Возглавлял «операцию» организатор фракции республиканского большинства в палате представителей Том Делэй. Примерно 750 активистов-республиканцев прибыли в три преимущественно демократических графства, рассматривавшие возможность пересчета голосов. На шумных митингах они изображали из себя местных жителей, возмущенных тем, что Гор хочет «украсть» победу у Буша. Им вторили республиканские СМИ. 22 ноября целая шайка республиканцев, усиленных кубинскими эмигрантами, физически воспрепятствовала комиссии пересчитать почти 11 тысяч спорных бюллетеней в округе Майами-Дейд. Wall Street Journal назвала это «протестом с распахнутыми ногами дверьми и едва не выбитыми окнами». Во главе банды из 50 человек, в число которых входили члены команды Делэя и сенатора Трента Лотта, стоял нью-йоркский конгрессмен Джон Суини, напугавший всех своими воплями: «Прекратить!», «Бандиты!», «Жулики!». К членам комиссии применили физическую силу, а наблюдателя Дэвида Лэхи даже ударили кулаком. Из-за щегольского вида хулиганов эти события назвали «Мятежом от “Братьев Брукс”»[149]. Он достиг своей цели: перепуганные члены комиссии прекратили пересчет, который, по словам Wall Street Journal, позволил бы Гору «лишить Буша перевеса».

В почти поголовно демократическом графстве Броуард история повторилась. Республиканских агентов у здания суда было в 10 раз больше, чем протестующих сторонников демократов. Среди свидетелей нападения на комиссию в Майами-Дейд был член редколлегии Wall Street Journal Пол Жиго, который отметил: «Если буржуазия способна бунтовать, то именно это произошло в минувшую среду. И может случиться так, что именно это позволит Джорджу Бушу-младшему победить»⁷⁹.

Харрис не признала другие пересчеты и объявила о победе Буша с перевесом в 537 голосов. Несмотря на то что во Флориде все обернулось против него, Гор продолжал битву в судах. 8 декабря Верховный суд штата Флорида постановил пересчитать в штате все бюллетени, которые были засчитаны как пустые или поданные за нескольких кандидатов сразу – при наличии письменных пометок. Когда преимущество сократилось до 200 голосов, Буш обратился в Верховный суд США с требованием прекратить пересчет. Семь из девяти судей были назначены президентами-республиканцами, а пять из этих семи – во времена президентства либо вице-президентства Буша-отца. Пять судей проголосовали за прекращение пересчетов, против были четверо. Победа была отдана Бушу. Судьи Рут Бейдер Гинзбург и Стивен Бреер были с этим не согласны, выступив со следующим обвинением: «Хотя мы можем никогда не узнать всей правды о том, кто победил на президентских выборах в этом году, личность проигравшего известна всем. Его имя – вера нации в судей как беспристрастных хранителей верховенства права»⁸⁰. Некоторые называли случившееся откровенным государственным переворотом.

Буш обещал править как «добрый консерватор». Но когда Чейни назначил правых и неоконсерваторов на ключевые правительственные посты, стало ясно, что доброты и готовности к компромиссам ждать не стоит. На пост министра обороны благодарный вице-президент назначил своего наставника Дональда Рамсфелда, которого Генри Киссинджер назвал «самым жестоким человеком, которого он только видел в жизни»⁸¹. Джим Бейкер спросил у Буша: «Помнишь, что он сделал для твоего папочки?» Вопрос относился к попытке Рамсфелда погубить политическую карьеру Буша-старшего в 1970-е годы⁸². Но Буш чувствовал извращенное удовольствие от того, что человек, открыто ненавидевший его отца, стал теперь его подчиненным. Поразительно наглый Рамсфелд и мрачный, угрюмый, патологически скрытный Чейни будут полностью направлять внешнюю политику страны, систематически вытирая ноги о госсекретаря Колина Пауэлла.

Задачей Чейни было восстановить авторитет исполнительной власти, который, по его мнению, постоянно падал, начиная с принятия в 1973 году Закона о военных полномочиях и Уотергейтского скандала. Буш, которому, как и Чейни, было глубоко безразлично общественное мнение, окружил себя подхалимами и правоверными консерваторами. Он сказал Бобу Вудворду: «Мне не нужно отчитываться за свои слова. Именно этим хороша должность президента. Может, кому-то нужно отчитаться за свои слова передо мной, а вот я не подотчетен никому»⁸³. Он провел меньше пресс-конференций, чем любой другой президент современности, выступал только перед проверенной аудиторией и приказывал вывозить протестующих в специально отведенные зоны, расположенные подальше от мест его выступлений.

С самого начала бросалось в глаза отсутствие дискуссий по острым проблемам внутренней политики. Единственным, кто пытался говорить на эту тему, был Джон Дилульо, которого Буш назначил руководить в Белом доме отделом по рассмотрению предложений религиозных групп и коммунальных организаций. Дилульо, уважаемый политолог из Университета штата Пенсильвания, до этого преподававший в Гарварде и Принстоне, был «белой вороной» в аппарате Буша. И не только из-за того, что он был единственным, не считая министра финансов Нормана Минеты, демократом в правительстве. По мнению журналиста Рона Саскинда, он слишком выделялся на фоне остальных своим интеллектом. Буш называл его «одним из самых влиятельных социальных предпринимателей в Америке». Он также был одним из немногих, кто стремился выполнить обещание править в духе «добрых консерваторов»: например, говорил о необходимости защищать «самых обездоленных»⁸⁴.

Окруженный неоконсервативными идеологами и постоянно подвергавшийся нападкам правых религиозных фанатиков, Дилульо не продержался на посту и восьми месяцев. В октябре 2002 года он написал Саскинду письмо, в котором выразил свое восхищение президентом. «Он куда умнее, чем, как мне кажется, думают некоторые люди», – писал он. Вместе с тем Дилульо критиковал обстановку в Белом доме, где, начиная с президента и заканчивая последним клерком, практически никого не волновали серьезные проблемы внутренней политики: «По внутриполитическим вопросам просто не существует серьезных программных документов. Есть лишь пара аналитиков в Западном крыле [Белого дома], которых волнует состоятельность курса… Нехватка основных политических знаний ошеломляет… Это выглядит так, как если бы мэр заштатного городка возомнил себя Макиавелли. Все сотрудники, вне зависимости от должности, говорят и действуют так, будто дешевая игра на публику, картина в черно-белых тонах и штампование как можно более правых законов – вершина политических интриг»⁸⁵.

Если старший Буш и Клинтон предпринимали хоть какие-то дипломатические усилия, сколачивали коалиции, то Буш за номером 43[150] был примером именно того «битья себя в грудь», которого десятилетиями жаждали неоконсерваторы. Он объявил, что не станет направлять на ратификацию в сенат договор о Международном суде по уголовным делам, несмотря на то что Клинтон его уже подписал и что к этому договору присоединились практически все страны Запада. Возможно, они с Чейни понимали, что участие в договоре о первом в мире суде по военным преступлениям может помешать их планам на будущее. Буш отверг Договор о полном запрещении ядерных испытаний, подписанный 150 странами. Та же судьба постигла и Киотский протокол по глобальному потеплению. Он аннулировал договор по ПРО с Россией, что позволило расширить дорогостоящую программу защиты от ракетных ударов, эффективность которой вызывала большие сомнения. Он подорвал процесс мирного урегулирования на Ближнем Востоке и приостановил переговоры по северокорейской ядерной программе. Чейни расставил верных людей по всей бюрократической лестнице и вместе с Рамсфелдом делал все возможное для усиления влияния Пентагона. Игнорируя мнение своих же собственных избирателей, Буш и Чейни продолжали давить оппозицию по всем фронтам, пользуясь тем, что они впервые с 1920-х контролировали и исполнительную власть, и обе палаты законодательной.