Так же, как и не думала о том, сколько такая жизнь будет продолжаться. Это же сказка. Фантазия. В реальности так быть не может. Она живет в сказке. Дело не в богатстве и блеске, они лишь внешнее. Позолота. Золото — Алексеус, бесценное сокровище, он делает это время таким драгоценным.

Но когда-то все кончится...

Сказка всегда кончается. Но не сегодня, не этой ночью. Не думать...

Но вот наступил последний день пребывания Алексеуса в Нью-Йорке. Кэрри не позволяла себе думать об этом. Но на ее груди словно лежал тяжелый камень. За завтраком она, несмотря на собственные старанья, была подавлена и к еде почти не притронулась.

— Ты не голодна? — удивился Алексеус, ведь по утрам, после ночи любви, у нее был всегда отменный аппетит.

— Не голодна, — Кэрри отложила вилку, не доев свои любимые яйца-пашот на английском маффине.

— Неважно себя чувствуешь? — с искренним сочувствием произнес Алексеус.

— Да, ведь сегодня последний день нашего пребывания здесь, — быстро взглянула на него Кэрри.

— Тебя так восхитил Нью-Йорк? Ты и в магазины почти не заходила. Ну, может, магазины Чикаго тебя больше привлекут?

— Чикаго? — удивилась Кэрри.

— Мы туда отправляемся. У тебя ведь нет срочных дел в Лондоне?

Тяжелый неповоротливый камень в груди начал таять, словно лед на летнем солнце.

Как решиться поверить счастью?

Алексеус следил за сменой эмоций на ее лице. Он уже наблюдал нечто подобное в их первый вечер в Нью-Йорке, когда Кэрри, надев вечернее платье ценой в пять тысяч долларов, увидела в зеркале свое отражение. Сперва она глядела на себя с недоверием, затем — смущенно, а потом ее лицо осветилось радостью. Ее реакция всегда была честной и непосредственной, и Алексеусу это очень нравилось. Пили ли они коктейли на верандах небоскребов или на палубах многомиллионных яхт на Гудзоне, сидели в бельэтаже на мюзиклах Бродвея — он всегда с восторгом всматривался в ее выразительные, прекрасные черты.

Но больше всего он любил видеть лицо Кэрри в ночи любви. Ее наслаждение доставляло ему не меньше удовольствия, чем его собственное.

Просто находиться рядом с ней стало для него огромным удовольствием. Удивительно. Алексеус всегда рассматривал женщин как сексуальных партнеров, чувственных и опытных. И в обществе они были искушенными, изощренными и утонченными, свободно чувствовали себя в привычном для него мире. Но проводить с ними время ему никогда не хотелось.

А с Кэрри — с ней хотелось, она стала частью его дневной жизни.

Он не мог сказать, что они делали днем, когда никуда не шли, о чем говорили, что обсуждали, когда вместе завтракали, обедали. Да ничего особенного, ничего запоминающегося... Кэрри не являлась блестящим собеседником.

В обществе она была спокойна, сдержанна, молчалива, иногда казалась слегка смущенной. Но наедине с ним она не была ни скованной, ни смущенной.

Так о чем же все-таки они беседовали? Об обычных, будничных вещах.

Тривиальных? Нет. Не то слово. Какое-то принижающее. Оно не подходит. А какое? Какая она, Кэрри?

Привлекательная естественность. Пожалуй, это слово лучше всего ее характеризует.

Алексеус ловил себя на том, что думает о Кэрри и тогда, когда ее нет рядом с ним. Во время деловых совещаний, когда он занят делами, а голова его переполнена цифрами. Дело не в том, что ему хочется скорей вернуться в отель и утащить ее в постель. Он вспоминает, как она улыбается, как смотрит на него, как чуть хмурится, когда о чем-то рассказывает.

Ее замечания о людях, с которыми они встречались на приемах, были всегда очень интересны, точны и глубоки. Может, потому, что она была скорее наблюдателем, а не участником? Алексеус мысленно улыбнулся сравнению: она словно изучала людей под микроскопом. Держась в стороне.

Но это не относилось к нему. От него Кэрри не держалась в стороне - совсем наоборот! Он удовлетворенно, вздохнул: как замечательно, что он взял ее с собой!

— Ну, так... Как я понимаю, Чикаго — да?

Ответ был написан на ее лице.

В Чикаго с Алексеусом было так же чудесно, как в Нью-Йорке. Потом были Сан-Франциско и Атланта, после Америки они через Атлантику перелетели в Милан. С ним везде изумительно, лишь бы с ним! Все равно где!

До тех пор, пока она ему нужна, пока он ее хочет.

И, кажется, он все так же хочет ее! Удивительно, фантастично! Она уже перестала удивляться и волноваться по этому поводу. Время словно остановилось, а прошлое и будущее ускользнули прочь. Существовало только настоящее, бесконечное настоящее, и имя ему — Алексеус.

Алексеус. Неотразимый Алексеус. Кэрри чувствовала себя беспомощной, она могла лишь отдавать ему себя, раз за разом, ночь за ночью. Его внимание, забота, восторг в его глазах, когда он смотрел на нее, ощущение легкости и свободы, когда она находилась с ним, когда они просто беседовали ни о чем... Наверняка она казалось скучной и серой его друзьям и знакомым. Но если это не важно Алексеусу, то ей тем более.

Иногда она задумывалась, ? хотя и старалась так не поступать, — почему Алексеус Николадеус, светский, утонченный человек, личность сильная и энергичная, хочет проводить время с ней. Почему он не выберет подругу себе под стать, свободно и уверенно чувствующую себя в его мире? Но он по-прежнему оставался с ней, и не видно было, чтобы она ему наскучила.

И не надо допускать эти мысли.

Но когда они поднимались на лифте в очередной роскошный номер лучшего отеля Милана, Кэрри невольно подумала — лучше бы он вел не такой активный образ жизни. Вначале посещение незнакомых мест и помпезные пятизвездочные отели потрясали ее, она смотрела на все с восторгом. Но после нескольких недель утомительных перелетов и жизни на чемоданах — хотя бы и с изумительной одеждой — ей хотелось просто пожить какое-то время в одном месте.

Только подумав об этом, она почувствовала себя виноватой, но не смогла удержаться:

— Ты всегда так много путешествуешь?

— Отделения «Николадеус групп» расположены на трех континентах, я стараюсь следить за всеми, — ответил Алексеус, потом сочувственно продолжил: — Ты устала мотаться по свету?

— Разве я похожа на капризного ребенка? — виновато улыбнулась Кэрри.

— В Милане я сделаю то, что должен, а потом мы сбежим и устроим себе каникулы. Нравится такой план?

Ее сердце затрепетало.

— Какое блаженство. Ох, ты так добр ко мне. Он поцеловал ее руку:

— Ты, моя сладкая Кэрри, очень добра ко мне. У меня сейчас совещание, не больше чем на час. Тебя... не очень вымотал перелет?

В ответ она счастливо покраснела.

В тот вечер они никуда не пошли, обедали вдвоем в номере. Это бывало редко, и Кэрри особенно ценила подобные моменты.

— Завтра походи по магазинам. Милан — столица моды, воспользуйся этим.

— У меня очень много всего. Зачем мне столько!

— Я никогда не встречал женщину, которая бы так сопротивлялась моим попыткам побаловать ее.

Она прикусила губу и пробормотала с неловкой улыбкой:

— Не хочу, чтобы ты тратил на меня так много денег.

— Их у меня слишком много, я могу тратить и тратить.

Но она выглядела обеспокоенной.

? Я знаю, как тяжело ты работаешь, но... — Она помолчала, затем медленно продолжила: — Это... такая странная жизнь. Постоянные путешествия, роскошь как должное, все время огромные траты. Ты... тебе так хочется... всю жизнь? — едва начав, она уже пожалела об этом. Лучше бы не говорила. Кто она такая, чтобы задавать Алексеусу вопросы о его жизни, в то время как сама она пользуется всей этой роскошью?

В его глазах появилось странное выражение, он крутил в пальцах вилку, которая — как она знала, ?  стоила больше ее недельного заработка.

— Думаешь, я должен где-то осесть?

Что-то в его голосе вызвало у нее напряжение.

— Дело не в том, что я думаю, и не мне судить, как ты устраиваешь свою жизнь, но... Ты не хочешь жить на одном месте?