При индивидуальном земледелии в популяции идет естественный отбор тех генов, комбинация которых образует земледельческий талант. Ведь если хозяин участка пользуется им неумело, почва истощается, а с ней истощаются он сам и его потомство. Помимо этого, происходит отбор самих земледельцев: неудачники оставляют участок и ищут для себя иное применение. При ирригационном земледелии все то же самое, но, помимо отбора, отнять у нерадивого участок может и власть.

Номадное подсечно-огневое земледелие, как мы видели на примере индейцев Мезоамерики, тоже может выделить обширную верхушку власти, которая берется управлять коллективными работами и облагать землепашцев податями. Последние жили семьями на наделах, но вся земля числилась одновременно за верховной властью.

Бывает и другой вариант общества подсечных земледельцев: властная структура редуцируется, потому что ее функции берет на себя собрание землепашцев. Оно решает, когда расчищать новые участки леса, что строить, какие подати собирать, как пользоваться общественными угодьями и как распределять пахотную землю между членами общины. Естественно, что подобное собрание будет действовать по принципу справедливости: все должны участвовать в общественных работах одновременно и в равной мере, и все должны получать равные наделы с равным качеством почвы. Если у кого-то надел оказался продуктивнее, чем у других, то надо устроить передел; никого нельзя лишить надела, как бы плохо ни шли у него дела. Древний обезьяний инстинкт полностью удовлетворен: земля принадлежит всем нам, я наделом только временно пользуюсь, но под контролем власти, образуемой теперь всем собранием.

Давно было понятно, что столь приятно выглядящий со стороны коллективизм подсечно-огневой общины чреват печальным историческим плодом — застоем. Он сковывает ее прогресс в отношении биологической эффективности и развития навыков повышения плодородия почвы. В этом мире возможно только такое проявление индивидуальной инициативы (включая технологию земледелия), на которое еще до ее проверки дадут согласие все. Переделы никак не стимулируют учиться обрабатывать землю так, чтобы плодородие ее росло, а без этого нельзя расстаться и с подсечно-огневым земледелием. Действительно, стоит кому-то начать получать более высокий урожай благодаря своим правильно направленным усилиям, как соседи потребуют переделить этот надел. Генетики видят в этом еще один недостаток: в такой популяции не отбирается земледельческий талант, такие люди могут заниматься сельским хозяйством хоть тысячу лет, а остаются к нему все такими же неприспособленными. Из-за ослабления иерархии живущие «миром» общины утрачивают оборонительную структуру и рано или поздно будут захвачены какой-нибудь организованной боевой группой.

Во многих местах, в том числе в Западной Европе, в конце концов нехватка новых нераспаханных территорий заставила подсечно-огневых земледельцев перестать забрасывать поля и деревни, а вынужденная оседлость — учиться восстанавливать плодородие почвы агрономически. Этот процесс сопровождался неизбежным для нового способа ведения хозяйства угасанием коллективистских порядков и укреплением наследственного владения землей. В Восточной же Европе с ее безграничными лесами тактика забрасывания истощенных земель вместе с деревнями, а с ней и коллективистская психология общины как бы законсервировались, и сначала землепашцев поработило растущее по восходящей крепостное право, а потом, после короткой передышки, его подменили социалистические формы ведения сельского хозяйства, окончательно лишившие земледельца не только хотя бы временного надела, но и всякой надежды на него, а с ними и остатков того любовного отношения к земле, без которого она ничего путного не родит.

Особый путь русского земледелия с самого начала не был лучшим из возможных и, чем дальше, тем глубже заводил в тупик. Ни русского крепостного, ни колхозника сохранение и культивирование властями архаичного земледельческого коллективизма не сделали ни богатым, ни счастливым. Уже не первое столетие очевиден и выход из тупика — свободный земледелец на своей земле. Прыжок в это состояние казался страшным и помещику, и крепостному, как теперь он кажется страшным и руководителю агропромышленного комплекса, бывшего колхоза или совхоза, и его рядовому работнику. Ведь недаром крепостное право в России не отмерло естественным путем, а было принудительно отменено царем-реформатором. Неэффективные агропромышленные комплексы тоже не отомрут сами, они будут всеми силами цепляться за свои привилегии — коллективную безответственность, круговую поруку, нерентабельность, дотации, списание долгов. Они не потерпят параллельного развития фермерского сектора в сельском хозяйстве страны. Они могут быть лишь распущены путем реформы сверху. Нужный России свободный земледелец не появится, пока его будущее не защитит право частной собственности на землю. Конечно, частная собственность на землю имеет много темных сторон, это не идеальная система. Но ничего лучшего человечеству для динамичного, эффективного сельского хозяйства найти не удалось.

Теперь, читатель, когда мы в этологии поднаторели, а с глобальной экологией я вас немного познакомлю по ходу рассказа, почему бы нам не рискнуть, объединив эти подходы, попытаться самим разобраться со всеми этими демографическими взрывами и экологическими кризисами? И вообще во многом, что происходит вокруг. Тем более, что у специалистов по Человеку это как-то плохо получается. Они, конечно, знают очень много, но, может быть, упускают из виду как раз ту сторону, которую знаем и видим мы, ведь для нас с вами человек — не един свет в окошке, а просто еще один вид. С вывертами, конечно, но какие виды без вывертов? Что поймем — напишем в этой книжке.

Начнем с того, что уясним, что за экологическими терминами взрыв, кризис, коллапс, стабилизация стоят не эмоции и истерики, не кликушество, а кроется общий для всех видов на Земле экологический закон.

Популяция любых видов — бактерий, растений, животных,— попав в благоприятные условия, увеличивает свою численность по экспоненте взрывным образом, так, как это показано на рисунке. Рост численности с разгону переходит значение, соответствующее биологической емкости среды обитания вида, и продолжается еще некоторое время. Из-за своей чрезмерной плотности вид обедняет и разрушает среду обитания. Наступает экологический кризис, в течение которого численность популяции обрушивается, стремительно снижается, причем до уровня, более низкого, чем могла бы прокормить деградированная емкость среды. Это и есть коллапс. За время коллапса среда постепенно восстанавливается, а вслед за этим растет и популяция. Она входит в фазу стабилизации, когда ее численность будет колебаться на уровне, задаваемом новой емкостью среды. Человеческие популяции унаследовали эту биологическую особенность. В наше время самые многочисленные популяции людей находятся в экспоненциальной фазе роста.