Ещё секунда, и Карик задохся бы, но тут его что-то подбросило вверх — и лёгкие сразу наполнились воздухом.

Карик тяжело перевёл дыхание. Он ещё не знал, кто вытащил его из воды, но теперь, когда он уже мог дышать, ему показалось, что он спасён. Раскрыв глаза, он неожиданно увидел рядом с собою мокрое, испуганное лицо Вали. Она широко открывала рот, силясь что-то сказать, но вместо слов изо рта выплёвывалась вода.

Карик поднял глаза к небу, но вместо неба он увидел покатые своды пещеры. Стены пещеры и свод светились в полутьме, словно серебряные. Глубоко внизу плескалась чёрная вода.

Карик и Валя висели между водой и сводом, но как они держались в воздухе, Карик не мог понять. И вдруг он увидел чудовищную лапу. Она-то и держала их над водою. Лапа поднималась из чёрной воды, и когда Карик увидел в полутьме самого хозяина лапы, он закричал от страха. Из воды торчала жирная блестящая туша. Потоки чёрной воды скатывались по круглым бокам, потом над водой начали всплывать одна за другой огромные мохнатые ноги, и наконец Карик увидел гигантского паука. Он покачивался на воде, рассматривая ребят холодными, немигающими глазами. Восемь змеиных глаз злобно стерегли каждое движение Карика и Вали.

— Пусти-и-и! — завизжал Карик. Валя заплакала.

— Ну, чего пристал? — заплакал и Карик, отбиваясь руками и ногами.

Чудовищная лапа сдавила ребят так, что у них перехватило дыхание. И тотчас же чудовищный паук перевернул их вниз головами и принялся вертеть и кружить с такой быстротой, что Карик и Валя потеряли сознание.

На вершине зелёного холма стоял профессор Енотов. Белые брюки Ивана Гермогеновича были измазаны жёлтой глиной. Галстук съехал набок. Помятая шляпа сидела на затылке, открывая красный потный лоб. Из густой бороды профессора торчали сухие веточки.

Одной рукой профессор прижимал к груди небольшой фанерный ящик. В другой у него был длинный тонкий шест. Красный платок, привязанный к шесту, развевался по ветру, как флаг.

— Пожалуй, искать их надо здесь! — бормотал профессор, поглядывая на тихий пруд у подножия холма.

Он поставил ящик на землю, рядом воткнул шест с флагом и, сбросив шляпу с головы, принялся рвать обеими руками траву.

Нарвав целую охапку, он тщательно прикрыл травой фанерный ящик, потом подошёл к шесту, воткнул его поглубже, подёргал, качнул вправо, влево. Шест стоял крепко.

— Отлично! — сказал Иван Гермогенович.

Он засунул руку в карман, вытащил маленькую пузатую бутылку. Серебристые пузырьки, поднимаясь со дна бутылки, сталкивались и лопались.

Иван Гермогенович разделся, бросил одежду на траву, взял в руки бутылочку с золотистой жидкостью.

— Я думаю, этого хватит вполне! — сказал он.

Посмотрев по сторонам, он грустно вздохнул и, запрокинув голову, выпил залпом всё, что было в пузырьке.

— Ну, вот и прекрасно! — пробормотал профессор и, размахнувшись, бросил пустой пузырёк в пруд.

Некоторое время Иван Гермогенович стоял на месте, задумчиво посматривая на широкие круги, которые бежали один за другим по воде, на свои руки, потом шагнул вниз к пруду и… словно растаял.

Там, где только что стоял большой человек, теперь торчал одиноко длинный шест с красным флажком, а внизу, около шеста, валялась помятая одежда, ботинки и полосатые носки.

Что же стало с профессором?

Проглотив жидкость, он стоял, переступая босыми ногами.

И вдруг всё вокруг начало изменяться чудесным образом.

Трава с удивительной быстротой потянулась вверх. Каждая травинка росла, набухала, становилась всё толще и выше.

Не прошло и минуты, как вокруг Ивана Гермогеновича зашумел густой лес. Блестящие зелёные стволы обступили профессора со всех сторон. Каждое дерево было похоже на гигантский бамбук. Высоко над вершинами деревьев тихо раскачивались огромные чаши красных, жёлтых, голубых цветов, осыпая лес золотистой пылью, от которой шёл пряный одуряющий запах.

— Ну вот, ну вот, — сказал, потирая руки, Иван Гермогенович, — я так и знал.

В этом удивительном лесу не было мрака и тишины, как в сосновом бору. Не походил этот лес и на берёзовую рощу, где листва шумит и шелестит не умолкая.

Нет, это был особенный лес.

Он весь светился, зелёный и солнечный. Голые блестящие стволы стояли на холмах, спускались в овраги. В лесу сияли синие озёра, тихо журчали ручьи.

Тишину то и дело нарушали странные шорохи. Казалось, где-то совсем рядом осторожно крались за профессором какие-то звери.

Идти было трудно. Тело царапали острые листья. Иван Гермогенович поминутно проваливался в ямы. Солнце так припекало, что профессору казалось, будто он прогуливается в печке. Почва леса была похожа на поле битвы, изрытое артиллерийскими снарядами.

В густых зарослях то тут, то там висели липкие сети, и нужно было очень осторожно обходить эти ловушки.

— Паука работа! — бормотал Иван Гермогенович, пробираясь сквозь заросли.

Изредка он останавливался и долго стоял, рассматривая искусную работу лесного ткача.

Но особенно внимательно профессор вглядывался в бесчисленные узелки, густо рассыпанные по всей паутине.

Ивану Гермогеновичу, конечно, было известно, что ловит насекомых не сеть, а именно эти крошечные, липкие узелки. К ним, точно к свежему столярному клею, прилипают крылья и лапки насекомых, и тогда насекомое становится добычей паука.

Всё это было давно известно профессору, но одно дело — знать, другое дело — видеть своими глазами.

Прошёл уже целый час, а Иван Гермогенович совсем забыл, где он находится и зачем пришёл сюда. Ему казалось, что он сидит у себя в кабинете, склонившись над микроскопом, и перед ним один за другим проходят его старые знакомые.

Но что микроскоп?! Разве через стёкла микроскопа увидишь всего паука сразу?

Конечно, нет.

Микроскоп позволяет рассмотреть только глаз паука или кончик его ноги, или коготок, похожий на гребень, или узел паутины. А тут перед профессором сидел весь паук, огромный, как бык, и можно было сразу разглядеть его восемь глаз, две пары челюстей, восемь ног с коготками-гребнями и вздутое мягкое брюхо.

Но больше всего радовало Ивана Гермогеновича то, что паук был живой и охотился.

Под микроскопом — даже под самым совершенным микроскопом — нельзя увидеть, как паук ловит свою добычу. А вот сейчас профессор мог наблюдать это на расстоянии вытянутой руки.

Паук охотился.

Огромный свирепый хищник сидел, притаившись, около расставленных сетей. Прямо к нему тянулась сторожевая нить. А он сидел, как рыбак на берегу, и ждал. Вот-вот дёрнется нитка — и тогда паук бросится на свою добычу, вонзит в неё когти с ядом, убьёт и высосет из неё кровь.

Профессор смотрел на раскинутую сеть, позабыв всё на свете.

И вдруг над его головой что-то прожужжало, точно снаряд, и с воем врезалось в сеть.

Сеть вздрогнула, заплясала.

— Ага! — крикнул Иван Гермогенович — Есть одна!

В сетях билось, извиваясь и барахтаясь, огромное крылатое животное Оно было побольше паука, во всяком случае, длиннее его. Прозрачные, покрытые жилками крылья выгибались дугой, пытаясь оторваться от липких узелков паутины, но выбраться из сетей было не так-то просто.

— Оса! — решил Иван Гермогенович Он подошёл поближе к сети и, покашливая, стоял, наблюдая, за борьбой паука и осы.

Паук, опираясь на гребни ног, заскользил по своей паутине, прочёсывая её ногами. Он обежал вокруг осы раз, другой, потом стал подкрадываться к ней сзади.

Оса стреканула острым жалом.

Паук отпрыгнул назад и снова закружился, забегал вокруг осы. Но стоило ему только приблизиться к ней, как оса выгибала своё коленчатое брюхо и угрожающе вытягивала вперёд гладкое острое жало. Паук попробовал напасть на неё сзади, сбоку, но всякий раз его встречало осиное жало.