– Тихо, Дигар, свои...

Тоненько заверещал висящий на стенке телефон, и я бросился к нему. Голос у Северина был бодрый:

– В принципе все готово. Так что кончай бодягу, двигайте сюда.

Положив трубку, я подошел к Фатееву. Стараясь не проявить своей озабоченности соседством грозного Дигара, но и не делая все-таки излишне резких движений, опустился в кресло напротив. Сказал добродушно, как только мог, глядя в его насупленную физиономию:

– Давайте, Геннадий Владимирович, еще разик. Значит, где находится в настоящее время хозяин квартиры Маслаков, вы не знаете?

Фатеев тоже, как хозяйская собачка, – посмотрел неприязненно и отрицательно мотнул своей крутолобой башкой.

– А вы, стало быть... – продолжал я дружелюбно.

– Борис Александрович попросил вот пожить, собака тут, ну и так далее... – Бывший футболист смотрел не на меня, а куда-то вбок.

– И что он сказал, долго вам тут, с собакой?..

Фатеев теперь смотрел вверх, на потолок, словно надеялся, что там загорятся сейчас огненными буквами ответы на мой вопросы. Видимо, письмена не зажглись, и он туповато пожал плечами:

– Сказал, звонить будет.

– Хорошо, – подытожил я, поднимаясь. – Поскольку вы жилец, так сказать случайный, вам тут делать особо нечего, товарищи и без нас справятся. А пока вас не затруднит подъехать вместе со мной до отделения милиции и там в письменном виде дать эти же объяснения?

По лицу Фатеева, как в открытой книге, можно было прочитать, что его ох как затруднит еще давать какие-либо объяснения, да к тому же в письменном виде! Но не заводиться же с ментами на пустом месте? И он покорно поднялся вслед за мной.

– Знакомьтесь, – сказал я, приглашая Фатеева, в кабинет, который местные ребята освободили нам для такого случая, – это товарищ Северин из МУРа, он занимается вашим делом.

Стас сидел за столом с гордым видом и солидно кивал головой.

– Почему сразу моим? – неприятно поразился Фатеев.

– Ну не вашим, не вашим, – успокоил я его. – Делом Маслакова. Товарищу Северину и напишите объяснение.

Сейчас дадим вам бумагу и ручку.

Я подошел к Северину, заглянул ему через плечо.

– Дописал рапорт?

– Пишу, – ответил он, кивнув на листок бумаги перед собой.

– А то уже звонили, – сообщил я многозначительно. – Дописывай и сразу отправляй вместе с объяснением. – Тут я легонько показал Головой на Фатеева.

И в этот момент в коридоре послышались крики, какие-то глухие удары, потом удары звонкие. Испугавшись, как бы ребята не переборщили с шумовыми эффектами, я подскочил к двери и выглянул наружу.

– Что там? – недовольно поинтересовался Северин, поднимаясь из-за стола.

– Пьяного привезли, – откомментировал я, вглядываясь. – Буянит. Не могут справиться. После чего шагнул в коридор, успев заметить, что Стас тоже, досадливо крякнув, решительно направился на подмогу, не забыв, правда, перевернуть листок с рапортом.

Выйдя, мы плотно прикрыли за собой дверь.

А теперь пусть простят меня мои воспитатели и учителя, все взрослые дяди и тети за то, что я делал! Да, я подглядывал в замочную скважину. Я смотрел в замочную скважину и видел, как Фатеев на полусогнутых поднялся со своего места. Я не мог видеть лица, он стоял ко мне вполоборота, почти спиной, но поза, поза говорила о многом! Бывший футболист наклонился вперед, к северинскому столу, вытянув шею, будто собирался врезать головой по летящему мячу, а мяч все не летел.

Мы оба по разные стороны двери стояли в дурацких, очень неудобных лозах, и не знаю, кто из нас нервничал больше. Там, на этом листке, аккуратным почерком Северина было написано следующее:

“Заместителю начальника УУР Комарову К. Л. Рапорт.

Сообщаю, что по имеющимся данным Маслаков Б. А. (кличка Масло) при посредстве Гароева А.Н. (кличка Кобра) организовал на даче в окрестностях Москвы производство сухого морфина кустарным способом. Местонахождение дачи пока точно не определено, однако...”

Это “однако” было верхом нашей психологической мысли. Весь наш план состоял в том, что Фатеев должен ознакомиться с этим бессмертным сочинением. Его широкая, как шкаф, спина расплывалась перед моим не ко времени заслезившимся глазом. Вдруг затекла и нестерпимо заныла шея, стало чесаться под лопаткой.

Мне показалось – еще мгновение, и я не выдержу, разогнусь. Но первым не выдержал Фатеев. Он зыркнул через плечо, качнулся вперед и перевернул листок.

Если, если, если...

Первым вопросом, первым “если” в нашей диспозиции было: полезет Фатеев смотреть, что в листке, или не полезет. Полез.

Теперь вставал на некрепкие, дрожащие ножки следующий: если полезет и посмотрит, то поедет ли сразу на заветную дачу?

Мы очень на это надеялись. Хотя бы потому, что больше нам не на что было надеяться.

Но, кроме эмоций, была в наших рассуждениях и логика. Конечно, нельзя было не предусматривать вариант, что Фатеев с перепугу может просто дать драпака куда подальше. Однако маловероятно. Мы исходили из того, что хоть наш бывший служащий мяча и штанги не большой мыслитель, но все-таки должен сообразить: если он сбежит, а Маслакова и Гароева возьмут с поличным, они его прикрывать не станут Даже, скорее всего, наоборот, еще и утопят с головкой, посчитав, что это он их сдал. С другой стороны, коли удастся уничтожить или спрятать ненадежней наркотики, сырье и саму лабораторию, можно попытаться выскочить всем. И еще: подорвать можно ведь и потом, съездив на дачу. Мы с Севериным примеряли на себя и такое рассуждение: получить убедительные “разведданные”, добыть верные сведения о том, что знает и чего не знает о тебе противник – и не воспользоваться?! Лично я сразу признался, что удержаться не смог бы. Стас подумал немного и сказал, что он тоже.

Как и положено, от второго вопроса в муках рождался третий: если Фатеев поедет на дачу, удастся ли нам довести его дотуда так, чтобы он ничего не заподозрил, не свернул с полдороги обратно? Другая возможность – что футболист может от нас уйти, а до дачи все-таки добраться – была бы та самая, о которой ни нам, ни скалолазам думать неохота. Просто надо было сделать все, чтобы ее избежать.

– Вы свободны, – кисловато сообщил Северин Фатееву, получив от него неудобоваримое, как в смысле почерка, так и в смысле изложения мыслей, объяснение. – И не забудьте, как договорились: если что-нибудь узнаете о том, когда приезжает Маслаков, немедленно предупредите нас.

Преданно заглядывая нам в глаза, футболист готовно покивал головой.

– Обязательно, – заверил он с воодушевлением, настолько переигрывая, что огорчил бы, наверное, даже массовика-затейника, – обязательно предупре... – Тут он запнулся, столкнувшись с трудной лингвистической проблемой, и наконец разрешил ее: – дю!

После чего, полукивая на прощание, полукланяясь, задом толкнул дверь и вышел вон. Подозреваю, мы расстались с обоюдно невысоким мнением об умственных способностях друг друга.

Из окна нашего кабинета можно было видеть, как высокий, крупный блондин в кремовой спортивного покроя куртке, в голубых джинсах и темно-синих кроссовках выскочил из дверей отделения и быстрым шагом пошел, почти побежал по улице. Дойдя до угла, он свернул было, но вдруг резко выскочил обратно и секунду стоял, внимательно оглядывая улицу.

Северин только присвистнул.

– Не фига себе! Дурачок-то наш... Не дурачок вовсе! Проверяется! Неужто расколол нас?

– Расколол, вряд ли. – Мне тоже стало сильно не по себе. – Скорее, осторожничает. На всякий случай.

– Как бы он нас “на всякий случай” в дураках не оставил, – пессимистически протянул Стас.

Завернув за угол, Фатеев в пять минут добрался до дома Маслакова. Этого мы из своего окошка видеть уже, конечно, не могли. Зато мы про это слышали. Стас вытащил антенну маленькой рации и сказал:

– Пошли и мы. А то он сейчас ка-ак поедет, ка-ак помчится...

Нам не было необходимости самим наблюдать за Фатеевым. Чем-чем, а помощниками нас Комаров сегодня обеспечил в полной мере. Неторопливо дошли мы до нашей машины, укрытой в подворотне напротив отделения, и там, включив большую рацию, узнали, что Фатеев сейчас как раз заводит маслаковскую “шестерку”. Документы на нее – техпаспорт и доверенность – у него не отобрали. У нас не было на это ни юридического права, ни желания; такой способ передвижения вполне нас устраивал.