— Что еще? — медленно улыбнулась она.

Кирстен почувствовала, как ее неумолимо затягивает бездонная глубина его глаз, и она тоже пристально посмотрела на него. Затем подняла бокал и с вызовом произнесла:

— Lykke til![9]

Он не поддержал тоста, а лишь продолжал разглядывать ее с тем же задумчивым выражением. Потом, пожав плечами, будто отметая навязчивую мысль, принялся за еду. А у Кирстен осталось чувство, меньше всего похожее на гордость за ее ответный импульс. Если им предстоит следующие несколько дней прожить под одной крышей, то ей необходимо постараться быть подальше от него.

Когда они вышли из ресторана, стало так жарко, что их официальная одежда показалась очень неудобной. Терье снял пиджак и галстук и положил на заднее сиденье машины, потом закатал до локтя рукава безукоризненно белой рубашки.

— Вам лучше надеть другие туфли, — посоветовал он, глядя на ее неудобные высокие каблуки. — Во избежание несчастного случая.

Он открыл багажник и подчеркнуто терпеливо ждал, пока она не достала из чемодана пару удобных сандалий. Кирстен тоже сняла жакет и осталась в блузке с короткими рукавами, которая хорошо смотрелась с ее кремовой юбкой. В таком туалете она чувствовала себя одетой в соответствии с обстоятельствами. Вчера ей удалось немного посидеть на солнце в закрытом месте на верхней палубе, и теперь немного ярче выглядел ее зимний загар. Хотя, конечно, он не шел ни в какое сравнение с великолепным загаром Терье.

Прислонившись к боковой дверце машины, он по-прежнему всем своим видом излучал здоровье и благополучие, как человек, достигший пика своих природных сил. Кирстен всегда гордилась тем, что выглядит вполне благополучной и здоровой, но рядом с ним она понимала, сколь неуместна подобная гордость.

Увитая вьющимися растениями, со сводчатыми дверями и окнами, станция фуникулера чем-то напоминала частный дом. Почти от самой кассы сразу за высокими железными входными воротами часть туннеля уходила вниз, а другая часть почти перпендикулярно поднималась вверх. У ворот уже толпилась небольшая группа ожидающих пассажиров. И, судя по звукам, долетавшим из туннеля, вагончик уже приближался.

Ворота оставались закрытыми до тех пор, пока вагончик не подошел к площадке между двумя прочными каменными платформами. Спускавшиеся пассажиры вышли направо, оставив место для тех, кто садился слева, направляясь вверх. Терье провел Кирстен в нижнюю часть вагончика, выбрав задние места, чтобы она сидела лицом к пути, остававшемуся внизу, а не смотрела вперед и вверх.

— Отсюда у вас будет самый лучший вид, — объяснил он.

Когда вагончик начал подниматься по крутому склону, Кирстен почувствовала, как сжался у нее желудок. И не потому, что она боялась высоты. Но в такие моменты у нее в памяти всегда возникал фильм, который она когда-то видела: по канатной дороге, поднимавшейся на сотни футов над горами, полз вагончик, а старые канаты могли не выдержать, в любую минуту грозя разорваться. Но фуникулеры устроены по-другому, хотя они тоже высоко поднимаются над землей.

— Это совершенно безопасно, — успокоил ее Терье, видимо угадав ее состояние. — Мы не потеряли еще ни одного пассажира.

— Я прекрасно себя чувствую, — возразила Кирстен, представляя, какой дурой ему кажется. — Правда.

Скамейка предназначалась для трех человек, и они сидели тесно прижатые друг к другу. Сквозь тонкую ткань своей юбки и его брюк Кирстен ощущала упругость его мышц, и это снова вызвало в ней трепетную дрожь. Как ни мечтала она находиться от него подальше, это было возможно только в мыслях. Потому что тело, вынуждена была признать она, никогда не избавится от притягательности его физической близости. Это был бесспорный факт.

Вагончик вышел из темноты туннеля и поднимался среди деревьев по крутому склону, дважды тормозя на остановках. Люди, жившие на верхних участках зигзагообразных улиц, использовали фуникулер как автобус. Наконец вагончик добрался до самой верхней станции. Терье и Кирстен вышли на солнечный свет, и он повел ее вверх по ступенькам к турникету, а потом по огороженной с обеих сторон тропинке. Вид, открывшийся с вершины, поразил воображение Кирстен своей красотой.

Будто рельефная карта, внизу распростерся город. Ряды островерхих веселых красных черепичных крыш тут и там перемежались верхушками соборов и медными шпилями, позеленевшими от краски ярь-ме-дянки. На переднем плане располагалось восьмиугольное озеро с бьющим в его центре фонтаном. Дальше, насколько хватало глаз, тянулся, будто указательный палец, берег, образующий внутреннюю гавань, а за ним — широкие голубые воды фьорда, и за фьордом — острова, море и небо.

— Подумать только, вы каждый день можете приходить сюда! Ведь эта картина никогда не наскучит! — с искренним восторгом воскликнула она, на мгновение забыв существовавшую между ними враждебность. — Как много отсюда можно увидеть! По-моему, вон там я угадываю вашу штаб-квартиру. Большое белое здание с флагштоком на крыше?

— Со зрением у вас, несомненно, все в порядке, — ответил Терье, будто намекая, что, на его взгляд, это единственное, что у нее в порядке. — Да, это компания «Брюланн». Лучше всего приходить сюда на закате. К сожалению, в летний сезон приходится мириться с толпами туристов.

— Которые приносят городу доход. — Она постаралась, чтобы голос звучал весело. — Это крест, который вам приходится нести, хотя я бы не сказала, что терпение — одна из ваших сильных сторон.

Он вновь изучающе посмотрел на нее. Поймав в глазах Кирстен изумрудные искорки и отметив свежий цвет ее лица, он как будто напрягся изнутри и стал похож на натянутую тетиву лука.

— Это зависит от того, что я должен терпеть. С тем, к чему имеете отношение вы, я борюсь в заведомо проигранной битве.

— Взаимно! — парировала она, вспомнив план держаться от него подальше. — Вы знаете, я здесь только ради отца. Если бы не он, должна признаться, я бы все послала к черту!

— Если бы не наши уважаемые отцы и не их отцы, никто бы из нас вообще не стоял здесь. — В его словах не чувствовалось и намека на извинение. — Я признаю наше родство, но меня беспокоит, насколько далеко оно зайдет. Если мой отец сам хочет пройти весь этот путь, что ж, это его дело… Можем ли мы уже идти? — добавил он почти без паузы. — Вы еще не видели полной картины.