Грыз урядника червячок сомнения, было такое. Подспудно мыслишка ворочалась, загнанная в самую глубину памяти. Ведь у пацана идею отобрали, верному человеку на блюдечке выдали и посчитали, что так и надо. Что люди в чинах и при власти лучше знают, как по жизни идти и кому в пояс кланяться. Только не захотел Сергий спасибо говорить. Собрался и на войну уехал, подальше от “благодетелей”. Обидно будет, если так и сгинет на чужбине, среди людоедов африканских.

— Домой я поеду, устал за неделю… Если что-то узнаешь, мне скажи. Тяжело на сердце. Будто заново с Портой на Балканах бодаемся. Все у нас хорошо, балы каждый день и праздники с салютами. А потом — бах, и болгары в Софии с турками соглашение подписывают, нас не позвав.

***

С водой повезло. Четверка Сергия в обед, когда буря чуть успокоилась, подгребла верблюдов, нагрузила пустыми бочками и двинулась по узкому овражку, уходившему от холмов на север. Сначала по прямому отрезку, а затем петляя между отвесных красных стен. Над головой ветер еще кидался песком вперемешку с вездесущей пылью, а рядом с грязной водой тихо. Ни чужих патрулей, ни зверья. Все попрятались. Только Макаров и староверы ведрами успевают наливать живительную влагу, которую потом через несколько слоев марли процедят, хинин с прочей дрянью германской намешают и по флягам разольют. Шесть бочек — это два дня еще продержаться можно. Больше все равно не позволят.

— Сумеем еще разок, Сергий? — закончил цеплять на ремни последнюю бочку Мордин. Поднять верблюда — и можно двигаться в обратный путь.

— Нет, Фокий Карпович. Еще час пометет и все уляжется. Как раз времени в обрез, чтобы обратно вернуться. Потом сюда наверняка бритты кого-нибудь сунут. Как мы овраг с той стороны под прицелом держим, так и бережок этот обязательно под себя соседи подомнут. Не придурки с той стороны, даже не надейся.

— Тогда ночью? Нам без воды никак. А на восток идти смысла нет — там все как на ладони.

— Завтра думать будем. Пока давай не расслабляться. Тереби животин, топать пора.

С водой Сергий еще сам хотел чуть-чуть повозиться, как в лагерь вернутся. Собрал из гильз и веревок подобие простейшего “круга смерти”. Крышку у бочки поднять, на поверхность воды сверху положить, чуть силы влить — вся дрянь до самого днища передохнет. Заполучить какую-нибудь холеру местную или паразитов совершенно не хотелось. Главное, чтобы мужики рядышком постояли, от любопытных глаз прикрыли. Потому что дай волю горбуну в черной рясе, так и до трибунала не доживешь, здесь потребует на костер отправить.

Но, надо отдать должное, бился Герасим храбро. И с винтовкой управлялся неплохо, и в рукопашную ходил, когда в окопы дикари полезли. Одного на штык насадил, упавший тесак поднял и пошел рубиться, словно кочаны капустные с плетеного тына сшибал. Сила у монаха чудовищная, ему что шею одним ударом раскроить, что руку или ногу кому укоротить. Потом, как атаку отбили, вернулся и кричащих от боли чужих раненых упокоил. Настоящий ангел смерти.

Обходивший дозоры вахмистр притормозил рядом с отнорочком, откуда торчали знакомые сапоги. Таких позиций понаделали много — узкая щель, чтобы лежать удобно, вперед дырка. Сверху прикрыто плоскими камнями. Шрапнель не страшна, а фугас любое укрытие расковыряет, сколько ты сверху не наваливай.

— Что высматриваешь? — спросил Кизима, даже не пытаясь высунуться из глубокой траншеи. С другой стороны глазастых много, периодически постреливают. Никак угомониться не могут.

— Господин гауптман бинокль из личных запасов выделил. И мнится мне, что вон у тех домиков кто-то из артиллеристов устроился. Вроде с картой возится. Наверняка позиции для обстрела намечает.

— Молодец, я бы и не приметил. Сколько до него?

— Больше версты. Но не полторы, это уже дома. Наблюдатель ближе… Куда как ближе… Значит, на аршин выше и локоть вправо… И костерок они удачно запалили, видно, как ветер дым сносит. Слабый ветер… Еще на два пальца правее возьму. Вот так…

Пока Сергий бормотал, казак не удержался и сунулся в свободную справа ячейку, потянув из кормана трубку оптического прицела. Подарили, сняв с погибшего штурмовика. Много амуниции по рукам разошлось. Потому что железа разнообразного было с лихвой, а вот людей — мало. Присмотрелся и понял, о ком именно говорит парень. Да, шебуршится кто-то в каске рядом с невысоким заборчиком. Хотя, если бы не знал, то и внимание мог не обратить. В деревне все время после обеда народ мелькает. Таскают что-то, пытаются из камней позиции оборудовать.

Глухо щелкнул выстрел, Кизима замер, задержав дыхание. Вот ведь прохвост! Попал! Фигурка медленно сложилась и рухнула лицом вперед, перегнувшись через заборчик.

Ловко вывернувшись назад, Сергий закричал:

— Укрыться всем! Сейчас гостинцы прилетят!

В ответ с другой стороны вспухли редкие белые облачка, защелкали по камням пули. Пушки молчали, враг явно берег снаряды, а вот стрелки попытались за грохотом собственных выстрелов заглушить страх перед невидимым снайпером.

— Лихо ты его, братец. Какой за сегодня по счету?

— Первый. Да и не стараюсь зря патроны жечь. Просто очень уж он мне не понравился. Слишком на офицера походил.

— Ладно. Минус один — и то хорошо. Завтра еще счет пополнишь.

***

Когда солнце начало заходить, фон Шольц собрал очередное совещание. Повод был достаточно серьезный — летавший на разведку Федор заметил крохотную группу разведчиков, которые через него передали записку и ушли обратно в пески, на восток. Ближе даже подходить не стали, холм со всех сторон был окружен британцами и вспомогательными отрядами местных.

— Хочу вас “порадовать”, - вздохнул гауптман. — В Марзук прибыл взвод поддержки, с самыми свежими новостями. Добрались на грузовике, который прямо перед воротам города и сломался… По всему западному фронту идет драка, враг пытается остановить наши силы. Войска или окапываются на захваченных позициях, или отходят, выбирая места для удобной обороны. Поддержки нам не будет. Можно сказать, что все южное направление подарили роте, которую дожуют в ближайшие пару дней. Тяжелораненых шестнадцать человек, включая капитана Седецкого. Его лекарка пока поддерживает, но сколько еще протянет, непонятно. Способных держать оружие в руках — семьдесят три человека. Патронов на час плотной перестрелки, для картечниц — пять минут максимум. Шесть верблюдов и единственная лошадь… На прорыв идти особо не с чем, нас прямо у подножия покрошат. Остается отбиваться здесь. Хотя бы подороже жизни продадим. Вряд ли нас оставят в тылу при наступлении на побережье. Томми обязательно надо обезопасить себе спину… У кого какие мысли?

Полчаса согласовывали — где и какие запасные позиции устроить, куда бесценную воду разместить, какое оружие неходячим раненым оставить. Договорились, что выдадут им четыре “колотушки”, чтобы в последний момент подорвать себя и прорвавшихся врагов.

Сидевший в углу мрачный Сергий под конец совещания поднял руку:

— Да, Макаров, слушаем тебя.

— У меня подозрение, что дикари ночью полезут. Готовят они что-то.

— Что именно?

— Федор посматривает, но объяснить сложно. Пляшут у костров, варево какое-то пьют. Копятся тремя толпами. Самая большая куча — с южного фланга. Поменьше с тыла и последний отряд у деревни… Дрянью оттуда несет, господин гауптман.

— Дрянью?

— Да. Вы наверняка такой запах чувствовали в Румынии. Когда хочется взять огнемет и выжечь все на своем пути.

— Шайзе…

Шольц прекрасно понял, о чем говорит парень. Черное колдовство, после которого Трансильванию буквально испепелили. Бредущие по дорогам трупы, взбесившиеся животные, незаживающие раны.

— Ты в этом уверен?

— Я не могу сказать, когда именно это по нам ударит. Но я уверен — мой наставник такую дрянь всю жизнь искоренял, пока за грань не ушел… Боюсь, спать нам сегодня не придется.