Пока у власти на юге оставался Бао Дай, США никак не могли бы удержать Вьетнам за собой. Крестьяне не знали Бао Дая, интеллигенция презирала его как французскую марионетку, в то время как Хо воспевали как борца за национальное освобождение и спасителя страны¹⁶⁵. Пока французские войска готовились к выводу из страны, американцы плели интриги, спеша сменить Бао Дая и поставить на его место Нго Динь Дьема – католика и консерватора, только что вернувшегося в страну после четырех лет изгнания; Бао Дай назначил его премьер-министром. Благодаря помощи Эдварда Лэнсдейла Дьем не стал тратить время зря и принялся сталкивать конкурентов между собой, а также начал волну репрессий против бывших членов Вьетминя на юге. Последних казнили тысячами.

В 1955 году Дьем провел референдум и попросил жителей юга выбрать между ним и Бао Даем. С помощью Лэнсдейла Дьем победил, «получив» 98 % голосов избирателей. Американские покровители Дьема создали организацию «Американские друзья Вьетнама». Среди поклонников Дьема были кардинал Фрэнсис Спеллман, Джозеф Кеннеди, сенаторы Майк Мэнсфилд, Губерт Хэмфри и Джон Ф. Кеннеди. Ослепленные неприятием коммунизма и верой в то, что этот аскет, католик и борец за независимость сумеет переломить ситуацию, несмотря на численное превосходство противника, они не стали обращать внимание на то, что было очевидным для таких наблюдателей, как Ганс Моргентау – политолог и специалист по внешней политике из Чикагского университета. После посещения Вьетнама в начале 1956 года Моргентау так отзывался о Дьеме: «Человек… действующий с хитростью и жестокостью восточного деспота… будучи государственным деятелем, живет за счет своей оппозиции коммунизму, но при этом создает точную, до мельчайших деталей, копию того тоталитарного режима, против которого выступает». Моргентау в общих чертах обрисовал ситуацию, не позволявшую действовать открыто девяти из 11 оппозиционных партий: «Свободы печати не существует», и «никому не известно, сколько людей и при каких обстоятельствах расстреливают каждый день верные режиму военные»¹⁶⁶.

Пользуясь поддержкой США, Дьем нарушил важнейшее положение Женевских соглашений: отменил выборы 1956 года, которые вернули бы контроль над страной в руки коммунистов. Потом Эйзенхауэр так комментировал это: «Ни один из знатоков индокитайских дел, с которыми я когда-либо беседовал или переписывался, не отрицал, что, если бы… в стране были проведены выборы, возможно, 80 % населения проголосовало бы за коммуниста Хо Ши Мина, а не за главу государства Бао Дая»[83]¹⁶⁷. Вскоре восстание разгорелось с новой силой.

Рост американского участия в делах Вьетнама происходил на фоне обострения и без того напряженной ситуации в ядерной политике. В конце февраля 1954 года американские власти эвакуировали островитян и убрали все суда из большого района Тихого океана: США готовились к новым испытаниям водородной бомбы. Несмотря на изменение направления ветра, они решили осуществить испытания термоядерной водородной бомбы под кодовым названием «Касл Браво», как и планировалось, 1 марта на атолле Бикини, прекрасно понимая, что это подвергнет опасности многих людей. Ситуацию усугубило еще и то, что взрыв получился в два раза мощнее, чем предполагалось. 15 мегатонн – это в тысячу раз больше, чем взрыв, уничтоживший Хиросиму. Облако радиоактивных коралловых осадков направилось в сторону островов Ронгелап, Ронгерик и Утирик в Маршалловом архипелаге, отравив 236 островитян и 28 американцев. Не осознавая опасности, дети играли под радиоактивными осадками. Многих островитян не эвакуировали целых три дня – к тому времени у них уже появились признаки радиационной болезни. На долю 23 рыбаков на борту японского траулера «Фукурю-мару» («Счастливый дракон») № 5 выпал аналогичный жребий: их накрыл смертоносный белый пепел, падавший с неба в течение трех часов. 13 дней спустя, когда они вошли в порт с грузом радиоактивного тунца, у членов команды уже появились признаки сильного заражения. Первая смерть была зарегистрирована несколько месяцев спустя.

Халатность США и невероятная мощь новейшего поколения ядерного оружия потрясли мир. Как только стало известно, что радиоактивный тунец с японского судна был продан в четырех крупных городах и многие уже успели его съесть, началась паника. Немало людей тут же полностью отказались есть рыбу. В результате пришлось уничтожить 457 тонн тунца. Председатель КАЭ Льюис Страусс сказал пресс-секретарю Белого дома, что японский корабль на самом деле был «орудием красного шпионажа», а шпионил экипаж в пользу СССР, – откровенная ложь, которую быстро опровергло ЦРУ¹⁶⁸. Выступая на пресс-конференции Эйзенхауэра, Страусс подчеркнул вклад испытаний в «организацию обороны США», обвинил рыбаков в игнорировании предупреждений КАЭ и преуменьшил ущерб, нанесенный их здоровью¹⁶⁹. Жителям Утирика разрешили вернуться домой через два месяца. Обитатели Ронгилапа смогли вернуться домой только в 1957 году. Они оставались на острове вплоть до 1985 года, когда результаты научных исследований подтвердили их подозрения, что остров все еще заражен радиацией.

Международное сообщество пришло в ужас. Бельгийский дипломат Поль Анри Спаак предупредил США: «Если вы ничего не предпримете, чтобы возродить идею президентской речи – идею о том, что Америка хочет использовать атомную энергию в мирных целях, – то в Европе США станут синонимом варварства и ужаса». Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру открыто назвал американских лидеров «опасными эгоистичными безумцами», готовыми «взорвать любой народ или страну, вставшие на пути их политики»¹⁷⁰.

В мае 1954 года Эйзенхауэр заметил на заседании СНБ: «Все, похоже, считают нас негодяями, которые бряцают оружием, и милитаристами»¹⁷¹. Даллес добавил: «Каждый день мы теряем позиции в Англии и других союзных государствах из-за того, что нас обвиняют в оголтелом милитаризме. Нашу военную машину уже даже начали сравнивать с военной машиной Гитлера»¹⁷².

Испытания бомбы привели и к другим непредвиденным последствиям. Ужасающая мощь водородных бомб и слегка завуалированная угроза ядерной войны стали играть более заметную роль в международной дипломатии. Ядерная угроза повлияла на поведение основных участников Женевской конференции гораздо больше, чем это было заметно большинству. Вскоре после испытания бомбы Черчилль признался на заседании парламента, что данная тема занимает его мысли «несравнимо больше, чем любая другая». Даллес встретился с ним в начале мая и потом заявил Эйзенхауэру: он увидел, что «англичане, особенно Черчилль, до смерти напуганы призраком ядерных бомб в руках русских». Энтони Иден связал этот страх с событиями на Женевской конференции. «Это была первая встреча на международном уровне, – заметил он, – на которой я остро ощутил сдерживающую силу водородной бомбы. И я был благодарен за это. Я не верю, что мы смогли бы провести Женевскую конференцию от начала до конца и избежать большой войны, не будь у нас бомбы»¹⁷³.

Случай с «Фукурю-мару» тоже усилил международное движение против ядерных испытаний и популяризировал ранее непонятный термин «радиоактивные осадки». Появились и новые сомнения в «Новом взгляде» Эйзенхауэра.

Особенно острой реакция на события оказалась в Японии, где послевоенные попытки США подвергнуть цензуре обсуждение атомных бомбардировок не увенчались успехом и не смогли стереть память о том, что сделали США с Хиросимой и Нагасаки. Петиция с призывом запретить водородные бомбы, распространяемая домохозяйками Токио, собрала 32 миллиона подписей – неслыханное количество, соответствующее трети всего населения Японии.