Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сообразить, о чем это он. Увидев задние ворота нового дома настоятеля, я вспомнил: мы собираемся пить чай у мистера Стоунекса.

Я вытащил часы и при свете газового фонаря, стоявшего поблизости, рассмотрел циферблат.

– Напротив, старый джентльмен сказал явиться в половине пятого, а сейчас ровно столько и есть.

– Все равно он еще не готов, так что зайдем на несколько минут ко мне.– И Остин тут же зашагал прочь.

Озадаченный, но не способный заставить свою голову работать, я потащился за ним, и мы продолжили круг по площади. Смеркалось, вокруг не было ни души. Я вспомнил слова Куитрегарда о пунктуальности старого джентльмена и удивился еще больше. Когда мы проходили мимо дома капитула, его окна слабо светились, отчего в сгустившихся тенях между контрфорсами мне чудились человеческие фигуры. Этот свет, а также приглушенные звуки рояля и сливающихся в гармонии голосов свидетельствовали о том, что там репетирует хор. Мы обогнули угол трансепта, я вспомнил, что там стояло накануне ночью привидение, и спросил:

– Он хромает?

Остин, вздрогнув, обернулся ко мне:

– Почему ты спрашиваешь?

– Меня просто заинтересовала его история.

– Его история? Ты о ком?

– О Бергойне. Его призрак хромает? Он всмотрелся в мое лицо.

– Бергойн не хромал. – Голос Остина звучал почти сердито.– Это Гамбрилл хромал. Ты их спутал.

Я не потрудился его поправить.

– Ради всего святого, почему ты сейчас об этом задумался?

– Я просто хотел знать, не рассказывают ли люди, что призрак хромает?

– Призрак? – прошипел Остин.

– Призрак Бергойна.

Он остановился и посмотрел на меня:

– О чем ты говоришь?

Я не знал, что ответить. Не рассказывать же было ему о том, что я видел в первые утренние часы неподалеку от того места, где мы стояли. Как объяснишь, что привело меня сюда в такое время?

Несколько шагов мы прошли в молчании, а у дверей дома Остина я произнес:

– Я раздумывал над тем, что дух будто бы не находит себе покоя, если тело не погребено. И мне было непонятно: действительно ли дух, являющийся на площади, – Бергойн, ведь его тело было предано земле?

– Никак не возьму в толк, о чем это ты болтаешь? – Остин скинул пальто.

– О теле. Трупе убитого.

– Убитого? – запинаясь спросил он, меряя меня испуганным взглядом.

– Я говорю о том, что мне показалось удивительным: Бергойн погребен, но призрак его расхаживает по земле.

– Но, бога ради, это же предание. Ты ведь не веришь в эту чепуху?

– Но есть ведь также поверье, что призрак является в тех случаях, когда смерть человека осталась неотомщенной. Предполагаю, убийство Бергойна не было отомщено, потому что Гамбрилл бежал от наказания.

– Зачем ты порешь всю эту чушь?

– Дружище, просто чтобы не молчать.

– Если ты не можешь выдумать ничего другого, то лучше прикуси язык.

Он отвернулся, быстро дернул веревку от калильной сетки, чтобы прибавить огня, и стал подниматься по лестнице. Я зажег свечу и последовал за ним. В гостиной я водрузил подсвечник на низкий столик и сел к очагу, а Остин подошел к окну, вжался в угол и, не отдергивая занавески, приподнял ее уголок, чтобы незаметно наблюдать за происходящим снаружи. Видя, что он не расположен к беседе, я взял книгу и попытался читать. Прошло три или четыре минуты, и за это время Остин несколько раз вынимал свои часы и смотрел на циферблат.

Что станет теперь с манускриптом, думал я. Хотя мне достанется честь первооткрывателя, смогу ли я его опубликовать, это еще вопрос. Судьбу его, вероятно, будет решать доктор Локард. Ужасная мысль: манускрипт может попасть в руки невежды или, хуже того, человека, заинтересованного в том, чтобы преуменьшить его значение. В руки Скаттарда – почему бы и нет? Бегло просмотрев манускрипт, я понял, что нет ничего проще, чем интерпретировать его неправильно.

А затем случилась, наверное, самая позорная минута в моей жизни. Мне подумалось: поскольку я сунул манускрипт туда, где он преспокойно пролежал уже два века, то никому и знать не нужно, что я его нашел. Вернее, что я нашел его именно там. Не составит никакого труда объявить, что манускрипт обнаружился среди бумаг Пеппердайна в библиотеке моего колледжа. Антикварий вполне мог купить его в библиотеке настоятеля и капитула Турчестерского собора. В этом случае судьба манускрипта целиком и полностью будет зависеть от меня. Но что это за мысли? На миг я вообразил себе безумную картину, как я украдкой выношу манускрипт из библиотеки. Немыслимо. Полный бред. Это значило бы скатиться ниже самого Скаттарда. А кроме того, доктор Локард, зная о цели моих поисков, сразу заподозрит истину.

Внезапно Остин воскликнул:

– Нам пора!

К моему изумлению, он бросился к двери, мигом сбежал по лестнице, накинул пальто и стал нетерпеливо ждать, пока я в потемках осторожно сойду вниз.

За минуту-другую мы той же дорогой вернулись к новому дому настоятеля. Поскольку позднее от меня потребовали описать все детально и имелось существенное расхождение в свидетельствах, я расскажу точно, что видел и слышал, – хотя оценил я все это только задним числом, уже зная о происшедшем.

Мы прошли через задние ворота, по заднему двору и постучались в дверь. Она тут же распахнулась, и передо мной предстал человек, которого я видел накануне.

– Очень рад вам, доктор Куртин.– Старый джентльмен расплылся в улыбке, а затем без церемоний кивнул Остину.

После обмена рукопожатиями он пригласил нас войти. Я заметил, что Остин дрожит. В доме было зябко, но мне показалось, что он дрожит не от холода. Войдя, я произнес:

– Я очень волнуюсь, когда думаю, что здесь жил Уильям Бергойн.

– И Фрит, – добавил хозяин. – Не забывайте о Фрите: это фигура, в нашей истории гораздо лучше изученная.

– Однако запомнившаяся скорее своей смертью, а не тем, что он совершил при жизни, – нашелся я, и хозяин энергично закивал.– Ибо деяния его были низкими и подлыми, тогда как Бергойн – личность поистине замечательная: блестящий ученый, в самом расцвете лет сраженный смертью.

Тем временем мы прошли через обширную старую кухню, к которой примыкали кладовые и буфетные, и углубились в темный коридор.

– Низкими и подлыми. Да, верно, – согласился наш хозяин, поворачиваясь к нам лицом, когда мы подошли к следующей двери.– Снимайте ваши пальто и шляпы, – предложил он. Пока мы вешали одежду на крючки, он добавил: – Мы будем пить чай в общей комнате. Там гораздо уютней, чем в столовой.

За еще одной дверью обнаружилась большая общая комната, имевшая, как было принято в старину, выход прямо на улицу. Как и положено, она представляла собой нечто среднее между кухней и столовой; сбоку виднелась большая плита, на которой кипел металлический чайник. Одну из стен почти полностью занимал огромный шкаф для посуды, около уличной двери стояли красивые старинные часы, центр занимал неохватный дубовый стол, с четырьмя или пятью стульями.

– У меня имеется экономка, но после полудня ее здесь не бывает, так что обойдемся своими силами, – пояснил мистер Стоунекс, когда мы вошли.

Помня рассказы Куитрегарда, я был очень удивлен царившим в комнате беспорядком. На полу валялись ведерко для угля, каминные щипцы, кочерга, два кувшина, ведро и множество пустых консервных банок. В посудном шкафу ящики были выдвинуты, их содержимое – столовые приборы, салфетки, циновки – частично вынуто. Чашки, тарелки, блюдца, блюда громоздились в шкафу как попало. Дверца буфета была приоткрыта, и я увидел, что там тоже все перевернуто вверх дном. Особенно бросался в глаз большой пристенный стол, заваленный коробками, письмами (в стопках, перевязанных красными ленточками), бумагами, документами, расписками и т. д. Куча была так велика, что часть барахла упала на пол. Среди этого хаоса особенно нелепо выглядела детская грифельная доска с какой-то надписью; рядом лежало несколько кусочков мела. Дубовый стол в центре обширной комнаты выглядел как островок порядка: на скатерти из тонкого камчатого полотна стояло три нарядных чайных прибора, блюда с бутербродами, двумя тортами (один с фруктами, другой шоколадный), а также пирожными.