Однако, по мнению ливийских диссидентов, в международных отношениях реализм часто идет в ногу, как это сейчас принято говорить, с двойными стандартами. Поэтому они намерены продолжать свою деятельность и добиваться поставленных целей.

Политические лозунги Каддафи, импонировавшие массам в первые годы после свержения монархического режима и потому поддержанные ими, постепенно превратились в амбициозные догмы, не учитывавшие ливийских реалий, а неукротимое упрямство Каддафи в претворении своих теоретических концепций в жизнь "любой ценой" усугубило его личное положение и авторитет как лидера, поскольку реформы, навязанные "сверху", были терпимы во времена "бума", но оказались неконструктивными с закатом "нефтяного бума", примерно с 1982 г., когда начался и "отлив" революции. База режима стала постепенно сужаться в 1990-е годы, а вся внутриполитическая обстановка для Революционного руководства угрожала взрывом.

Надо отдать должное Каддафи и поддерживавшим его ливийским лидерам: они объективно и прагматично оценили ситуацию, отказались от многих своих догм, и после марта 1987 г. пошли по пути коренной ломки своих же представлений о будущем Ливии, по специфическому пути через пустыню ливийской действительности.

В свое время В.И. Ленин писал, что "есть, по-видимому, закон, требующий от революции продвинуться дальше, чем она может осилить, для закрепления менее значительных преобразований". Эти слова можно отнести и к Ливии конца 1970-х — начала 1980-х годов, когда преобразования, в основном "сверху", носили характер демонстрации практической действенности "третьей" теории М. Каддафи и уходили нередко "дальше" того, что могла "осилить" ливийская революция. Это не могло не вызвать "волнообразности" ее развития, с одной стороны, и трудности в оценке ее механизма и диалектики, — с другой.

Джамахирийский период ливийской новейшей истории мы условно разделили на два периода:

1. "Переходный период" от республики к режиму "народовластия" (1977–1979), характеризовавшийся поляризацией ливийского общества и борьбой между сторонниками социалистического и приверженцами капиталистического путей развития.

2. Период "революционного руководства", когда основное внимание было сконцентрировано на создании нового общества под знаменем "народовластия" (с 1979 г.) путем проведения внутри страны радикальных преобразований, что постепенно меняло характер и направление ливийской революции в сторону антикапиталистической ориентации, но и создало определенные трудности из-за левоэкстремистских ошибок Каддафи.

В конце 1980-х годов у ливийского руководства проявилось намерение к национальному примирению, к восстановлению частного сектора, к признанию многоукладности, к перестройке всей модели "народовластия". Но оно оставалось слишком уверенным в правоте своей "третьей теории", в плену идей "исламского социализма" и в своей незаменимости.

Годы "джамахиризации" были годами нескончаемого эксперимента по установлению в стране абсолютного народовластия (а точнее — революционного абсолютизма). Вся политическая власть сосредоточилась в руках революционных комитетов, ставших основной опорой режима и потеснивших на этой стезе даже армию. Вся исполнительная власть перешла в руки "народных комитетов", постепенно размывших гегемонию министерств и других государственных учреждений. Вместо парламента законодательным органом стал Всеобщий Народный Конгресс как высший выразитель непредставительной формы демократии. Радикализм революционного руководства во главе с Каддафи, казалось, был безбрежным: все и вся обобществлялось, передавалось народу, сокрушалась торговля и частная собственность. Наибольший размах эти мероприятия получили в 1981–1987 гг., совпавшие по времени с сокращением получения прибылей от нефти, с "отливом" нефтяного бума.

Неподготовленность к опережающим развитие страны радикальным реформам, торопливость в их осуществлении ввергли "великую Джамахирию" в пучину политических и социально-экономических потрясений. Государственный сектор, на который была сделана основная ставка, стал пробуксовывать, народ — роптать, оппозиция поднимать голову. Признаком грядущих осложнений стало нападение оппозиционных элементов на резиденцию Каддафи в военном лагере Баб аль-Азизия в центре Триполи в 1984 г. и удар по той же резиденции ВВС США в 1986 г.

В этой обстановке революционное руководство, по-видимому, поняло, что в своем левом экстремизме оно зашло слишком далеко, что терпение ливийского народа небеспредельно. С марта 1987 г. оно отступило, наметился резкий "откат" в другую сторону: начал восстанавливаться в правах частный сектор, последовал роспуск армии и полиции и даже государственных предприятий.

1 июня 1979 г. в Ливии была опубликована, третья часть "Зеленой книги" М. Каддафи, посвященная социальным проблемам развития общества. В ней М. Каддафи выдвинул тезис, будто двигателем человеческой истории является социальный фактор и потому национально-освободительная борьба, по его мнению, представляет собой также и социальные движения, которые будут продолжаться до полного освобождения одной социальной группы от господства другой. На основе этого тезиса Каддафи сделал вывод, что мир переживает сейчас необычный период — период побед национализма.

"Гармония внутри каждой нации, — говорится в третьей части "Зеленой книги", — может быть обеспечена только наличием единой веры, единой религии. Тогда "социальный" фактор совпадет с религиозным и будет достигнуто единство общества.", Важнейшим рычагом этой гармонии Каддафи считает семью, а не государство, представляющее собой "искусственную политическую, экономическую или военную систему, не имеющую никакого отношения к человечеству". Процветающее общество, утверждает ливийский лидер, это такое общество, где индивидуум развивается в семье естественным путем, наподобие развития индивидуумов в природе, "иначе рано или поздно такое общество гибнет".

Вместе с тем в понятие семьи Каддафи вносит "широкое толкование". "Племя, — пишет он, — это та же семья, но увеличившаяся вследствие роста потомства. То есть племя — это большая семья. Нация — это племя, но разросшееся в результате увеличения потомства, или это — большое племя. Мир — это нация, но нация, разделившаяся на множество наций. Значит, мир— это большая нация". Как правильно подметили Л.Р. Полонская и А.Х. Вафа, в данном случае "Каддафи во многом фиксировал положение вещей, действительно существующее в современной Ливии, где традиционные племенные связи нередко оказываются сильнее общенациональных".

"Прогрессирующая, производящая и цивилизованная нация, — рассуждает Каддафи, — полезна для всего мира, но ее политико-национальная структура может придти в упадок, если будет низведена до социального уровня, то есть до уровня семьи или племени". В этом, по мнению Каддафи, главная причина того, что в прошлом великие державы появлялись, процветали, а затем исчезали. Игнорирование национальной связи между группами людей, создание политического режима, противоречащего их социальному положению, представляет собой временное образование, которое рано или поздно развалится в силу действия социального фактора и национального движения каждой нации.

Здесь, по мнению Л.Р. Полонской и А.Х. Вафы, Каддафи механически смешивает исторический и этнический подход к оценке истории, и это делает его выводы внутренне противоречивыми: с одной стороны, национализм объявляется движущей силой общества, с другой он "уступает" традиционному племенному сознанию.

Каддафи считает себя сторонником "полной свободы". Он рассматривает образование, науку, искусство, спорт как формы диктата над человеком. Обязательное образование, по Каддафи, это "принудительное насаждение невежества в массах", навязывание чуждой музыки и искусства — насилие, расширение сети спортивных клубов — "инструмент социальной монополизации", то есть орудие диктатуры. В то же время каждый человек, по мнению Каддафи, обладает естественным правом на знание без диктата, поэтому, по Каддафи, "все методы обучения, распространенные в мире, должны быть ликвидированы всемирной культурной революцией, освобождающей сознание народа от фанатизма и преднамеренной трансформации склонностей, понятий и умственного уровня человека". Тот, кто строит свою жизнь сам, то есть производит блага, считает Каддафи, не нуждается в созерцании жизни, которую ему преподносят артисты на театральных подмостках или спортсмены на стадионах. Образование, наука, искусство, спорт, как виды социальной активности, по мнению Каддафи, должны стать массовыми, а не отдаваться на откуп каким-либо замкнутым группам или личностям, которые пока монополизировали эти блага и пожинают плоды. Разумным надо считать обратное, когда зрителями на стадионах или в театрах будет меньшинство, которое немощно или нерадиво, и потому неспособно "играть героические роли в жизни".