Моросил мелкий дождик. Я попытался промакнуть рану на груди платком, но каждый раз, как прикасался к груди, становилось так больно, что я думал, сейчас вырублюсь. Поэтому я просто заткнул уголок камуфляжного носового платка за воротник, как нагрудник, чтобы свисало на грудь. Выглядело, наверное, глупее не придумаешь, но мне было все равно. Я хотел одного – добраться до цели.

Я заковылял вдоль бесконечного ряда глухих правительственных зданий, и когда уже начал думать, что иду не туда, завернув за очередной угол, увидел огромный прямоугольник великолепной травы, прямо посередине города. Национальный Молл.

Трава тут была совсем другой, чем в Монтане. Издалека – обычный зеленый газон, но нагнувшись и как следует рассмотрев форму листьев и стебельков, я понял, что это вовсе не житняк безостный, который отец требует сажать у нас на нижних полях, а сладкий мятлик луговой.{153}

Две тысячи миль. Я все-таки добрался сюда.

И вон, вон: выступающий за пределы Молла, идеальный в пропорциях и архитектуре, несмотря на неровную симметрию башенок, причудливый красноватый замок – ровно такой же величественный и сложный, каким я представлял его по чертежам моей памяти. Как я и подозревал, ничто не могло заменить личного знакомства с Институтом. Чтобы ощутить дух этого места, нужно было самому оказаться там, самому ощутить, как вибрируют твои молекулы от близости к этим красным кирпичам. Меня переполняла горячая благодарность за настойчивый ход истории, за хранилища, за витрины, за формальдегид, за мистера Джеймса Смитсона, незаконнорожденного англичанина, который завещал свое состоянии юным Соединенным Штатам Америки на «развитие и распространение знаний» в Новом Свете.

Я стоял под дождем, глядя на восьмиугольную башню, на флагштоке которой вяло болтался американский флаг, и воображал себе все, что только происходило в восьми ее стенах, каждый миг вычислений, любви, присваивания новых имен, споров и открытий.{154}

Ко мне, шаркая ногами, подошел какой-то китаец. Он неловко тащил по гравийной дорожке корзинку с зонтиками.

– Зонтик? – предложил он. – Очень мокро сегодня.

И вручил мне огромный зонтик, непомерно большой для человека моего роста и сложения.

– А других у вас нет? – спросил я. – Этот слишком большой, а я еще ребенок. У вас есть что-нибудь детских размеров?

Китаец покачал головой.

– Ребенок. Очень мокро, – повторил он. – Спасибо.

«Спасибо» он говорил преждевременно, но я все равно ему заплатил, после чего в карманах у меня осталось только два доллара и семьдесят восемь центов. Если в смитсоновском надо платить за вход, мне может и не хватить. Может, удастся поменяться на что-нибудь? Выменять сломанный компас на вход в храм науки. Там видно будет.

Сделав глубокий вдох, я направился к главному входу замка, волоча тяжелый зонтик. По широким дорожкам прогуливались туристы. Перевозбужденный ребенок с игрушечным тигром в руках показал на меня родителям и что-то сказал. Я как мог осмотрел себя: весь грязный, в подранной вязаной жилетке и вымазанном в крови платке, да еще с громадным зонтиком. Не совсем такое прибытие, как я себе рисовал в воображении: эскорт слуг, парад слонов, разворачивающиеся старинные карты, все поправляют монокли и одобрительно постукивают тростями. Пожалуй, оно и к лучшему.

Я как мог поддернул жилетку, чтобы не было видно кровавого пореза на груди.

– Поверхностная рана, – заявил я вслух, чтоб подстегнуть себя морально и физически. – Открывал важное письмо специальным серебряным ножиком – и случайно поскользнулся. Обычная история, сэр. Знаете, у меня столько важной корреспонденции.

Вестибюль замка впечатлял и подавлял величием. Стояла такая благоговейная тишина, что слышно было, как отзвуки робких шагов эхом отражаются от высоких сводов в шестидесяти футах над головой. Все, даже тот буйный ребенок с тигром, теперь словно бы вели шепотом важные беседы об истории и науке. По центру стояла информационная стойка с множеством буклетов для посетителей. Остальная часть была забита старинными картами, книгами и хронологическими шкалами смитсоновской истории. Была там еще диорама Национального Молла со специальными кнопками: нажимаешь – и высвечивается то или иное место. Буйный ребенок как раз обнаружил эти кнопки и сперва высвечивал здания по очереди, а потом попытался лечь на панель, чтобы зажечь все одновременно. Мне даже захотелось присоединиться к этой забаве.

Я подошел к информационной стойке. Пожилая дама, до сей минуты поглощенная разговором с коллегой, повернулась и сурово воззрилась на меня. А зонтик-то закрыть я и забыл!

– Простите, промашка вышла, – извинился я и попытался сложить зонтик, но он, как назло, все продолжал открываться. Камуфляжный платок полетел на пол. Я чувствовал себя главным героем комедии времен немого кино. Посетитель, стоявший за мной, взял у меня зонт, сложил его и отдал обратно.

– Спасибо. – Я подобрал платок Рикки, запихнул в карман и снова повернулся к даме за стойкой, которая теперь уставилась на мою грудь.

– Солнышко, с тобой все в порядке? – спросила она. – Ты поранился?

– Все в порядке, – заверил я. На отвороте пиджака у дамы была бирка с именем «Лорел» и красный значок с надписью: «Вам нужна информация?»

В голове было совершенно пусто, так что я сказал:

– Лорел, мне нужна информация.

– По-моему, тебе нужен врач. Давай я кого-нибудь вызову?

– Нет-нет, все в порядке, – возразил я. Комната слегка покачивалась. Все шепотом беседовали о науке. Я мучительно старался сохранить контроль над происходящим. – Спасибо. Но я бы хотел поговорить с мистером Джибсеном.

Дама выпрямилась.

– С кем?

– Мистером Джибсеном, – повторил я. – Он глава отдела по вопросам оформления и иллюстраций Смитсоновского института.

– Где твои родители? – спросила она.

– Дома, – ответил я.

Она посмотрела на меня, потом на коллегу помоложе (бирка с именем Айсла), у которой тоже был здоровенный значок с предложением информации, хотя она носила его не на пиджаке, а на специальном шнурке, так что могла в любую минуту снять и никому никакой информации не предлагать. Айсла пожала плечами.{155}

Лорел снова повернулась ко мне.

– Ты точно уверен, что тебе не нужно к врачу? С виду ты очень сильно поранился.

Я кивнул. Чем больше она твердила, что я сильно ранен, тем сильнее я сам в это верил. В груди снова запульсировала острая боль.

– А вы не могли бы позвонить мистеру Джибсену и уведомить его, что я здесь? Мне полагается завтра вечером произнести речь.

Мир Лорел явственно пошатнулся. Она тихонько присвистнула сквозь зубы, затем профессиональным тоном промолвила:

– Одну минуточку.

Она пошуршала за стойкой какими-то бумагами, а потом взяла телефон.

– Как тебя зовут? – осведомилась она, зажав трубку между плечом и подбородком.

– Т. В. Спивет.

Она немного подождала, а потом отвернулась с телефоном от меня и начала что-то тихонько туда говорить. Я взял буклет про выставку об индейцах из племени черноногих.

Когда Лорел опять повернулась ко мне, то брови у нее были сведены, точно она пыталась решить какую-то сложную математическую задачу.

– Ты Т. В. Спивет? Или это твой отец Т. В. Спивет?

– Я Т. В. Спивет. Мой отец Т. И. Спивет.

Она снова отвернулась с телефоном.

– Ну, не знаю, – наконец произнесла она громко и повесила трубку.

– Ну, не знаю, – повторила она, не то чтобы мне, а скорее всем собравшимся. – Он сейчас подойдет и во всем сам разберется. Подожди здесь. Тебе что-нибудь дать? Воды?

– Да, пожалуйста, – ответил я.

Лорел принесла бумажный стаканчик с водой, и я заметил, что она снова косится мне на грудь. Потом вернулась к стойке и что-то пробормотала Айсле, которая нервно поправила шнурок со значком. Тут к ним подошла группка японцев и загородила от меня стойку и обеих женщин.