Он не позвонил, даже зная, что опаздывает, и я официально разозлен. Если он еще не понимает, что глубоко в дерьме, то скоро это поймет, как только придет.

 Внезапно зазвонил мой телефон.

 Лекси: Как проходит первый рабочий день Майкла? Пожалуйста, будь с ним любезным. Твитч, он хороший ребенок.

 Мой гнев слегка угас.

 Я не понимаю, как у нее это получается, но она просто делает это. Она— мой личный способ управления гневом.

 И она боится тебя.

 Из-за этой внезапной непрошенной мысли я хмурюсь.

 Я: Я напишу тебе, как только он появится.

 Она тут же отвечает.

 Лекси: Пожалуйста, не делай ничего необдуманно. Прошу..

 Как только я начинаю набирать ответ, дверь моего кабинета открывается, и с опущенной головой входит Майкл, медленно заходя в мой кабинет. Я быстро печатаю Лекси.

 Я: Он здесь. Успокойся, мама медведица.

 Поднимаясь, я говорю ему:

 — Рад, что ты, наконец, пок...

 Я замолкаю на полуслове, когда он подходит ближе ко мне, и замечаю распухшую губу. Встречаю его на полпути, и хмурюсь, когда, аккуратно приподнимая его подбородок, смотрю ему в лицо. Сжав челюсти, он закрывает глаза и позволят мне осмотреть его.

 Под одним глазом у него чернеет пятно гематомы, сломан нос, и разбита губа.

 Дерьмо.

 Кто-то поработал на нем кулаками. Они повсюду неслабо побили его. Мне интересно, насколько хреново выглядят остальные части его тела прямо сейчас, но я не буду спрашивать. Я не хочу забирать у него то, что осталось от его достоинства. Парень выполнил то, как я ему и сказал, он купил новую одежду, и сделал аккуратную, короткую стрижку. Новые джинсы порваны, его новые кроссовки сбиты, а белая майка-поло запачкана кровью и грязью.

 Отпустив его подбородок, я кладу руки на бедра, и вздыхаю:

 — Что случилось, парень?

 Он равнодушно отвечает:

 — Мне сказали передать вам вот это.

 Потянувшись к своему заднему карману, он вытаскивает сложенный листок бумаги, который испачкан кровью. Я беру бумагу, и всматриваюсь в его лицо. Кровь стекает из его сломанного носа, и капает на персидский ковер. Как только он понимает это, поднимает руку к носу, стремясь остановить кровь, и испугано шепчет:

 — Извините. Я не хотел.

 Подойдя к своему столу, я вытаскиваю из коробки парочку платков, и протягиваю их ему. Трясущейся рукой он берет их, а я озадаченно спрашиваю:

 — Ты боишься меня?

 Приложив смятый платочек к носу, он спрашивает:

 — А должен?

 — Честно? Да.

 Кивая, он смотрит мне в глаза:

 — Хорошо. Тогда да. Я боюсь вас.

 Мне нравится этот мальчик. Его дерзость, по идее, должна меня раздражать. Но нет. Разворачиваю записку, и читаю.

 “Ты хотел войны, ты получил ее”.

 Я уже знаю ответ до своего вопроса, но мне нужно подтверждение этого. Война — это серьезно. В какой-то степени.

 — Это от Хамида или Фрэнка?

 Фрэнк безобидный. Он никогда бы не написал такого. Его власть досталась ему от отца. Я знаю, что ему не хочется быть в положении, которое ему дали. Я подразумеваю, что он принц мафии. Он принц итальянской мафии, который влюблен в принцессу русской мафии. Если бы им был я, я бы на хрен, застрелился.

 Майкл смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я вздыхаю:

 — Хамид, тупой ублюдок.

 Это, безусловно, уже слишком для Хамида. Он действует тактикой запугивания. Которая мало чем отличается от моей, но одно мое присутствие внушает страх людям вокруг меня. Я ничего не делаю для этого. А если делаю, то они обычно теряют кое-что. Я имею в виду их жизни. Хамид — иранец, хитрая гребанная крыса. Он нападет на тебя, пока ты будешь стоять спиной к нему. Парень жаждет власти. К черту наркотики. Власть — его главный наркотик. И однажды, это его убьет.

 Щуря глаза на своего нового ЛА (прим. пер. - личного ассистента), я с интересом спрашиваю:

 — Если бы у тебя был выбор, сделать что-нибудь Хамиду без последствий, что бы ты выбрал?

 Глаза Майкла темнеют:

 — Я бы выковырял ему глаза. Чем-нибудь ржавым. И тупым.

 Я ухмыляюсь. Я знал, что мне понравится этот ребенок.

 Вытаскиваю телефон из кармана, игнорирую входящую смс, и звоню Хэппи. Как только он отвечает, я удерживаю свой взгляд на Майкле и говорю моему деловому партнеру:

 — У нас проблема, с которой надо разобраться. Немедленно.

 Хэппи отвечает:

 — Что случилось?

 — Мы возьмем с собой мальчика для... — я ухмыляюсь, — ... обучения. Нам нужно десять мужчин. Вооруженных чем-то видимым. Чем-то большим.

 Хэппи смеется:

 — О. дерьмо. Кое-кто собирается устроить разборку.

 Улыбнувшись, я прикусываю кончик языка:

 — Черт да. Ты с нами?

 Хэппи становиться серьезным:

 — Ты ведь знаешь, я прикрою твою спину, бро. Всегда.

 И он сделает это. Я не знаю, где был бы сейчас, если бы у меня не было Хэппи и Юлия. Я просто отвечаю:

 — Десять минут.

 Прислонив краешек телефона к подбородку, какое-то время я нахожусь в таком положении, сжав губы в раздумьях. Указывая телефоном на Майкла, я говорю:

 — Приведи лицо в порядок. Мы начинаем обучение через 10 минут.

 Выражение неверия на его лицо забавно. Настолько забавно, что я посмеиваюсь, подходя к нему, и похлопываю его по плечу.

 — Не беспокойся. Тебе это понравится.

 С ухмылкой я покидаю свой кабинет.

  Подъезжая на трех внедорожниках к складу, которым пользуется Хамид, мы достаточно эффектно появляемся, чтобы он лично вышел нас поприветствовать.

 Хамид стоит в пункте приема, дерзко ухмыляясь, в черных слаксах и черной рубашке. Его волосы торчат на молодежный манер, ничто в нем не выдает его происхождение. Его бледная кожа, зеленые миндалевидные глаза, невысокий рост, и темные волосы никак не выдают его иранскую культуру.

 Когда все три машины останавливаются, и десять вооруженных мужчин, плюс один избитый подросток выходят из машин, я клянусь, он покрывается потом.

 Он должен.

 Сегодняшний день он запомнит на всю, оставшуюся ему жизнь.

 Жду своих людей, чтобы они стали в линию позади меня, сначала я щелкаю пальцем на Майкла, затем указываю на место около себя. Он присоединяется ко мне достаточно быстро. Хэппи встает с другой свободной от него стороны, формирую защитный барьер для моего нового сотрудника.

 Как только Хамид все это видит, он понимает, что совершил ошибку. Его глаза вспыхивают, потом щурятся в замешательстве, а затем расширяются, и он с трудом сглатывает.

 Мы подходим к нервничающему мужчине. Он приветствует нас:

 — Салам, Твитч, Хэппи. Чем обязан?

 Его акцент напоминает, что в Австралии он живет только несколько лет.

 Это меня злит. Мой глаз дергается, я стискиваю зубы, и абсолютно спокойно говорю:

 — Ты объявил войну. И избил моего личного ассистента, из-за тебя он опоздал в свой первый рабочий день. Я думаю, ты точно знаешь, почему я здесь, Хамид. И ты смеешь приветствовать нас иранскими словами о мире?

 Ага, правильно, недоумок. Я знаю, что означает «salam».

 Улыбка Хамида исчезает с его лица.

 — Я не знал, что он на вас работает. Мальчик...

 Майкл перебивает его:

 — Вообще-то, босс, это первое, что я ему сказал.

 И я хотел рассмеяться от выражения, которое появляется на лице Хамида. Честно, я не так уж и зол, как мог бы, но этот мужик нуждается в уроке «Что происходит, когда ты трогаешь меня и мое».

 — Ты должен быть готов к войне прежде, чем объявлять ее. Это правда? — спрашиваю я у Хамида.

 Уставившись на Майкла, он отвечает:

 — Я думал, мальчик врет, чтобы перестать работать. Я также думаю, что ты нечестно присваиваешь моих людей, хотя бы этого, — он указывает пальцем на Майкла.

 — Очевидно, я был неправ. Приношу свои извинения.

 Кивая, я показываю рукой на склад:

 — Я думаю, нам нужно побольше поговорить об этом. Не так ли?

 Не веря моему спокойному голосу, Хамид ненадолго прищуривает глаза, прежде чем улыбнуться: