против индустриального общества, поскольку считали, что оно губит и культуру, и религию – что, признаться, звучит достаточно злободневно и в наше время, потому что именно это мы и наблюдаем…

Американский историк Аптекер видел причины американской революции «в особом опыте колонистов, который сплачивал их между собой и все более отдалял от родины; в самостоятельности экономики колоний, которая развивалась, несмотря на препятствия и ограничения; в общем чувстве недовольства, угнетенности и оторванности. Все это, вместе взятое, делало колонистов новой нацией» (8).

Но в том-то и соль, что то же самое мы наблюдаем и на Юге перед Гражданской войной! Точно теми же словами можно описать и ситуацию 1861 г., только применительно уже не ко всем колониям, а к Югу…

В общем, наличие на Юге рабства и его отсутствие на Севере, как бы странно это кому-то ни казалось, – третьестепенная причина вражды, закончившейся четырехлетней войной. Все было гораздо сложнее. Называя вещи своими именами – Север драл с Юга три шкуры. Не только переработка хлопка, но и весь его вывоз с Юга находились исключительно в руках северян. Решительно всё, начиная с бытовых мелочей, ввозилось с Севера и продавалось втридорога. О чем писал один из южан еще до Гражданской…

«Начиная от погремушки, которой няня услаждает ухо ребенка, рожденного на Юге, до савана, покрывающего хладное тело покойника – все приходит к нам с Севера. Мы встаем с простыней, сотканных на северных станках, и подушек, набитых северными перьями, чтобы помыться в тазах, сделанных на Севере, вытереть свои бороды северными полотенцами и одеться в платье, сделанное на ткацких станках Севера; мы едим с северных тарелок и блюд, наши комнаты подметаются северными метлами, наши сады окапываются северными лопатами, а наши хлеба замешиваются на поддонах или блюдах из северного дерева или жести; и даже сами дрова, которыми питается огонь в наших каминах, рубятся северными топорами, насаженными на топорища из гикори, привезенного из Коннектикута или Нью-Йорка» (99).

Такое положение, напоминаю, сложилось из-за того, что в свое время лондонские акционеры прямо требовали от Юга сосредоточиться исключительно на выращивании самых выгодных сельскохозяйственных культур – именно они и превратили Юг в сырьевой придаток страны. Южные плантаторы владели рабами – но над ними самими царил Север, откровенно превративший штаты южнее линии Мейсона – Диксона в дойную коровушку (подробнее о механизмах неприкрытого северного грабежа южных штатов будет рассказано в третьей главе, посвященной подлинным причинам размежевания и войны, не имевшим ничего общего с общеупотребительными штампами о «благородной борьбе против рабства»).

Итак, деревня и город… Ничего удивительного в том, что многие на Юге относились к Северу если не враждебно, то по меньшей мере с раздражением и явной неприязнью. Север паразитировал на Юге. С Севера приходили серьезные финансовые кризисы, порожденные чисто городскими проблемами.

И наконец, что очень важно, между Севером и Югом существовало еще одно серьезнейшее различие. Как ни странно, в некотором смысле на Юге было гораздо больше свободы, вольности, терпимости, нежели на Севере.

Доказать это нетрудно…

Если называть вещи своими именами, пуританская Новая Англия стала форменным рассадником нетерпимости, гонений на любое инакомыслие и жестокости.

Причины, разумеется, кроются в пуританской идеологии с ее фанатизмом и делением людей на «чистых» и «нечистых». Именно эта идеология и окунула Англию в такой разгул религиозных страстей, что волосы порой дыбом встают…

После того как Генрих VIII вывел английскую церковь из подчинения Ватикану, образовавшаяся англиканская церковь жила относительно мирно, хотя и разделилась на два течения: Высокую церковь и Низкую, первая была более близка к католической обрядности, вторая более тяготела к пуританскому аскетизму. Но между собой они, в общем, уживались без особых конфликтов.

Потом завелись пуритане, первое время преследовавшиеся властями – но не «за веру», как они любили похныкать, а исключительно за экстремизм, с которым пуритане пытались доказать, что только они обладают правом на истину, а весь остальной мир идет не в ногу…

Со временем пуритане превратились из гонимых экстремистов в «правящую партию» – поскольку активнейшим образом участвовали в гражданской войне на стороне противников монархии. И, получив реальную власть, развернулись вволю. Англиканская церковь еще при короле создала церковно-бюрократическую систему принуждения. Лица, уклонявшиеся от посещения богослужений, подлежали трехмесячному заключению – а за вторичное «преступление» изгонялись из Англии, причем в случае возвращения на родину приговаривались к смертной казни. Были созданы «суды архидьяконов», нечто вроде церковной полиции, с помощью секретной агентуры и доносов надзиравшие за прихожанами. В графстве Берфордшир один сапожник угодил под этот трибунал за то, что «валяется по воскресеньям в постели во время обедни, точно собака в конуре». Мало того – под суд можно было попасть и за «насмешливое» распевание молитв… Упорных ослушников торжественно отлучали от церкви – а потом судили тех, кто вступал с отлученными в торговые сделки. Некую вдову отлучили от церкви за то, что она, вот грех, осмелилась пойти на похороны своего отлученного мужа (253).

Победившие пуритане голубиной кротостью не отличались – и радостно принялись прессовать прежнюю англиканскую церковь. Начисто они ее все же не уничтожили, но террор развернули нешуточный. Об этом мало кто помнит, но есть собственноручные записки и русского наблюдателя, оказавшегося в 1646 г. свидетелем пуританских жестоких забав. Это – москвич Федор Архипов, сопровождавший в качестве переводчика царского дипломатического курьера и изложивший на бумаге свои впечатления под названием «Роспись городу Лундану и всей Английской земли» (240).

«А на дворе – полати высокие, а на полатях – копья, а на копьях многия человеческие головы, кои казнят за веру и за измену, кои с королем вместе. А вера у них недобра, посту ни коли не бывает, и поститися никогда не знают. А при короле, сказывают, что вера была лутче, король веровал папежскую веру, и оне королевскую веру выводят. А при нас деялось у них, на Светлой недели в четверток, у ково были папежские веры иконы, и оне собрали те иконы из всего государства и свозили на одно место, на улицу Чипсайд, блиско нашево двора. А при короле был на том месте крест большей, и после короля сломили. И свозили на то место много икон и крестов золотых и сребрянных, и служилых людей приставили всех, и как парламент ис черни[1] поехали домов, и велели те иконы исколоть и зжечь служилым людям. И служывые тотчас приступили и стали иконам наругатися, как искололи все, и склали на огонь, и сожгли. И заповедали во всем государстве, чтоб в тое веру нихто не веровал, а хто станет веровать и найдут иконы, и тому казнь жестокая».