У Тошайо не было прекрасного огненного меча из видения, но пламя на ладони разгорелось достаточно ярко, чтобы его свет достиг самых дальних углов. Вспышка осветила сотни растерянных лиц, которые привыкли к темноте, тени и скрытности. Звериные морды, согнутые от тяжелой работы тела, оборванная одежда, висящая лоскутами — здесь были не лучшие и не худшие, лишь те, кто ответил на неслышимый зов.

— Ждите, — сказал Тошайо, и свет исчез — отовсюду. Погасли фонари капп, растворились сияющие фигуры. В кромешной темноте Тошайо схватил за руки Джун и Хикэру и быстро потащил их вперед.

Невидимая рука, присутствие которой он теперь чувствовал яснее и лучше, чем присутствие реальных предметов и людей, указывала ему направление. Кицунэ и демон шли рядом, позволяя вести себя куда угодно.

Легко миновав каппа, которые расступились, давая дорогу, они прошли в соседний коридор, а оттуда — в еще один зал, и так пробирались очень долго. Дольше, чем могли вынести ноги Джун, которую Хикэру молча забросил на плечо, когда она в очередной раз упала. Босая, уставшая, женщина-лиса то проваливалась в сон, то возвращалась к реальности, начиная часто испуганно дышать и подрагивать.

Тошайо остановился в месте, куда не мог дотянуться холод смерти, неотступно следовавший за ними по пятам. Они нырнули в каморку, где раньше хранился инвентарь, а теперь, по всей видимости, ночевали самые отчаянные бездомные — тут валялась пара тюфяков, погрызенных крысами, которые они увидели, когда Хикэру разжег на своей ладони пламя — обычное алое, а не сине-зеленое подобие, вырвавшееся из руки Тошайо.

— Нам надо поговорить, — сказал демон, когда уложил Джун на тюфяк, где она поворочалась и заснула.

— Надо, — согласился Тошайо.

— Ты устроил концерт, — начал Хикэру. — Несколько концертов, если быть точным. Ты понимаешь, что теперь весь город пытается найти нас? Люди, нечисть, нежить — все.

— Я не выбирал это, — ответил Тошайо. — У меня не было выбора, Хикэру. Все, что я делал — пытался прожить еще минуту, ты сам видел, как все начало катиться в пропасть. Такаюки, молнии, Мев, каппа, Джун… Мне кажется, прошли годы.

— Прошло всего несколько часов, — сказал Хикэру. — Мы можем отвлечь Такаюки, выманить его, чтобы у тебя была возможность избавиться от Безупречных.

— Нет, мне не нужно его отвлекать. Мы спрячемся, отдохнем до утра, а потом заглянем к нему в гости. После рассвета в его высотке будет четыре Безупречных, если мне повезет — там будет госпожа Рей.

— С каких пор ты стал главным, мой хороший? — Хикэру спрашивал без издевки, но в полумраке была хорошо слышна его улыбка.

— С тех пор, как стал старшим братом, — ответил Тошайо. Он подошел к Хикэру, взял за плечи и отвел к стене рядом с каморкой, где спала Джун.

У стены, расстегнув брюки Хикэру, он медленно снял их, опустившись на колени, а потом осторожно поднялся. По дороге вверх он коснулся губами солнечного сплетения, где ровно билось сердце другого мира, подаренное демону Люцифером — основание его крыльев. Хикэру нервно вздохнул и вцепился Тошайо в плечи.

— Все в порядке, мой хороший, я никому не расскажу наш секрет, — прошептал Тошайо.

Он прижал демона к стене, схватил за бедра и помог ему повиснуть на собственном теле, а потом расстегнул ширинку.

— Куда ты дел свое смущение, экзорцист? — спросил Хикэру, прижавшись к нему всем телом, обхватив ногами, руками, крыльями.

— На него нет времени, — ответил Тошайо.

В темноте и грязи канализации Метрополиса не было другой смазки кроме слюны, другого запаха, кроме помоев и другого удовольствия, кроме возможности чувствовать тело любовника так близко, как только можно.

Тошайо знал, что предложи ему кто-то остаться с Хикэру в бомбоубежище и жить, подобно каппа, в вечной темноте, разбавляемой редкими проблесками света насекомых, он мог бы согласиться. Ему было по-настоящему плевать — он был на высоте в тысячи метров, ел в самом дорогом ресторане и носил лучшую одежду, но все это не имело никакого смысла без Хикэру. Доброй или злой иронии в его голосе, холода в словах и жара в теле. Он прекрасно понимал Первое Племя, которое предпочло выжить, опустившись на самое дно.

Они медленно занимались любовью, не меняя положения, стараясь запомнить момент, потому что Тошайо знал, что это последний раз, когда у него есть такая возможность. Знал, что Хикэру тоже понимает это. Чем бы ни закончилось утро, у Тошайо нет пути назад — пылающая болью метка на правой руке означает, что он больше не свободен делать выбор. Выбор сделан, утром он либо умрет, либо станет демоном, а это все равно означает смерть. Возрождение в другом теле, если повезет.

Хикэру прижимался к нему особенно сильно, почти яростно, и не отпускал, когда все закончилось, так долго, что пришлось осторожно убирать его руки с плеч, а затем — опускать ноги, одну за другой. Тошайо услышал судорожные вздохи, но ничего не стал спрашивать. Сел рядом, прижавшись к стене спиной, дождался, когда демон наденет штаны и сядет рядом.

— Я не думал, что смогу поверить кому-то снова, экзорцист, — сказал Хикэру, разжигая на ладони крошечное пламя. Оно освещало их лица, давая возможность поговорить при тусклом свете.

— Я не думал, что кто-то сможет поверить в меня, демон, — ответил Тошайо, касаясь кончиками пальцев огонька на чужой руке, потом положил ладонь сверху, и когда наступила темнота, они заснули, опираясь друг на друга.

Утром их разбудила Джун. Она осторожно коснулась плеча Тошайо, сверкая в темноте звериными глазами. Сквозь шахту где-то наверху в канализацию проникали крохи света. Тошайо поцеловал Хикэру в щеку, чтобы тот проснулся, а потом они втроем пошли дальше.

В утреннем свете после тяжелых испытаний минувшего дня они двигались быстрее обычного.

— Как вы познакомились? — спросила Джун, когда Тошайо объявил, что половину пути они уже прошли.

— Я нанял его…

— Он следил за мной…

Они ответили одновременно, улыбнулись и рассмеялись — немного нервно, но искренне.

— Я вспомнила, что слышала о тебе, экзорцист. Наши тебя любили, — объявила Джун с таким весом, будто это было официальное признание.

— Старался не брать заказы, от которых несло ревностью и семейными склоками, — ответил Тошайо.

— Ты ведь знаешь, что мы не выбирали эту работу, — сказала Джун.

— Знаю, — ответил Тошайо. — Одна лисица говорила мне, что мечтала стать актрисой.

— Мы все мечтаем, — Джун улыбнулась, потом ускорила шаг, немного обогнала их и развернула девять пушистых рыжих хвостов — того же яркого цвета, что и ее волосы. — Смотрите! — она вытянула одну руку вверх, другую — вправо, потом обвела ими круги по часовой стрелке, и перед ними была уже совсем другая женщина — со строгим взглядом, брюнетка, приятной полноты с глубоким голосом: — Нравится?

— Ты еще будешь актрисой, Джун, — сказал Тошайо.

— Не буду, — она грустно улыбнулась. — Я знаю, что сегодня мое последнее утро. Ничего не поделаешь — звериное чутье. Хотела показать вам, что я чего-то да стою.

— Ты помогла нам сбежать от Такаюки, Джун, — напомнил Тошайо. — Я не могу тебя отпустить, потому что ты нужна мне. Без тебя мы не пройдем в его логово.

— Откуда вы знаете, господин Тошайо? — спросила Джун, вернувшись на свое обычное место слева от него.

— Он ждет нас, — ответил Тошайо. — Ждет, что ты нас выдашь.

— Почему вы думаете, что я вас не выдам? — она хитро улыбнулась.

— Потому что, несмотря на свое лисье чутье, хочешь выжить, и потому что видела, что произошло вчера в темноте, — сказал Тошайо.

— Нет, вы не правы, господин Тошайо.

— Не прав?

— Я не выдам вас, потому что всегда хотела вмазать этому козлу по яйцам, — хитрая улыбка стала хищной.

Тошайо снова отметил, что Хикэру и Джун во многом похожи. Звериные повадки, яркие эмоции и неприкрытая ничем жестокость, в необходимости которой они оба были уверены. Люди ни разу не показывали Тошайо, что хотят обмануть, ранить или убить его, хотя часто собирались сделать это и еще чаще — делали. Первое Племя и те, кто примкнул к нему добровольно, казались намного честнее, хотя постоянно лгали.