Опасный коммунист Ляйпник и начальник станции, ближайшей от места крушения. Для полковника Фаркаша все было ясно как дважды два. Он послал за подозреваемым жандармов, которые его задержали и привели.

– Признайтесь, Андьял, ведь нам все равно все известно. Дело в том, что ваш сообщник Ляйпник нам все выложил. Нет смысла отпираться, – полковник пустил в ход избитый психологический трюк во время допроса пятидесятишестилетнего железнодорожника. Но Иожеф Андьял понятия не имел, в чем он должен сознаться, не понимал, почему ему угрожают военно-полевым судом и почему ему заявляют, что против него имеются какие-то неопровержимые улики. Андьял не скрывал, что играл с Ляйпником в карты и даже выпил с ним пару кружек пива. Но в подготовке крушения не признавался.

Тем временем полковник Фаркаш уже доложил главе правительства, что преступник схвачен, поскольку был уверен, что не только Ляйпник, но и начальник станции коммунисты. Ему необходимо было признание преступника, но Андьял защищался. Он просил устроить ему очную ставку с Ляйпником, пусть, мол, тот ему в глаза скажет, имел ли он какое-либо отношение к крушению. Полковник очную ставку устроить не мог, поскольку Ляйпник находился неизвестно где, зато у Фаркаша имелся другой «козырь». Он показал Андьялу фотографии отпечатков пальцев, найденных на осколках взрывного устройства и заявил, что они идентичны с отпечатками пальцев, взятыми у него.

– Конечно, господин комиссар, – сказал Андьял во время перекрестного допроса, – как же им не быть моими, ведь я держал в руке эти осколки. Сразу же, как только приехал на место крушения, нашел взрывное устройство и осмотрел его. Потом все собрал и отбросил подальше. А что, если бы оно еще раз взорвалось?

Его посадили в камеру-одиночку, будили поздно ночью и вызывали на допросы, длившиеся часами. Использовались все методы – от побоев до пытки ярким светом направленной прямо в глаза лампы. Ему не давали еду и воду. Затем в ход был пущен еще один аргумент. Незадолго до международного экспресса по этому же пути должен был следовать грузовой состав. Начальник станции Андьял задержал грузовой состав на запасном пути станции Торбадь, а вперед пропустил экспресс.

– Но ведь это естественно, – защищался обвиняемый. – Я задержал грузовой состав, потому что международный экспресс опаздывал на три минуты. Я действовал по инструкции. Если бы я пропустил грузовой, то скорый поезд опоздал бы еще на. пять минут. Экспресс имеет преимущество. Спросите, кого хотите, так делается во всем мире. Международный скорый всегда имеет преимущество.

– Нет, Андьял, – сказал следователь Ковач, который той ночью допрашивал беднягу. – Вы пропустили экспресс потому, что хотели пустить его под откос. Грузовой состав вас не интересовал. Вы хотели убить людей.

Вызвали охранника, и Андьяла отправили в одиночку. Полицейские верили, что рано или поздно он не выдержит психологического давления, размякнет и сознается. Их ожидало разочарование. Начальник станции не сознавался. Следствие шло по ложному пути.

23 сентября 1931 года, то есть через две недели после крушения, промышленник Зильвестр Матуска направил в адрес Венгерской государственной железной дороги требование о возмещении убытков в размере 2500 пенге. Бывший будапештский полицейский Йожеф Хабли выполнял некоторые поручения юридического отдела Будапештского управления железных дорог. Получил он и требование Матуски. Это было обычным делом. Результаты крушения были известны, собственно речь шла только о том, чтобы следователь Хабли подтвердил, что подавший требование действительно ехал этим поездом и что у него был оплаченный билет.

Хабли просмотрел списки погибших, тяжело– и легкораненых, подобранных на месте катастрофы, и обнаружил, что промышленник Матуска указал, что ехал из Вены в Будапешт в австрийском вагоне. Путь из Вены в Будапешт в 1931 году з анимал примерно семь часов. Экспресс шел ночью. Почему же состоятельный промышленник и директор процветающей фирмы не купил билет в спальном вагоне? И еще кое-что следователю Хабли показалось странным. Австрийский вагон при падении был полностью разбит. Согласно протоколу комиссии, спасательные бригады нашли в нем только мертвых и тяжелораненых. Как могло случиться, что Матуска избежал каких-либо ранений? Хабли пролистал документы, прочитал отчеты об этом деле и нашел в газетах фотографию Матуски. Этот человек улыбался репортерам, на нем была немятая шляпа, темное пальто, словно с витрины. Так не мог выглядеть человек, которого за пять минут до этого извлекли из-под обломков.

Неизвестно, почему следователь Хабли засомневался в правдивости Матуски и стал подозревать, что тот говорил неправду и находился вовсе не в изуродованном, а в каком-то другом, уцелевшем вагоне, а теперь пытается выманить у дирекции железной дороги возмещение убытков. Ведь в этом у Матуски не было крайней необходимости. Он был богат, уважаем, занимал высокое общественное положение. Это подтвердили и опытные коллеги Хабли. Дело в том, что отставной комиссар направил в венскую полицию запрос: что за «гусь» этот Зильвестр Матуска. Владелец недвижимости, хозяин литейного завода и карьера, по всей видимости, миллионер. Заботливый отец семейства. Никогда не был в неладах с законом.

Для следователя Хабли этого было достаточно. Как утверждали позднее некоторые журналисты, его заинтересовало то обстоятельство, что Матуска был владельцем карьера. Где дробят камни, там используют взрывчатку. Чтобы найти преступника, надо было обнаружить источник, где он мог раздобыть динамит. Хабли отправился в дом Матуски на Гофгассе, 9, якобы для того, чтобы выяснить у господина промышленника некоторые подробности. Его не оказалось дома. Десятилетняя дочь Матуски Габриелла сказала следователю, что он уехал на свой карьер.

– Будьте так любезны, фрейлейн Матуска, скажите, где это? – спросил следователь Хабли.

– Возле Санкт-Пельтена.

Он поблагодарил, отправился по свежему следу и вышел на имя баронессы Форг-Юнг. Карьер, как оказалось, принадлежал не Матуске, а баронессе, сдавшей его в аренду.

Хабли без труда нашел подрывника Вейнерта и стал его расспрашивать:

– Когда господин промышленник арендовал эту каменоломню?

– Примерно в апреле.

– И пользовался ею?

– Собственно говоря, нет. Однако ежемесячно платил сто пятьдесят шиллингов.

– Вам он тоже платил?

– Естественно. И регулярно. Понимаете, господин, сначала всем показалось, что он действительно хочет возобновить работы. Пошел в управление в Санкт-Пельтен, оформил бумаги, чтобы получать взрывчатку, но потом ничего не предпринимал, только забавлялся.

– Чем забавлялся?

– Послал меня на завод в Веллерсдоф и дал деньги на двадцать килограммов взрывчатки и сотню капсюлей-детонаторов.

– Хорошо, но вы сказали, что он забавлялся. Чем он забавлялся?

– Вероятно, хотел обучиться подрывному делу. Я показал ему как поджигается заряд. Вообще, у него это получалось.

– А вам не показалось это подозрительным, господин Вейнерт?

– Что? Господин промышленник говорил, что ему надо на заводе снести старую трубу, и я должен был его этому научить.

– На каком заводе?

– Кажется, литейном. Вы что, не знаете, что у него есть литейный завод?

– Значит, заводскую трубу, – повторил словно про себя Хабли, и появилось чувство, что он победил.

– Я купил еще трубки, применяемые при проводке воды или газа, мы их разрезали и наполнили тринитрофенолом. Ну, а потом господин шеф поджег их вон под той скалой.

Йожефу Хабли больше ничего не было нужно. Он сел в поезд и поехал прямо в Будапешт, где сел за стол и стал писать. На следующий день утром он передал в Будапештское полицейское управление рапорт о выплате ему объявленной за поимку преступника награды в размере пятидесяти тысяч пенге.

«Предъявляю вам запрос о выплате награды, – писал Хабли, – и сообщаю, что виновником катастрофы является Зиль-вестр Матуска, проживающий в Вене на Гофгассе, 9, владелец недвижимости и завода, родившийся 29 января 1892 года в Чан-гсвеши в Венгрии, женат, отец десятилетней дочери. В качестве доказательства своего утверждения сообщаю о следующих обстоятельствах: Матуска утверждал в адресованном дирекции железной дороги аргументированном требовании о выплате компенсации, что ехал в австрийском пассажирском вагоне экспресса ФД-10, сошедшем с рельсов около станции Торбадь. Его утверждение было напечатано и в прессе. Это ложь. Матуска лгал! Если бы он находился в том вагоне, то в лучшем случае был бы тяжело ранен, а скорее всего был бы мертв, поскольку этот вагон был полностью раздавлен. Из этого следует, что Матуски вообще не было в поезде. Он положил на рельсы взрывчатку, поджег ее, а потом выдал себя за потерпевшего пассажира, чтобы отвлечь внимание следователей и обеспечить себе алиби».