— Прошу вас, поскольку я так неловка… не могли бы мы сначала потанцевать в другом месте, где вас не знают?..

— Разумно, — согласился он. — Так и сделаем.

— Я рада, что вы меня понимаете! — воскликнула она.

— А вы предполагали, что я ужасно туп или толстокож?

— Нет, что вы! Просто вы гораздо более человечны, чем я предполагала, и, мне кажется, вы даже чутки.

Маркиз не ответил, и она продолжила свою мысль:

— На мой взгляд, мало кто обладает особой чуткостью; папа называл это магией.

— Той самой, которую вы применили для укрощения Вулкана?

— Совершенно верно! Она влияет и на животных, и на людей.

— Тогда я восхищен тем, что обладаю ею. Она улыбнулась ему, но вошел лакей и сообщил, что ужин готов, и они отправились в столовую.

Еда была еще более вкусной, чем накануне.

Рокуэйна очень проголодалась и попробовала все, что приносили, и выпила немного шампанского, доставленного с виноградника, который маркиз намеревался купить.

— Как славно пить свое собственное вино! А нельзя ли нам съездить вместе и посмотреть этот виноградник?

— Я планировал посетить его, когда мы устанем от парижской жизни.

— О, значит, придется долго ждать, — огорчилась девушка. — В Париже есть еще масса вещей, которые я хотела бы увидеть, и, я уверена, масса картин, которые мне еще предстоит посмотреть.

Не успел маркиз ответить, как дверь с шумом распахнулась.

В комнату ворвался человек весьма агрессивного вида.

Было очевидно, что человек вторгся в дом силой, и слуги стояли явно в замешательстве.

С грохотом захлопнув за собой дверь, он пересек комнату, не сводя глаз с маркиза.

— Я узнал, что вы в Париже, милорд, — сказал он, — и если вы думали, что вам удастся улизнуть от меня, то ошиблись!

Он говорил на английском, но с характерным акцентом, который, по мнению Рокуэйны, свидетельствовал о том, что он был не французом, а скорее австрийцем или жителем одной из балканских стран.

У него был горящий взгляд, большие, загнутые на концах усы. Его наряд, очень дорогой и красивый, так же явно был сшит не в Англии.

Он подошел к маркизу и сказал:

— Ваше поведение по отношению к княгине оскорбительно для меня, и я намерен отплатить вам!

Маркиз медленно поднялся.

— Позвольте приветствовать вас, ваше высочество, в моем доме, — сдержанно произнес он, — и разрешите представить мою жену.

Понимая, что происходящая сцена косвенно касается и ее, Рокуэйна также поднялась и собиралась сделать реверанс, когда князь повернется в ее сторону.

Вместо этого он угрожающе посмотрел на маркиза и проговорил, едва сдерживая ярость:

— Если вы думаете, что можете обмануть меня своей женитьбой и отъездом из Англии, то глубоко ошибаетесь! Я не дурак, Куорн, и мне хорошо известно ваше отвратительное поведение, так что я не намерен позволить вам избежать отмщения!

— Могу лишь сожалеть, что ваше высочество остается при своем мнении… — начал маркиз.

— Вы оскорбили меня, — прогремел голос князя, — и ответите за это!

Все также спокойно маркиз ответил:

— Очень хорошо, ваше высочество, не могу отказать вам в этом удовольствии, встретимся на заре.

Рокуэйна понимала, что речь идет о дуэли, и, видя, в какой ярости князь, испугалась, справедливо предположив, что он хочет убить маркиза.

— К черту зарю! — яростно воскликнул князь. — Я не собираюсь драться с вами на пистолетах! Я слышал о вашей репутации стрелка и отомщу вам иным способом; вам от меня не уйти.

Говоря это, он распахнул плащ, и Рокуэйна увидела, что в руках он держит трость.

У нее мелькнула мысль, что он собирается ударить маркиза.

Однако это была не простая трость, так как полая часть ее упала на пол, и теперь князь держал в руке длинную острую рапиру, зловеще блеснувшую при свете канделябра.

Он нацелил ее в грудь маркиза и сказал:

— Только ваша смерть, милорд, будет отмщением и восстановлением справедливости.

При этом он отвел руку и бросился вперед, намереваясь вонзить рапиру в сердце маркиза.

Рокуэйна не колеблясь кинулась между ними.

— Вы не можете убить безоружного че… — крикнула она звонким голосом, но тут же застонала.

Князь не был готов к такому повороту событий и не успел вовремя остановиться.

Кончик рапиры пронзил руку девушки точно на той высоте, на которой оружие должно было войти в грудь маркиза.

Когда Рокуэйна упала, маркиз словно вышел из оцепенения и со всей силой опытного боксера нанес князю мощный удар в челюсть.

Князь упал навзничь, и маркиз, подняв его, выбросил через полуоткрытое окно в сад. На тело князя посыпался град разбитых стекол, маркиз, не обращая на это внимания, повернулся и наклонился над девушкой.

Рокуэйне казалось, что она медленно возвращается обратно из тьмы к свету.

Откуда-то издалека, словно из другого мира, донеслись слова:

— Выпейте это!

Она ощутила, как какая-то жидкость полилась ей в рот.

Жидкость обжигала рот и горло, и хотя девушка пыталась отвернуться, донесшийся откуда-то издалека голос повторил:

— Выпейте! Вам станет лучше!

— Она приходит в себя, милорд, — послышался другой голос. — Ее милость просто упала в обморок.

Затем темнота немного рассеялась, и Рокуэйна почувствовала жжение в груди.

По непонятной причине ей не хотелось открывать глаза, она чего-то боялась.

Затем снова донесся голос маркиза, причем с совершенно новыми интонациями, которых она до сих пор не замечала:

— Очнитесь, Рокуэйна, очнитесь!

Она открыла глаза и увидела лицо маркиза совсем рядом.

Чуть слышно она спросила:

— С вами все… в порядке?

— Только благодаря вам. А теперь я отнесу вас наверх. С минуты на минуту появится доктор.

— Доктор?

И тут она вспомнила, что произошло. Ей показалось, что она вскрикнула, но на самом деле это был почти шепот, когда она снова спросила:

— С вами все в порядке?

— Пострадали, к сожалению, вы, — тихо ответил маркиз.

Он нежно поднял ее на руки, и она увидела, что ее плечо обернуто салфетками с обеденного стола.

Ей хотелось спросить, серьезно ли ее ранение.

Но потом все это показалось не таким важным, потому что в сильных руках маркиза она почувствовала себя чрезвычайно уютно и безопасно.

Прошло несколько часов, пока Рокуэйна окончательно пришла в себя.

Она очнулась после сна, в который погрузилась, когда доктор дал ей выпить какое-то лекарство, чтобы она не чувствовала боли при осмотре плеча.

Теперь она знала, что лежит в своей постели, а ее рука туго забинтована. На ней была ночная сорочка, хотя она не помнила, как ее раздели.

Ей вдруг пришла в голову страшная мысль: а вдруг ее ранение настолько опасно, что повлечет ампутацию руки?

Она вскрикнула и сейчас же ощутила, что рядом кто-то есть. «Должно быть, это Мари», — подумала она.

Не открывая глаз, она шепотом спросила:

— Мне… не… отрежут руку?

— Нет, нет, конечно, нет!

Это был голос маркиза, и когда она открыла глаза, то увидела, что он склонился над ней.

Она удивилась, что разглядела его при свете одной-единственной свечи.

Ей был виден белый воротничок с оборками, и она поняла, что это ночная сорочка и, следовательно, на дворе ночь.

— Рана не опасная — кость не задета, — быстро сказал маркиз. — Я очень благодарен вам, Рокуэйна, за то, что вы спасли мне жизнь.

— Он… хотел… убить вас!

— Он безумец! — сказал маркиз. — Если вам это интересно, то знайте, что он пострадал гораздо больше, чем вы, и, надеюсь, это несколько охладит его пыл!

От снадобья, которое ей дал врач, Рокуэйна чувствовала себя одурманенной, словно в голове у нее вата.

— Я… я рада, что спасла вас, — еле выговорила она и заснула.

Когда она наконец пробудилась, было утро. Мари прибирала в спальне.

Через окно пробивались солнечные лучи, а рядом с кроватью стояла огромная корзина белых орхидей.

— Проснулись, мадам? — спросила Мари. — Я надеюсь, вы чувствуете себя хорошо, чтобы умыться и позавтракать?