Никому не было дела до них, обслуживанием канализации занимались старики, чаще всего те, кто давно ушел с работы, но вынужден был вернуться из-за нищеты в семье или тяжелой болезни, на лечение которой нужны были лекарства. Молодежь в таких случаях сбивалась в банды, а у стариков не было другого выхода. Они делали вид, что работают, получали жалование, но никто не проверял их труд, поэтому очень быстро канализации стали местом, где спокойно жили каппа.

Первым делом каппа избавились от искусственного света, который у них ассоциировался со злом Второго Племени, потом отпилили часть решеток, сделали запруды для сливов из фабрик и ресторанов. Тошайо знал карту подземного Метрополиса лишь по той причине, что быстро нашел общий язык с каппа. Всю мелочь, пуговицы, старые игрушки Чи он относил вниз и отдавал лягушатам, а те взамен рассказывали ему, как лучше добраться до злого духа, другой нежити или конкурентов из числа нечисти, которых у общины хоть и не было много, но самостоятельно решить свои проблемы миролюбивые каппа не могли.

Чтобы привлечь внимание, Тошайо свистнул. Вдалеке раздалось хлюпанье, затем загорелся тусклый огонь, похожий на летящего в ночи светлячка. По мере приближения хлюпающих звуков огонь становился ярче, а когда каппа подошел вплотную, стало ясно, что он держит в руке крохотный стеклянный фонарь, сделанный из старой банки, где сидел самый настоящий рой светлячков.

Каппа был в преклонном возрасте, поэтому из макушки его зеленовато-бурой головы торчали редкие седые волоски. Он носил одежду, как многие представители Первого Племени, осевшие в городе. На нем были детская распашонка, отрезанная так, чтобы служить рубашкой, и подвязанные веревкой штанишки. Башмаков он не носил, щеголяя огромными лягушачьими лапами. Внимательные глаза, чуть прикрытые влажными веками, глядели на Тошайо.

— Явился? — пискнул каппа.

— Доброго вам здоровья, — Тошайо низко поклонился и пнул в бок сначала Хикэру, потом кицунэ, чтобы они сделали то же самое. Оба неловко повторили его жест.

— И тебе доброго, — каппа согнул спину, кряхтя, будто старик из Второго Племени. — Принес чего?

— Дай перо, — приказал Тошайо, вытянув руку в сторону кицунэ.

Она колебалась, потом выбрала самое большое перо и отдала ему.

— Пахнет псиной, — пожаловался старый каппа, приняв подарок и обнюхав его со всех сторон.

Кицунэ оскалилась, но Тошайо опять пнул ее в бок, и она взяла себя в руки.

— Нам нужно спрятаться, — сказал Тошайо. — Поможете?

— Всем? Всем троим? — спросил каппа, сморщив и без того неровный лоб.

— Да, нам всем нужно спрятаться, — повторил Тошайо, — пожалуйста.

— Бежите от смерти, — сказал каппа. Правая нога дернулась, брызги мутной жижи окатили спутников Тошайо — те шагнули назад, не готовые к такому душу.

— Да, так и есть, — сказал Тошайо.

— Мы все помним, — каппа покачал головой. — Хорошие дела, плохие дела. Хороших больше. Пойдем, маленький господин.

Каппа повернулся и медленно пошел в темноту, раздвигая ее своим диковинным фонариком. Тошайо пошел следом и дал знак Хикэру и кицунэ идти за ним.

— Как тебя зовут? — спросил Тошайо у кицунэ, когда они отошли достаточно далеко от спуска, чтобы без опаски переговариваться друг с другом, даже если погоня доберется до шахты.

— Джун, — ответила кицунэ. — Вы — Тошайо? Экзорцист?

— Да, — сказал он. — Тебе рассказал про меня Такаюки?

— Господин шепнул, что нужно следить за вами, и я ждала в коридоре, — сказала кицунэ. — Как зовут вас, господин? — спросила она у Хикэру.

— Не твое дело, — демон скрипнул зубами.

— Его зовут Хикэру, и у него ужасный характер, — сказал Тошайо.

— Вы пришли на прием из-за господина, — сказала Джун. — Вы хотите его убить?

— Да, — ответил Тошайо.

— Я вам помогу, — голос кицунэ не изменился, когда она говорила это.

— Ты выполняешь договор? — спросил Хикэру.

— Договор? — она удивилась. — О, вы об этом! Нет, господин Хикэру, он не стал бы марать об меня руки. Я просто прислуга. Иногда помогаю ему прятаться. Понимаете?

— У тебя есть семья? — спросил Тошайо.

— Семья, господин Тошайо? — кицунэ растерялась. — Зачем вам моя семья?

— Не мне, — ответил он.

— Ах, я поняла! — она улыбнулась. — У меня нет семьи, которой он мог бы шантажировать меня. Я сбежала с вами, потому что мне некуда возвращаться.

— Или потому, что он сказал тебе, — Тошайо улыбнулся в ответ.

— Нет!

— Я знаю, что он сказал тебе сделать это, потому что он — самая хитрая задница во всем городе, Джун. Отрицать это бессмысленно.

Она тяжело вздохнула:

— Он сказал бежать с вами, если я не смогу вас остановить.

— Я покажу тебе кое-что, Джун, и ты сама решишь, что делать, — сказал Тошайо.

Старик привел их к обычной лестнице, по которой они поднялись на небольшое возвышение. Тошайо снова свистнул.

Медленно, осторожно и робко сзади и спереди, слева и справа, снизу и сверху начали зажигаться фонарики. Тошайо медленно обходил возвышенность, которая оказалась постаментом с памятником одному из героев войны.

Памятник отлили из бронзы, от него ничего не осталось, даже таблички, инкрустированной золотом, кроме каменного постамента.

Огоньков было так много, что через минуту они осветили огромный зал — одно из сотен бомбоубежищ прошлой эпохи.

— Посмотри на них, Джун, — сказал Тошайо.

— Так много, — она растерялась.

— Откуда столько… — пробормотал Хикэру.

— Ты думаешь, что он даст тебе то, что ты хочешь, Джун, но в глубине души ты знаешь, что он использует тебя, как всех остальных. Сейчас ты видишь тех, кому я помог. Один огонек — один лягушонок. Их проблемы были пустяковыми для меня, но я не ленился. Как видишь, их довольно много. Подумай, чего ты хочешь для себя. Сгореть, когда надоешь ему? Или остаться в живых и получить то, что хочешь.

— Что хочу? — Джун растерянно смотрела то на Тошайо, то на мерцающие во тьме фонарики.

— Свободу, — Тошайо улыбнулся ей. — Я убью его, с тобой или без тебя, а когда он умрет, Метрополис изменится. Оба Племени будут жить бок о бок. Никаких гетто и канализаций.

— Кто вы такой? — спросила Джун, наклонив голову, ее уши прижались к голове.

Тошайо закрыл глаза, и, ведомый тем же ощущением безразличия, смешанного с уверенностью, которое посетило его возле Врат, шепнул несколько слов. Еще одну перевернутую молитву, которая превратилась из божественного посвящения в мрачную клятву.

Ощущение можно было сравнить с тем, какое бывает после долгого пребывания в темноте, когда сначала свет ослепляет, а затем в нем проявляются предметы. Тошайо чувствовал, что всю жизнь был слепым и только теперь обрел возможность воспринимать мир полностью. Только в отличие от зрения его чувство не требовало наличия особого органа.

Вокруг него в воздухе, на стенах, на полу — повсюду текли тончайшие линии чужих судеб. Он видел души так же ясно, как тела, а тусклый свет каппа, которые жались по стенам, стал сиянием драгоценных камней.

В новом мире, который увидел Тошайо, не существовало времени и пространства — они были тенью, отражением душ существ, которые его окружали.

Повинуясь смутному желанию, он вытянул руку ладонью вверх, и на его коже родились синевато-зеленые языки пламени. Прохладные и осторожные, они закрутились вихрем, распустились цветком, а потом оторвались от его руки и разлетелись в стороны. Ответом был восхищенный шепот каппа.

— П-повелитель? — шепнула Джун, но тут же зажала рот ладошкой.

— Нет, — Тошайо закрыл глаза, позволяя ушам оглохнуть, чтобы услышать голос, который все это время говорил с ним.

На этот раз боли не было — они общались образами, воспоминаниями и пророчествами, от которых Тошайо становилось жутко, как будто он попал в кошмар наяву и заранее знал, что пробуждение означает смерть.

В видениях появлялся Такаюки с огрызками крыльев, от которых Тошайо становилось противно всякий раз, будто он видел святотатство, сравнимое с осквернением храма. Такаюки находился то в машине, то в кресле пассажира внутри вертолета. Он бежал по улице, разговаривал по телефону, кричал, угрожал, бил кого-то по лицу.