– Я уверена, что они хотят вас видеть. Просто убеждена.

– Зачем я им сдался?

– Мне кажется, вы человек очень добрый. Доброжелательный и благородный. Простите за дерзкое предположение, но я не верю, что у вас нет друзей, которые вас любят.

Я улыбнулся.

– Несколько приятелей по колледжу, таких же старых зануд. Думаю, «любовь» не совсем подходящее слово, чтобы обозначить, какие чувства мы друг к другу питаем. Мне следовало остаться с ними в колледже, как обычно, а не навязываться к племяннице. Ужасно, когда из-за чужого счастья тебе становится печально на душе. Винишь себя в том, что ты завистник.

– Было бы противоестественно не испытывать такого чувства. Вы же не желаете им зла.

– Нет-нет. Я никому не желаю зла. Просто хочу чуточку счастья для себя. В юности я и представить не мог, что к пятидесяти годам окажусь ни с чем. Думал, все, чего я желаю, само собой осуществится. У меня был единственный шанс, и я его упустил.

Я тут же пожалел о своем признании, и, вероятно, угадав это, миссис Локард проговорила:

– Если ты не один, одиночество может ощущаться еще острее.

Ее откровенность меня удивила. Я достаточно наблюдал, как обращается с нею муж, чтобы представить себе их совместную жизнь. В памяти непрошено и ярко всплыла картина, виденная два часа назад в передней гостиной, и внезапно мне показалось, что я прожил трусливую, лишенную дерзновенности жизнь. По крайней мере, Бергойн и Фиклинг поступили иначе.

– В особенности если нет детей, – добавила она.

– Я очень об этом жалею, – отозвался я, вспомнив слова мистера Систерсона о том, что она потеряла ребенка.– И с возрастом все больше и больше.

Миссис Локард одарила меня печальной улыбкой:

– Мне известны джентльмены значительно старше вас, которые женились и заводили детей.

– Что касается женитьбы, второй возможности у меня не будет.

– Но если я правильно поняла, вы сказали, что у вас нет жены?

– Я не могу вступить в брак. Чуть раньше я был не только невежлив. Я еще и покривил душой. Я сказал, что у меня нет жены. На самом деле...– Я приостановился.

– Не говорите, если вам не хочется, – мягким голосом вставила миссис Локард.

– Она от меня ушла. Я был потрясен. Просто уничтожен. Легче говорить о ней как о мертвой. Я старался думать, что она мертва. Но теперь я знаю, что это неправда. Не она была мертва все эти годы. Это я был мертв.

– Понимаю. Когда любишь, то доверяешь другому оценку твоей значимости, а когда тебя бросают, нисколько не сомневаешься: причина в том, что ты не стоишь ни гроша. Это похоже на смерть.

– Вы в точности описали, что я чувствовал. Можно поведать вам всю историю?

– Вам действительно этого хочется?

– Да, хотя до сих пор я никому не говорил ни слова. Достаточно лжи и умолчаний, я собираюсь рассказать вам всю правду. Но захотите ли вы слушать эту довольно заурядную повесть?

– Каждая такая повесть единственная в своем роде.

– Двадцать лет назад я женился на женщине... вернее, девушке, так как она была десятью годами меня младше. Она была дочь главы одного оксфордского колледжа. Очень красивая. Милая и красивая, как картинка. Начну с того, что я любил ее, и – верю до сих пор – она меня тоже любила. На первых порах мы были счастливы. На первых порах! Но все развивалось очень быстро. Мы пробыли вместе недолго: меньше года. Когда я впервые ее увидел, ей было пятнадцать. Но тогда ее отослали на учебу за границу, и снова я встретил ее однажды в Рождество, когда меня как раз избрали членом совета моего старого колледжа, Колчестера. В январе я сделал предложение, а в апреле мы поженились. После медового месяца (его мы провели в шотландском замке, принадлежащем родственникам жены) мы вселились в дом, который мне предоставил колледж. Тогда мы были счастливы.

У меня был друг. Старый друг со студенческой скамьи. Он не получил тот диплом, на который надеялся, и не смог стать преподавателем колледжа, но не уехал и устроился учителем в одну из школ певчих. Он был остроумен, обаятелен, смешил мою жену, сверх того, он пел и играл на флейте, в то время как моя жена пела и играла на фортепьяно, так что они все вечера проводили вместе, за занятиями музыкой. И я был ему благодарен, так как боялся, что наша обыденная жизнь кажется жене скучной. Она, наверное, чувствовала себя одинокой: в Кембридже у нее было очень немного приятельниц. Я был полностью поглощен своими обязанностями (я сделался тем временем младшим деканом в своем колледже) и историческими исследованиями; день я проводил в колледже, а вечерами по большей части работал у себя в библиотеке. И вот мой друг начал приводить с собой своего приятеля. Я был глупцом. Самодовольным идиотом. Едва ли мне стоит продолжать.

– Если хотите, продолжайте, – ласково отозвалась миссис Локард.

– Я одновременно понимал и не понимал – не хотел понимать, – что делает мой друг. Много лет спустя я его простил. Или, скорее, думал, что простил, так как не хотел видеть в происшедшем его вину. Только недавно я узнал, что самые худшие мои подозрения были справедливы. Он, должно быть, имел на меня зуб. Наверное, завидовал моей удаче. Я продвигался как ученый, счастливо женился. У него не сладилось ни то ни другое. Так что он мне завидовал, но также, думаю, немного меня ревновал. А может, он хотел угодить своему приятелю, пусть за мой счет. К этому приятелю он был очень привязан. Особо привязан. История банальная – как сюжет французского романа.

Как я уже сказал, моя жена была молода, красива и, в дополнение ко всему, богата. Об этом я, кажется, не упомянул? Ее мать происходила из состоятельной семьи. Так что моя жена была настоящим сокровищем. Я должен был почитать себя счастливчиком. Я и осознавал это, и одновременно не осознавал. Мой друг, школьный учитель, стал ходить к ней реже, а вместо него повадился являться его приятель, так и не сделавшийся моим приятелем: я его отчего-то недолюбливал. Он был красив, обаятелен и умел вести увлекательные беседы. Он бывал в экзотических странах и пережил необычные приключения. У него имелось небольшое собственное состояние. Достаточное, чтобы удовлетворять некоторые свои прихоти – но отнюдь не вести ту жизнь, к которой он стремился. Он писал стихи и путевые заметки – молодую женщину, которая не знала никого, кроме нудных университетских преподавателей, он, надо полагать, просто ослепил. Однако он ее не стоил. Я чувствовал себя таким униженным, когда она предпочла его мне.

Мне пришлось ненадолго замолкнуть.

– Самое тяжелое, худшее из худших время я пережил, когда начал подозревать, но не знал наверняка. Оно пришлось на конец летнего триместра, перед самыми каникулами. Как-то я вернулся домой в неурочное время и, проходя мимо открытого окна, увидел в гостиной их двоих. Они всего лишь без слов и без улыбки глядели друг на друга, сидя на разных концах софы, и их глаза излучали напряженную, почти вещественную страсть. Она казалась такой милой и невинной, но я понял, что она готовится меня предать. Я принялся за ней следить. Теперь мне стыдно вспоминать об этом. Когда она думала, что я нахожусь в колледже, я, как тать, слонялся по улицам у стен нашего дома, чтобы выяснить, куда ходит моя жена и с кем встречается. Самое удивительное, что я начал ее бояться.

– Бояться?

– Да, в буквальном смысле бояться. Она могла причинить мне такую боль. Я чувствовал, что совсем ее не знал. Она была совсем не той женщиной, которую я полюбил. Невинная и милая юная девушка, которую я любил, не могла бы поступить со мной так жестоко. Нелепая история: думаю, сами мои подозрения подтолкнули ее к тому, чтобы их оправдать. Наверное, они возникли еще до того, как для них появилась почва, прежде чем ситуация сделалась непоправимой. Но я молчал. Оказалось, я не мог говорить с ней об этом. Когда же я наконец обнаружил... Когда я узнал правду... Весь Кембридж узнал ее задолго до меня. Я был так унижен. Нет, я, кажется, догадываюсь, о чем вы подумали. Я не мог ей простить отнюдь не то, что она меня опозорила в глазах посторонних. В конце концов, я ведь остался в Кембридже, а мог бы отказаться от должности и уехать. В том доме, однако, я жить не смог. Мне там было страшно. Я стал ночевать на софе в своей старой квартире в колледже. Через год я отказался от дома.– И снова мне пришлось ненадолго прерваться. – Простите, у меня выпало из головы, о чем я собирался рассказать.