На следующий день Норман и слышать не хотел об уходе с островов. После долгих препирательств мы все же порешили выходить 19 сентября. На прощание островитяне столь щедро одарили нас мясом, кокосовыми орехами, связками бананов и корнями ямса, что бедняга «Тиликум» едва мог все это вместить. Провожала нас вся деревня.

Для гарантии за румпель взялся я сам и аккуратно провел «Тиликум» между рифами в открытое море.

Без особых приключений (да и расстояние-то пустяковое — всего каких-нибудь несколько сот миль!) через Манахики и Самоа мы добрались до островов Фиджи, где задержались на несколько дней в Суве — главном городе колонии. Здесь меня подстерегала неожиданность. 21 октября пришел Норман и сказал:

— Джон, я обмозговал наши дела со всех сторон. Бесконечное плавание совсем не оставляет мне времени для работы над газетными статьями и нашей книгой. Поэтому я решил плыть отсюда в Австралию на пароходе. Пока ты доберешься до Сиднея, я напишу обо всем, что мы пережили до сих пор, а потом ты расскажешь мне о своих новых приключениях, и я обработаю этот материал для печати.

Я прямо-таки не знал, смеяться мне или плакать. Идеальным компаньоном я бы Нормана, откровенно говоря, не назвал. Однако, с другой стороны, не бывает ведь ни праведника без порока, ни грешника без покаяния, а одной рукой и узел не завяжешь. Да, ничего себе — сюрпризец! Что же мне-то теперь делать?

— У нас дома говорят: не задерживай того, кто уезжает, — сдержанно ответил я Норману.

Вечером Лакстон покидал Суву на почтовом пароходе. Потом, в Сиднее, мы с ним побеседовали еще разок и больше никогда не встречались.

Отплытие в Австралию. Человек за бортом. Без компаса. Сиднейская прорицательница. Выброшенный на берег. Процесс в Мельбурне. Прибытие в Тасманию.

Мой друг Мартенс утверждал всегда, что не бывает ни удач, ни невезений. Все дело случая. Счастье с несчастьем на одних санях ездят. Однако каждому опытному картежнику отлично известно, что карты у него будут идти лучше, если открывать их по одной. Я сам частенько выходил в море по пятницам, и это не принесло мне никаких неприятностей. С другой стороны, теперь вот у меня с моим автобусом трижды, одна за другой подряд, произошли аварии, да к тому же еще на одном и том же перекрестке…

Стоп, стоп, Ханнес! Ты, конечно, мог бы порассказать о своих автобусных пассажирах такое, что хватило бы на целый роман. Однако остановись и отмотай свою пряжу назад к «Тиликуму».

22 ноября я нанял Луи Бриджента. Это был профессиональный моряк, искавший рейса на Тасманию, где он хотел навестить сестру. То, что я собираюсь сперва пройти 1800 миль до Сиднея, потом 1000 миль вдоль австралийского побережья и, конечно, еще 1000 миль до Тасмании, его не смущало. Он притащил на «Тиликум» свою кису[48], и вечером мы уже вышли из Сувы. Мой новый напарник оказался великолепным парусником и отличным парнем. Я настойчиво уговаривал его проделать вместе со мной все кругосветное путешествие. Он только смеялся:

— Нет, шкипер, сначала мне нужно к сестре, а там уж потом посмотрим.

На пятый день нашего путешествия ветер стал медленно, но упорно крепчать. Мы убирали один парус за другим.

Как всегда, когда ветер заметно крепчал, я обвязал себя вокруг живота страховочным концом, закрепив его надежно за скобу, вделанную в стойку рубки. Незадолго до полуночи погасла подсветка компаса. Однако звезды на небе сияли вовсю, и я не стал будить Луи, а взял курс на яркую звездочку, мерцавшую прямо у нас по носу.

В полночь я прокричал нараспев традиционное:

— Новая вахта выходит на смену!

И тут же моя смена вышла наверх. Старый моряк Бриджент поднимался сразу, без проволочки, стоило лишь окликнуть его. Я показал ему звезду, по которой он должен держать курс, и собрался было спуститься в каюту, чтобы исправить подсветку компаса.

— Эх, шкипер, — мечтательно сказал Бриджент, — сделали бы одолжение да угостили сигарочкой!

Я сделал ему это одолжение, а заодно закурил и сам. Так мы с ним и покуривали в свое удовольствие — он у румпеля, я — высунувшись по пояс из каютного люка — и разговаривали о всевозможных вещах, какие только могут прийти в голову в полуночную вахту. Однако даже самой лучшей сигаре рано или поздно приходит конец. Я вытащил компас из нактоуза и взял его с собой в каюту. Фитиль маленькой керосиновой лампы совсем обуглился. Через несколько минут неисправность была устранена, и я протянул компас Луи. Для того чтобы вставить компасный котелок в нактоуз, ему потребовались обе руки, и он зажал румпель между коленями.

В это самое мгновение с кормы послышался рокот волны. Мне показалось, что она захлестывает нас.

— Полундра, держись! — закричал я и постарался поплотнее заклинить корпусом люк, чтобы вода не смогла попасть в каюту. Как я и предполагал, вал слегка лизнул нас и с шумом прокатился мимо. Все обошлось, ничего страшного не произошло.

Я отряхивался и яростно тер кулаками глаза, очищая их от соленой воды: ведь стоял-то я как раз лицом к волне. И тут вдруг «Тиликум» рыскнул к ветру и начал медленно ложиться на борт.

— Проклятие! Заснул ты там, что ли? — заорал я, проталкиваясь через люк на палубу. Румпель беспорядочно болтался из стороны в сторону — рулевого не было.

Я тотчас же раздернул фалы фока-стакселя и грота. Потом, чтобы дрейф был как можно меньше, пошел за борт плавучий якорь. Проделывая все это, я, не переставая, громко окликал Луи.

Теперь «Тиликум» стоял на своем плавучем якоре. В ночной тьме чуть светились белые гребни волн. Я зажег керосиновую лампу, приладил ее повыше и прислушался. Завывание ветра да шипение пены, срывающейся с гребней волн, — вот и все, что я услышал. Луи исчез бесследно. С левого борта шлейфом свисал в воду сорлинь. Да что же это такое?! Выходит, Луи вообще не обвязывался страховочным концом? По-видимому, нет. Волна была настолько слабой, что просто не смогла бы смыть за борт человека, крепко держащегося за румпель. Но Луи-то правил коленом, а в руках у него был компас в тяжелом кожухе. Я кинулся к нактоузу. Он был пуст.

В шесть часов рассвело. Ветер засвежел до хорошего шторма. Уже свыше пяти часов Луи был за бортом. От места, где произошел несчастный случай, «Тиликум» снесло за это время по крайней мере миль на десять. В горле у меня стоял комок. Едва не застонав, я достал из шкафчика свой канадский флаг, поднял его на мачте и приспустил до половины. Конечно, это был всего лишь пустой жест, но я не мог поступить иначе, я должен был отдать товарищу эту последнюю почесть. Обо всем случившемся я подробно записал в вахтенный журнал.

До чего же тяжело было у меня на душе! Я снова и снова возвращался в мыслях к событиям прошлой ночи. Эх, если бы… Как мы любим задним числом перебирать все упущенные варианты!

Я чертовски устал и прилег на койку. Но стоило мне сомкнуть глаза, как, словно наяву, в каютном люке уже стоял Луи и звал меня. Не в силах вынести этого, я поднялся и принялся искать запасной компас. Правда, это был всего лишь маленький карманный компас, но и такой все же лучше, чем ничего.

Я выворотил наизнанку всю каюту, но компаса так и не нашел. Как выяснилось впоследствии, это горе луковое — Лакстон прихватил его с собой «на память». Итак, значит, мне суждено болтаться без компаса в Южных морях, в 600 милях от Сувы и в 1200 милях от Сиднея! Если учесть к тому же, что я забрался далеко в сторону от всех пароходных и парусных путей, то положение мое казалось мне почти безнадежным.

Около полудня шторм настолько утих, что я смог измерить по секстану меридиональную высоту Солнца. Теперь я знал по крайней мере, где в это мгновение у меня север (ведь я плыл в южном полушарии). Сообразно с этим я определил, что волны шли от ост-зюйд-оста. Мне надо было в Сидней, который лежал где-то к зюйд-весту. Поэтому я поставил паруса и развернул «Тиликум» так, чтобы он принимал волну левым бортом, но не лагом, а слегка с кормы. Такой метод отлично оправдал себя, потому что ветры в этой зоне дуют почти всегда с того же самого направления. Восходы Солнца, закаты Солнца, Луна и звезды — все это оказывало мне существенную помощь в отыскании пути на зюйд-вест. Ну, а если небо хмурилось и мне начинало казаться, что ветер зашел и волны идут не оттуда, мне не оставалось ничего другого, как ложиться в дрейф и выжидать, пока не прояснится.