— Если хотите. Где?

— Может быть, в семь часов у памятника Виктории? Если это вам подходит.

— Да, это мне подходит, — сказала она, и ей внезапно захотелось смеяться. Они с такой церемонной серьезностью договаривались о предстоящем свидании, словно жили сто лет назад, во времена королевы Виктории. Он, кажется, совсем не торопится прощаться. Придется ей сделать это самой.

— До свидания, Мэтью, — проговорила она, протягивая руку. — Сегодня был очень хороший день.

Мэтью взял ее руку и медленно поднес к губам. В тот момент, когда он поцеловал ее, Эдит словно ощутила удар электрического тока. От неожиданности она отпрянула и, взглянув на него испуганными глазами, поспешила скрыться в подъезде. Быстро поднявшись к себе, она сразу прошла в ванную и пристально всмотрелась в свое отражение в большом овальном зеркале. На нее глядела совсем новая, незнакомая Эдит — глаза ее блестели, щеки пылали, губы горели. Правую руку, да и все тело покалывало иголочками. Что с ней? Что случилось? Она пытливо всматривалась в свое отражение и не находила ответа.

Приняв душ и переодевшись в розовый короткий халатик, Эдит налила себе чаю и села в гостиной. Есть не хотелось. А больше всего не хотелось, чтобы сейчас позвонил Сесил.

Она чувствовала, что не может и не хочет отчитываться перед ним, как провела сегодняшний день. Может быть, лучше вовсе не брать трубку?

Она усилием воли отогнала беспокойство и еще долго сидела, глядя в пространство, с улыбкой на губах. Этим вечером ни один телефонный звонок, словно вняв ее желанию, ее не побеспокоил. Прошедший день прокручивался в ее памяти, и самая незначащая его деталь казалась исполненной глубокого смысла, самая ничтожная подробность наполняла ее душу непонятной радостью…

Они встретились в понедельник около памятника Виктории и долго гуляли по Гайд-парку, сидели в летнем кафе и разговаривали. Говорила в основном Эдит. Незаметно для себя она рассказала Мэтью о своем детстве, об учебе, о любимых детских занятиях и шалостях, о книгах и несбывшихся желаниях — как она мечтала иметь собаку, но не получалось, семья все время была в разъездах. Как хотела учиться в большой школе, а училась в школе при посольстве, где в классе было только четыре человека.

Говорила о родителях, о бабушке. Никогда в жизни она еще так много не говорила, а слушавший ее человек смотрел на нее горящими темными глазами и жадно впитывал каждое ее слово.

Иногда он вынимал блокнот, Эдит с улыбкой кивала, и тогда он быстро делал набросок.

Кажется, он рисовал ее уже десятки раз. Она даже попыталась переключить его внимание на других людей, но он отмахнулся.

— Нет, Эдит, меня интересует здесь только один объект.

— Ах, вот как? А взгляните на ту девушку.

Разве не красавица? И какой необычный тип, совсем не английский, очень романтичный, как раз в вашем духе. Гейнсборо счел бы за честь писать ее, — дразнила она его.

Но Мэтью продолжал рисовать Эдит, перебегая странно блестевшими глазами с ее лица на лист блокнота.

— Зачем вам столько набросков? — удивлялась она.

— Не могу удержаться. В вас все время проскальзывает что-то новое и неожиданное.

Интересно, это хорошо или плохо, думала Эдит. Она тоже узнала от Мэтью подробности его детства, учебы на юридическом факультете Оксфорда. Вот только о своей работе он избегал говорить. Она заключила, что он тяготится этой работой, весь поглощенный страстью к рисованию.

Эдит не задумывалась ни о чем, не анализировала свои ощущения, но ловила себя на том, что испытывает какое-то небывалое чувство свободы. Дышать было легко, словно на дворе стояла ранняя весна, а не середина лета.

Они перешли «на ты» — это произошло легко и естественно, просто в каком-то кафе заказали по бокалу французского вина и выпили сначала за здоровье отца Мэтью, потом за будущий портрет Эдит, а потом просто друг за друга и стали говорить друг другу «ты». Потом они шли пешком до самого ее дома, и, прощаясь у подъезда, Мэтью вдруг вместо того, чтобы поцеловать ей руку, шагнул к ней и, обняв за талию, бережно коснулся губами ее губ.

Странно… Поцелуй Мэтью не застиг Эдит врасплох, она подсознательно ждала, что это должно случиться. Но то, что она испытала при этом, потрясло ее. В ее груди волной поднялся такой восторг, какого ей еще никогда не приходилось испытывать! Она не думала, что мужские губы могут быть такими нежными… Голова приятно кружилась, Эдит казалось, что она стремительно куда-то проваливается… Горячее дыхание мужчины блаженным теплом разлилось по ее телу. И когда его язык проник в бутон ее рта, она с незнакомой ей жадностью и смелостью принялась исследовать своим язычком источник этой сладости…

Но вот Мэтью оторвался от нее, и она прошептала, не задумываясь о своих словах:

— Поцелуй художника должен быть именно таким…

Тут же, смутившись, повернулась и забежала в свой подъезд. В прихожей, включив свет, она остановилась и удивленно прижала руки к щекам, а через мгновение закружилась по комнате. Ни о чем не хотелось думать, но, если бы можно было взлететь, она взлетела бы и порхала под потолком, как бабочка.

Сегодня, увидев Мэтью на углу Букингемского дворца, где они договорились встретиться накануне, Эдит уже не удивилась ощущению легкости и радости. Мэтью молча протянул ей руку, и они пошли по направлению к Темзе. Они спустились на набережную, сели на скамью и стали смотреть на воду, которая в сумерках казалась свинцово-серой. Начал накрапывать дождь, и Мэтью раскрыл над ними свой большой черный зонт. У них было" такое чувство, что они сказали друг другу уже очень много и сейчас надо молчать. Эдит не замечала сумерек, как не заметила потом и наступившей темноты. Это вечер с моросящим дождем казался ей солнечным.

— Завтра я собираюсь прокатиться в Пилбем, Лесли починил-таки мой лимузин, — сказал Мэтью. — Передать от тебя привет бабушке?

Эдит вдруг вспомнила, что забыла в прошлую субботу у бабушки свою любимую пудреницу, без которой не могла обходиться, и сказала об этом Мэтью.

— Я могу заглянуть к миссис Грэхем и забрать ее. Ты позвони ей и предупреди, что я зайду по твоему поручению.

— Не знаю… Она может удивиться, что я посылаю человека с подобными поручениями.

— А я могу сказать, что пудреница непременно должна фигурировать на портрете. Он так и будет называться «Девушка в зеленом, пудрящая нос».

Эдит фыркнула.

— Тогда зрители станут обращать особенное внимание на мой нос, который вовсе не отличается классической правильностью! Лучше встретимся на вокзале. Я тоже проедусь, навещу бабушку, в прошлый раз мне показалось, что она неважно себя чувствует. Она ни за что не скажет об этом по телефону — всегда боится, что я из-за нее нарушу свои планы.

И вдруг ее ужалила мысль: завтра прилетает Сесил! Она за эти дни разговаривала с ним по телефону два раза, очень коротко, Сесил и сам не склонен был затягивать разговор. И оба раза Эдит беззастенчиво врала ему, когда он спрашивал, что она делает вечерами. Сказала, что встречалась со школьной подругой, которая приехала из Шотландии в Лондон на неделю, У нее и правда была такая подруга, Венди Макгрегор, которая сразу после школы вышла замуж за шотландца и уехала к мужу в Абердин.

Ну не могла она сказать по телефону, что гуляет со своим новым знакомым, художником, который пишет ее портрет!

Ей до сих пор было так легко и хорошо с Мэтью, что она совсем не задумывалась, как Сесил отреагирует на это ее новое знакомство.

Но в глубине души Эдит сознавала, что ему это не понравится.

Мысли о Сесиле, предстоящей встрече с ним и неизбежном разговоре сразу навалились на нее камнем. Эдит словно вынырнула из розового романтического тумана и увидела вещи такими, какими они были в реальности.

— Мэтью, пожалуй, я не смогу завтра поехать к бабушке. Завтра приезжает.., один мой друг, и я должна буду с ним встретиться, — медленно выговорила она. Он молча смотрел на нее, и она чувствовала, что он ждет продолжения. И Эдит сказала: