К могиле подходили люди, останавливались, читали надписи и вполголоса разговаривали. Орлов направился дальше. Подновленные монастырские здания по-своему привлекательно выглядели в свете яркого солнечного дня. Много гуляющих было и в тенистом разросшемся саду.

Продолжая прогулку, Орлов прошел мимо квадратного здания ризницы, мимо длинного двухэтажного строения, в котором раньше жили монахи. У одной из дверей была вывеска: «Научно-реставрационная мастерская», а неподалеку от входа на скамейке сидел старик в черном пиджаке, белом картузе с тростью в руках. Старик поклонился проходившему мимо Орлову. Орлов ответил на поклон. Возвращаясь обратно, он сел рядом со стариком.

Разговорились. Оказалось, старик уже двадцать восемь лет работает сторожем мастерской, а живет в монастыре более тридцати, лет.

— Так вы должны знать Виктора Александровича Полянова, — сказал Орлов, вспомнив о брате невестки. — Он одно время руководил работами по реставрации памятников старины.

— Боже мой! — воскликнул сторож. — Как же мне не знать Виктора Александровича? Он тут у нас всеми делами управлял, почитай, лет семнадцать, а то и побольше. А вы его знаете, милый человек?

Желание расположить старика было настолько сильным, что Орлов решил пуститься на небольшую хитрость. Он сказал, что вместе с Поляновым был на фронте.

— Жив Полянов? — поинтересовался старик.

— Жив. Работает в Москве на строительстве начальником участка. Простите, а как ваше имя, отчество?

— Зовут меня Иваном Павловичем Груздёвым, — охотно отозвался старик.

Иван Павлович был разговорчив. Орлов сказал, что любит беседовать со старыми людьми, и попросил, рассказать о тех годах.

Иван Павлович, видимо польщенный вниманием, положил трость на скамейку, достал обкуренную трубку и, набив ее табаком, закурил. Минуты две он курил молча, глядя перед собой прищуренными глазами, затем, выпустив густой клуб дыма, начал:

— Лучанск наш числился до революции губернским городом, однако жителей в нем было немного, а промышленности и вовсе ничего: заводишко церковных колоколов, канатная фабрика и две мукомольные мельницы наследников Обдирниковых. Прославлялся же Лучанск монастырями, церквами и богатствами купцов. На поклонение мощам угодников сюда со всей матушки России съезжалось и сходилось люду всякого видимо-невидимо. Монахи здесь как сыр в масле катались. Ну, после революции они все разбежались. Свято место не бывает пусто: монашеские кельи быстро заселились людьми совсем другого покроя. Я вот, к примеру, живу там, где прежде митрополитов келейник обретался. В покоях митрополита поселился профессор со своей семьей, ребят полно стало на дворе…

— Скажите, Иван Павлович, где тот рыжий мальчишка, длинный такой, который у вас жил во дворе году в двадцать первом…

— Рыжий?

— Да.

Иван Павлович прищурил глаза и, глядя на конец трости, ответил:

— Нет, рыжий здесь тогда не жил. Может быть, проходящий какой был. Много их тогда, сорванцов, здесь шлялось. Все подземный ход искали в этих местах.

— Подземный ход? — улыбнулся Орлов.

— Да, — серьезно сказал Иван Павлович. — Он и в самом деле где-то есть, но где, никак найти не могли, а теперь и искать бросили…

Орлов продолжал улыбаться. Ему хотелось сказать старику, что и он один из тех сорванцов, которые разыскивали подземный ход. Но только спросил:

— Ну, а черноволосого мальчишку вы помните?

Иван Павлович недоверчиво посмотрел на Орлова:

— Что вы, милый человек, мало ли тут всяких бывало, разве упомнишь! Но рыжий не жил, это я хорошо знаю.

Недалеко от скамейки, на которой они сидели, лежала вросшая в землю чугунная плита. Посмотрев на нее, Орлов вспомнил, что такими плитами были устланы главные аллеи монастырского сада. Помнил это хорошо потому, что однажды запнулся за одну из плит и повредил ногу.

Это откуда такая? — спросил он, показывая на плиту.

— Из сада. Теперь их нет.

— Где же они? — спросил Орлов.

— А их давно еще продал Захудалый Аристократ, — спокойно ответил Иван Павлович.

— Кто такой? — не понял Орлов.

— Кто? — повторил Иван Павлович и, не спеша раскурив трубку, продолжал: —Неудобно, милый человек, говорить про это. Жил тут один парень. Был паразитом наипервейшей статьи. Он нигде не работал, промышлял, как говорили, всякими нехорошими делами. Прозвали его Захудалым Аристократом за презрение к простому люду. Детство его прошло в довольстве. Было у него множество всяких игрушек, забав, нежная пища и чистенькие костюмчики…

— Бархатные тужурочки тоже, наверно, были? — спросил Орлов.

— Совершенно правильно! Были у него бархатные тужурочки, рядила его в них мамаша, — улыбнулся Иван Павлович. — Мать души не чаяла в своем единственном и не разрешала отцу заниматься воспитанием сына. Он держал себя как важный барин в прежнее время: по улицам ходил задрав голову, на людей не смотрел, а если ему приходилось здороваться, то делал это с различием: к одним подходил, держа руки за спиной, другим подавал два пальца и редко кому всю ладонь…

Орлов опять вспомнил черноволосого мальчишку и, дотронувшись до руки старика, попросил:

— Расскажите, Иван Павлович, о внешности этого Захудалого Аристократа.

— Черный он весь был какой-то. И волосом черный, и кожей смуглый. Одевался тоже во все черное. А вы знали его?

— Немного припоминаю — стараясь казаться равнодушным, ответил Орлов. — Ну и где он теперь?

— Так ведь, милый человек, о чем я вам поведал, это все происходило давно, человек тот был юным и несозревшим. Жив он и сейчас. И живет в Лучанске. Захудалым-то Аристократом в молодости звали Глеба Александровича Слободинского. Родители у него после тридцатого года умерли один за другим, он распродал имущество и уехал. Где был, не знаю. Только в начале войны снова появился. Но, должен вам заметить, вернулся совсем другим человеком. Простой стал, покладистый… Сейчас должность какую-то хорошую занимает, где-то в городе, а где, точно не знаю. Живет все тут же, в угловой южной башне. Квартира замечательная. Ее еще архитектор тут один, до него жил, приспособил. Слободинскому предлагали переехать в другое место, но он — ни в какую… Не хочет с монастырем расставаться.

Орлов поблагодарил старика за беседу, попрощался и ушел.

Вечером Орлов пришел к Анне Александровне и застал ее одну. Он сразу подметил, что она выглядит плохо, и в разговоре не касался того, что было для них обоих важно.

Когда Орлов собрался уходить, она тоже поднялась из-за стола, умоляюще посмотрела на него и проговорила:

— Владимир Иванович, я знаю: вы очень заняты. Но все же не забывайте нас… Мне одной просто страшно становится здесь… Максима часто не бывает дома. Я так измучилась, места себе не нахожу… Скорей бы кончился отпуск!

— Я понимаю вас. Как только у меня будет выкраиваться свободный часок вечером, буду приходить. Хорошо?

Она слабо улыбнулась в ответ на его слова и задумчиво посмотрела в сторону.

— Вы что-то хотите сказать, Анна Александровна? — спросил Орлов.

Застенчиво улыбаясь, она сказала:

— Вы знаете, что я делаю все эти дни? Вам не догадаться! Я хожу по городу и смотрю. Да, смотрю, не попадется ли мне тот мерзавец… Питерский. Пока безуспешно. Но я надеюсь встретить его…

Это признание заставило Орлова несколько иными глазами досмотреть на Анну Александровну. Он взял ее под руку и подвел: к дивану. Когда они сели, сказал:

— Отыскать его было бы неплохо… Но только вы, Анна Александровна, не старайтесь задержать его с помощью, скажем, милиции или граждан… Можно лишь выяснить, где он живет или работает. Но, повторяю, будьте очень осторожны. Надо, чтобы он вам не причинил какой-нибудь неприятности. Кроме того, он не должен знать, что за ним следят. Это помните.

— Я понимаю, Владимир, Иванович, — ответила она. — И очень довольна вашим одобрением.

Видя, что она оживилась, Орлов решился спросить ее о Захудалом Аристократе. К сожалению, она ничего о нем не знала. Даже от Моршанского ей не приходилось слышать о человеке с таким странным прозвищем. Орлов попросил у нее московский адрес ее брата Виктора Александровича Полянова, чтобы выяснить некоторые обстоятельства, относящиеся к его работе в реставрационных мастерских.