Когда он избавился от остатков воскресного ужина и рассказал ей последние новости, ее тоже чуть не затошнило.

Погибли трое пожарных. Среди них новичок по фамилии Дэниэлс, с которым Феба встречалась однажды, и Митч Джонс.

— М-митч? — в ужасе пробормотала Кизия. Немыслимо! — Как же так, Сэм? Он ведь не сегодня дежурит!

— Решил поработать сверхурочно, наверное.

О Боже. Боже…

Насколько Сэму было известно, Джексон не пострадал. Но Шкаф…

— Он ранен, Киз. Тяжело ранен. Ожоги. Переломы. Возможно, внутренние повреждения. Взорвалась долбаная бочка растворителя, и часть потолка обрушилась. Джексон как-то умудрился его вытащить. Его погрузили в «скорую» и увезли.

— Он жив! — в отчаянии кричала Кизия. — Ты уверен?

Сэм закашлялся. Слизь — последствие так называемого «сопливого» дыма — потекла у него из носа. Он вытер ее тыльной стороной ладони.

— Он еще дышал, когда его грузили в «скорую». Это все, что я знаю.

Затем были долгие часы неизвестности. Кизия ждала в больнице вместе с Хеленой Розой Рэндалл, и каждый раз при виде врача или медсестры у нее замирало сердце.

— Еще раз спасибо, что позвонила мне, Кизия, — пробормотала мама Шкафа, похлопав ее по руке.

— Вы должны быть здесь, — это все, что могла ответить ей Кизия. В присутствии мамы Шкафа ей делалось спокойнее. Хелена Роза Рэндалл была далеко не такой крупной, как ее сын, но обладала такой же внутренней силой. Эта женщина оказалась твердой, как скала.

Вдова Вилли Лероя Рэндалла была толстой женщиной, полной чувства собственного достоинства и очень душевной. Ее волосы были совершенно седыми, кожа по цвету напоминала горький шоколад. Одевалась она с безупречным вкусом.

— Я помню… когда Ральф был совсем маленьким. Лет шести, не больше. Он видел изображение ада в учебнике из воскресной школы.

Кизия растерянно моргнула.

— Что?

— Изображение ада. Геенна огненная. По-моему, его это испугало до полусмерти. Он говорил, что это пламя как будто предназначено… для него.

— Ох. — Кизию передернуло.

— Мне иногда кажется, что из-за этой картинки он решил стать пожарным, — пробормотала Хелена Роза Рэндалл, продолжая поглаживать Кизию по руке. — Он предпочитает бороться со своими страхами.

— Я…

Кизия умолкла, увидев измученного белого мужчину в запачканных хирургических перчатках.

— Миз Рэндалл? — спросил он.

— Да, сэр, — ответила мама Шкафа, сжав ладонь Кизии.

Доктор протер покрасневшие глаза и кратко описал полученные Шкафом повреждения и меры, которые были приняты с момента поступления его в больницу. Его состояние было критическим, но не безнадежным.

— В следующие двадцать четыре часа все решится, — подытожил мужчина, переводя сочувственный взгляд с Хелены Розы на Кизию. — Но он настоящий борец. А в таких случаях сила духа пациента может оказаться столь же важной, как и достижения медицины.

— Мой мальчик выживет, — заявила мама Шкафа. Ее голос был уверенным, морщинистое лицо просветлело.

— Шкаф сильный, — согласилась Кизия, едва сдерживая слезы. Он жив. Ее любимый жив! — И мы все время будем с ним.

Почти вся следующая неделя оказалась для Шкафа потерянной. Кое-что, впрочем, ему удалось запомнить. Во-первых, как он поднял распухшие веки и увидел, словно в тумане, искаженное волнением, но все такое же прекрасное лицо Кизии. Во-вторых, мягкий и уверенный голос матери, молящейся за его выздоровление. В-третьих, собственные крики, когда медицинские работники готовили его к операции по пересадке кожи. Но в основном этот период был наполнен благословенной пустотой.

Шкаф ненадолго пришел в сознание перед рассветом седьмого дня. Он не сразу понял, где находится, и как сюда попал. Попытки разобраться в своем состоянии заняли еще больше времени. Его правая нога оказалась в гипсе. Правое предплечье, кисть и бедро были забинтованы, как у мумии, а грудь и плечи обмотаны марлей. Какой-то жесткий воротник сдавливал шею и неприятно щекотал подбородок.

Ему было плохо. Очень плохо. Но, как ни странно, боль казалась чем-то далеким и второстепенным.

Лекарства, — решил Шкаф. Должно быть, его накачали лекарствами. Он смутно припоминал какой-то разговор о дозировке морфия. Похоже, наркотики сделали свое дело. Физической боли он не чувствовал. Другое дело — боль душевная. Морфий явно ударил ему в голову. Сейчас ему казалось, что кто-то из работников больницы хочет его смерти.

Шкаф попробовал повернуться. Тело отказывалось повиноваться. Он застонал, вцепившись в одеяло пальцами здоровой руки. Холодный пот выступил у него на лбу и над верхней губой.

— Шкаф? — окликнул его чей-то заспанный и неуверенный голос.

Его сердце забилось быстрее. Спустя пару секунд он слегка повернул голову, боясь, что это окажется галлюцинацией. Как он мог услышать…

— Шкаф? — голос больше не был заспанным. Теперь в нем появилась отчаянная надежда.

Внезапно возле него оказалась Кизия. Шкаф заметил за ее спиной что-то вроде кушетки с кучей смятых простыней и придавленной подушкой.

Она ночевала в его палате. Кизия Лоррейн Кэрью дежурила у его постели, словно ангел-хранитель.

Присматривала за ним.

Ждала, пока он проснется.

Склонившись над кроватью, Кизия легонько прикоснулась к его щеке кончиками пальцев. Казалось, она хочет убедиться, что это не сон. Затем она протянула руку и зажгла лампочку над его головой. Шкаф моргнул от вспышки света.

— Ох, Шкаф, — прошептала она. Слезы текли у нее по лицу и капали с подбородка. Ее веки припухли, белки глаз сильно покраснели. Шкаф никогда еще не видел ее такой исхудавшей. Выглядела она так, словно не ела и не спала несколько дней. — Ох, Шкаф. Слава Богу.

— Ки…зия. — Шкаф с трудом произнес ее имя. Он умолк, переводя дыхание. Ему не хотелось, чтобы она плакала. Это разрывало ему сердце. — Не надо…

Кизия его остановила, нежно поднеся пальцы к его губам. Затем она улыбнулась счастливой, лучезарной улыбкой.

— Не пытайся говорить, маленький, — хрипло сказала она. — До прошлой ночи у тебя была трубка в горле, и, наверное, осталось раздражение.

— Я… — Внезапно он заметил, что на Кизии надета его оранжевая футболка с надписью «Горячая штучка», запачканная и сильно измятая.

— Тсс. Тсс. — Она снова коснулась его губ. Ее топазовые глаза блестели, словно драгоценные камни. Пальцы дрожали. — У нас впереди много времени. Все наладится, Шкаф. Ты снова с нами… и теперь все будет хорошо.

Через шестнадцать дней после поступления в больницу Шкаф узнал, что его ждет. Он очень тщательно выбрал время для откровенного разговора с врачом, постаравшись, чтобы мамы и Кизии не было рядом. Ему хотелось… было необходимо… самому узнать правду о своем будущем.

Медицинское заключение было неумолимым. Он поправится со временем, но никогда уже не станет таким, как прежде. Сколько бы он ни старался, полное исцеление невозможно. До конца дней ему придется жить со шрамами на коже и с поврежденным позвоночником.

Вывод: с работой в пожарной охране покончено навсегда.

Хотя терапевт закончил разговор на радостной ноте и всем своим видом выражал надежду на лучшее, Шкаф мог думать только о том, что больше непригоден к своей любимой работе. Профессия, в которой он был лучшим среди лучших, оказалась для него закрытой. Размышляя над тем, что делать дальше, он вспомнил собственные слова, сказанные в тот памятный вечер, когда он отвозил Кизию домой и впервые поцеловался с ней по-настоящему.

«Малыш, — сказал он. — Малыш, выслушай меня. Я больше, чем ты. Так получилось, и никто из нас не может это изменить. Но разве ты не понимаешь? Я знаю, что означает мой рост. Я знаю свою силу. Это… ну, это мой природный дар. Такой же, как и голос. Моя сила помогает мне спасать человеческие жизни, Кизия. Я ценю ее. Я никогда не направляю ее против людей. И никогда, никогда не воспользуюсь ею, чтобы обидеть тебя».