— Но мы можем предполагать, — сказал Эндрю. — Мы можем, например, предположить, что на свободе человек, который систематически насилует блондинок и периодически их убивает. И любит хватать их за горло.

Внезапно все заговорили разом, и Уодкинсу пришлось потребовать тишины. Слово взял Харри:

— Почему этого не заметили раньше? У нас на руках 7 убийств и 40–50 изнасилований, которые позволяют судить о тенденции.

Юн Суэ пожал плечами:

— К сожалению, и в Австралии изнасилование — дело будничное и не всегда привлекает такое внимание, как многие себе представляют.

Харри кивнул. Он знал, что и у него на родине дела обстоят не лучше.

— Кроме того, большинство насильников орудуют в том городе или районе, где живут, и не пытаются скрыться после преступления. Поэтому систематического сотрудничества между штатами по обычным делам об изнасиловании нет. В данном случае проблема — территориальный разброс, — Юн указал на список городов и дат. — Сначала в Мельбурне, месяц спустя — в Кернзе, а еще через неделю — в Ньюкасле. Изнасилования в трех разных штатах за два месяца. Иногда он в капюшоне, иногда в маске, минимум один раз — в нейлоновом чулке, а порой жертвы и вовсе не видели насильника. Место преступления — от темных переулков до парков. Их увозили на машине, к ним вламывались ночью домой. Короче, эти дела ничто не объединяет, кроме того что жертвы — блондинки, были задушены и у полиции нет никаких ключей. Да, и еще кое-что. Убийца работает очень чисто. К сожалению. Ясно, что он удаляет все свои следы: отпечатки пальцев, сперму, волокна одежды, волосы, кожу из-под ногтей жертвы и так далее. Но кроме этого, ничто не указывает на серийного убийцу: ни следов гротескных, ритуальных действий, ни визитной карточки для полиции типа «я здесь был». За этими тремя изнасилованиями последовал целый год затишья. Если преступник не совершал в это время других изнасилований. Но не похоже.

— А убийства? — спросил Харри. — С ними что-нибудь ясно?

Юн покачал головой:

— Территориальный разброс. Когда полиция Брисбена находит труп со следами изнасилования, в Сидней с этим не едут. Кроме того, велик разброс и по времени, так что установить закономерность сложно. К тому же насильники часто душат своих жертв.

— Разве в Австралии нет полиции, работающей на федеральном уровне? — удивился Харри.

На лицах собравшихся появились улыбки. Харри не стал развивать эту тему и перешел на другую:

— Если это маньяк… — начал он.

— …то он, как подсказывает опыт, должен действовать по одной схеме, — продолжил Эндрю. — Но это ведь не так?

Юн кивнул:

— Очевидно, у кого-то в полиции на протяжении этих лет возникала мысль о серийном убийце. И он, похоже, вырыл из архивов старые дела и начал их сравнивать, но слишком многое не сходилось, чтобы дать делу дальнейший ход.

— Но если это все-таки серийный убийца, у него должно быть более или менее выраженное желание, чтобы его поймали?

Уодкинс откашлялся:

— В литературе по криминалистике часто такое пишут. Что действия убийцы — это крик о помощи. Что он оставляет маленькие закодированные послания и следы, которые говорят о его подсознательном желании, чтобы его кто-то остановил. Иногда так и бывает. Но боюсь, не все так просто. У большинства серийных убийц, как и у нормальных людей, нет желания оказаться за решеткой. И если это действительно маньяк, то подсказок он нам оставил не так много. Мне не нравится еще кое-что…

Он приподнял верхнюю губу, обнажив желтые зубы.

— Во-первых, у него нет стандартной схемы убийства, кроме того что жертвы — блондинки и он их душит. Может, это значит, что каждое убийство он рассматривает как нечто самоценное, что-то вроде произведения искусства, которое не должно быть похоже на предыдущее. Это делает нашу работу намного труднее. А может, схема все-таки есть, просто мы ее пока не нащупали. Возможно также, что он вовсе не собирается убивать, но иногда ему приходится это делать, потому что жертва видела его лицо, оказала сопротивление, позвала на помощь или что-нибудь еще, чего ему бы не хотелось.

— Может быть, он убивает жертву, только когда у него с ней не получилось?.. — предположил Лебье.

— А может, стоит показать дело психологам? — сказал Харри. — Может, они составят психологический портрет, который нам поможет?

— Может быть, — проговорил Уодкинс. Казалось, думает он о чем-то совсем другом.

— А что «во-вторых»? — спросил Юн.

— Как? — очнулся Уодкинс.

— Вы сказали: «во-первых», сэр. А что «во-вторых»?

— Что он так внезапно затихает, — ответил Уодкинс. — Возможно, он делает это по сугубо практическим причинам. Например, из-за болезни или срочной поездки. А что, если он просто не хочет, чтобы кто-нибудь заметил связь между преступлениями? И на какое-то время ложится на дно? Just like that! — Он щелкнул пальцами. — И в таком случае мы имеем дело с действительно опасным преступником, который дисциплинирован, хитер и не подвержен той мании саморазрушения, из-за которой в конце концов попадается большинство маньяков. Он превращается в расчетливого убийцу, которого едва ли удастся поймать прежде, чем он устроит кровавую баню. Если нам вообще удастся его поймать.

В комнате повисла тяжелая тишина. У Харри по спине пробежали мурашки. Он вспомнил все, что читал о неуловимых серийных убийцах и о том, как сбивалась с ног полиция, когда убийства внезапно прекращались. В таких случаях было неясно, лег ли убийца на дно или просто умер.

— Наши действия? — спросил Эндрю. — Попросим всех блондинок вплоть до пенсионного возраста по вечерам не выходить из дома?

— Тогда он просто исчезнет, и мы его так и не поймаем, — ответил Лебье. И достал карманную пилку, которой принялся усердно чистить ногти.

— Но с другой стороны, не отдавать же ему всех австралийских блондинок на растерзание? — возразил Юн.

— Для этого не нужно требовать, чтобы они сидели взаперти, — сказал Уодкинс. — Если он ищет жертву, он ее находит. Разве он не вламывался пару раз в дом к жертве? Так что забудьте. Его надо выкурить.

— Но каким образом? Он орудует по всей Восточной Австралии, и никто не знает, где его ждать в следующий раз. Он совершенно произвольно насилует и убивает, — сказал Лебье своим ногтям.

— Это не так, — покачал головой Эндрю. — Тот, кто занимается этим давно, ничего не может делать произвольно. Может показаться, что серийные убийцы хотят, чтобы о них говорили. Они оставляют на месте преступления свои визитные карточки. А этот не такой. Наоборот — он хочет, чтобы сходства не было. Его выдает только пристрастие душить. Иначе его вообще нельзя было бы вычислить. Так думает он. И ошибается. Потому что схема есть всегда. Не потому, что ее разрабатывают, а потому, что все люди — это животные со своими привычками. И большой разницы между вами и насильником нет. Разница в том, каковы особые привычки животного.

— Этот человек — псих, — сказал Лебье. — У всех серийников, по-моему, шизофрения, верно? Голоса, которые приказывают им убивать и все такое прочее? Я согласен с Харри: давайте позовем мозговеда.

Уодкинс озадаченно почесал подбородок.

— Психолог, конечно, многое расскажет о серийных убийцах, но не уверен, что мы ищем там, — произнес Эндрю.

— Почему нет? Он ведь как раз серийный, раз совершил семь убийств, — заметил Лебье.

— Послушайте, — Эндрю склонился над столом, держа в воздухе огромные черные кулаки. — Для серийного убийцы убийство важнее полового акта. Бессмысленно насиловать кого-то, а потом не убивать. А для этого важнее изнасилование. Когда он убивает, то делает это, наверное, из практических соображений, как говорил Уодкинс. Например, когда жертва может его разоблачить. Если видела его лицо. — Эндрю сделал паузу. — Или знает, кто он. — Он положил руки перед собой.

Несмотря на жалобные завывания вентилятора, воздух в комнате был более спертый, чем обычно.

— Статистика неплохая, — сказал Харри. — Но нельзя, чтобы она увела нас в сторону. Как говорят у нас в Норвегии, мы можем за деревьями не видеть леса.