Я повернулся:

– Вы в высшей степени великодушны.

– Ну что ж, договорились. В одиннадцать у меня собрание капитула – как, увы, всегда по четвергам, – но до этого будет несколько свободных часов. Не начать ли нам в половине восьмого – это час открытия библиотеки по четвергам?

– Очень хорошо.

– Кроме того, я отряжу в ваше распоряжение одного из моих помощников. Жаль, что Куитрегард мне нужен самому, – он стоит десятка таких, как Поумранс, – однако последним, плох он или хорош, можете располагать. Кстати, он только что прибыл и таится, как я заметил, в одной из секций. Сейчас я вас познакомлю.

Мы вернулись в главную галерею, где обнаружили высокого худого юношу, который стоял в одной из амбразур и глядел в окно. Заслышав наши шаги, он вздрогнул и обратил к нам длинное и костлявое, небрежно вылепленное лицо. Мне подумалось, что эта крупная голова и лицо с грубыми чертами могли бы принадлежать викингу, только в глазах проглядывало мучительное томление юности.

– Разрешите представить вам моего второго помощника, Поумранса.

Мы обменялись рукопожатием, и Поумранс пробормотал, что польщен знакомством.

– Прошу вас оказывать доктору Куртину всяческую помощь, – добавил библиотекарь.

– Постараюсь, сэр.

– Одних стараний может оказаться недостаточно, – подмигнул мне доктор Локард.

Прощаясь, я снова его поблагодарил. Затем мы с подручным, прихватив по лампе, спустились в* подземелье, и я в полной растерянности огляделся. Было вполне возможно, и далее вероятно, что где-то здесь находится старинный фолиант, который способен перевернуть все наши представления о девятом веке. Если Гримбалд будет реабилитирован, придется замолчать глумливым иконоборцам, по чьим утверждениям, история короля, который мечтал дать образование представителям всех сословий, питал интерес к исламу и мавританской культуре, думал об осушении болот с помощью ветряных мельниц и так далее, – не более чем корыстная и полная анахронизмов выдумка Леофранка.

Шансы были малы, однако выигрыш велик, и я, вдохновившись этими мыслями, взялся за кипы пыльных манускриптов. От юного Поумранса толку было не много, ибо языками, помимо родного, он не владел, а также не имел опыта палеографических исследований, необходимого, чтобы бегло читать старинные рукописи. Но я нашел ему работу: снимать сверху большие кипы пергаментов и бумаг и стирать с них пыль и паутину, чтобы я мог их просмотреть.

Часа через два Поумранс меня покинул, объяснив, что в это время ходит домой обедать. Я поднялся наверх в час пополудни; доктора Локарда не было видно, но я кивнул Куитрегарду, и он ответил улыбкой. За дверью, спускаясь с крыльца, я встретил даму, которая как раз поднималась. Она была высока и стройна, ненамного моложе меня, но все еще красива, с тонкими чертами лица и большими серыми глазами. Она кого-то мне напомнила, но кого, я сказать не мог. Мы обменялись улыбками незнакомых людей, подозревающих, что между ними существует какая-то связь и впереди новая встреча.

Я выбрал на Хай-стрит самую респектабельную, на мой взгляд, гостиницу, «Дельфин», и наскоро перекусил. На Соборную площадь я возвращался через старые ворота на северной стороне; минуя привратницкую, я заглянул в одно из узких, с мелкими стеклами окон и увидел большую классную комнату, где сидело два десятка мальчишек. Должно быть, я наткнулся на Академию Куртенэ. В голове живо замелькали воспоминания: шипение газовых ламп, запах мела и грифельной доски. Со вздохом по далеким школьным денькам я стал огибать площадь, по пути упражняя один из важнейших инструментов историка – воображение. В конце площади я застыл, отдавшись мыслям. Дом, перед которым я стоял, принадлежал в свое время Бергойну; затем он сделался новым домом настоятеля, и именно отсюда выбежал Фрит за несколько минут до своей смерти. Затем он, волей или неволей, перешагнул порог монастырского клуатра – без сомнения, через эту самую дверь. Я так увлеченно рисовал себе эту сцену и взвешивал, хватит ли мне смелости прочитать надпись, что не заметил рядом двоих людей, которые пытались привлечь мое внимание. Один из них был молодой ризничий, другой, много старше, тоже, судя по одежде, принадлежал к духовным лицам.

– Простите, доктор Систерсон, я задумался. Пытался вообразить себе события сентября тысяча шестьсот сорок третьего года, когда на эти места пала тень позорного деяния.

– Новомодный научный метод, – сухо прокомментировал спутник ризничего.– Намного облегчает утомительную работу историка.

Рассмеявшись, доктор Систерсон произнес:

– Доктор Куртин, это доктор Шелдрик, управитель нашего собора.

Мы пожали друг другу руки. Когда я упомянул свой колледж, доктор Шелдрик промолвил:

– Вы, должно быть, знаете моего юного двоюродного брата, достопочтенного Джорджа де Вильерса, который учится на старшем курсе. Он готовится к экзамену по классической филологии, на степень с отличием.

– Конечно, мне он известен, но моя специальность – история.

– Знаю-знаю ваши труды и репутацию, доктор Куртин.– Он произнес это грозно, словно бы с осуждением.– Я и сам некоторым образом историк.

– Так оно и есть, господин ректор, – подтвердил доктор Систерсон. И добавил, обращаясь ко мне: – Доктор Шелдрик пишет историю фонда. Первый выпуск уже увидел свет.

– Да-да.– Мне показалось странным, что Остин не упомянул эту работу как один из источников истории Бергойна. Еще больше удивляло, что и доктор Локард о ней умолчал, хотя мне вспомнился его уничижительный отзыв о дилетантских попытках. Затем я припомнил, что доктор Систерсон говорил в соборе об исследованиях Шелдрика.– Я слышал об этом от вас вчера.– И обратился к старшему из собеседников: – Кажется, я наблюдал прием, который вы давали вчера вечером по случаю этой публикации?

Воцарилось странное молчание. Похоже было, что я затронул щекотливую тему.

– Мне бы очень хотелось ознакомиться с вашей работой, доктор Шелдрик, – поспешно вставил я.– Она захватывает период Бергойна и Фрита?

– Нет, в первом выпуске я дошел только до конца тринадцатого века.

Я был удивлен, что он не предлагает мне экземпляр своего труда, как принято между учеными.

– Однако у доктора Шелдрика имеется черновик следующего выпуска, который включает период гражданской войны, – вмешался доктор Систерсон.– Собственно, он находится сейчас у меня: доктор Шелдрик любезно предложил мне прочесть его и высказать свои скромные советы.

– Буду ждать публикации с величайшим интересом. Доктор Систерсон бросил взгляд на коллегу:

– А что, если я одолжу черновик доктору Куртину?

– Почему бы и нет, – бросил тот не особенно любезно.

– Он у меня в конторе, – пояснил доктор Систерсон.– У вас есть время пройтись туда со мной?

Я изъявил готовность и поблагодарил обоих джентльменов. Мы расстались с доктором Шелдриком и направились к ризнице.

– Управитель сегодня немного озабочен, – пояснил доктор Систерсон, как только мы отдалились от доктора Шелдрика.– Прошлым вечером был довольно неприятный эпизод во время...

– Простите. Извините, что прерываю вас, но не могли бы вы сказать, кто эта леди?

Женщина, которую я видел до обеда на крыльце библиотеки, следовала по другой стороне площади перпендикулярно курсу доктора Шелдрика и, встретив его, остановилась и заговорила.

– Это миссис Локард, – с улыбкой отозвался собеседник.– Приятнейшая дама, большая подруга моей жены.

– А также доктора Шелдрика, насколько я могу судить, – не без шаловливости добавил я.– Он прямо-таки расплылся в улыбке.

Доктор Систерсон оглянулся, усмехнулся, и мы двинулись дальше.

– Вы совершенно правы. Ее нельзя не любить. Вскоре мы оказались в конторе ризничего, и он протянул мне толстую пачку листов, исписанных, как я заметил, очень аккуратным, но не слишком изящным почерком.

Не удержавшись, я спросил:

– Не понимаю, почему доктор Локард не упомянул работы доктора Шелдрика, когда я сегодня утром спрашивал его об истории фонда?