Однако постепенно злобные твари, несущие болезни, теряли силу, уступая место добрым духам, сулящим выздоровление. Тягостный бред всё чаще сменялся благостной дремотой, исцеляющей и душу, и тело. Теперь Ольге не было нужды подолгу гонять лихорадок от ложа князя, а Ефанда заметно повеселела, всё больше убеждаясь, что князь идёт на поправку.
Проснувшись однажды после долгого, исцеляющего сна, Рюрик невольно подслушал разговор Ефанды и Ольги.
- Я же вижу, Ефанда, что князь Рюрик люб тебе, - говорила Ольга, продолжая, видимо, ранее начатый разговор. - Зачем ты пытаешься скрыть это от меня? Ведь и он, кажется, привязался к тебе. Беда ваша в том, что оба не хотите признавать этого. Подумай, быть может, я смогу помочь вам обоим?
- О чём ты говоришь, сестра? Кто он и кто я? Разве может князь жениться на простой селянке? Воистину ты бредишь! И потом, как я могу узнать, любит меня Рюрик или нет?
- Сердце подскажет.
- А не примет ли оно желаемое за действительное? Да и не по обычаю это - самой себя мужу сватать. Сам же он привык давно к жизни одинокого волка, не захочет жену брать.
- Но ему всяко придётся обзаводиться наследниками...
- ... И для этой цели он возьмёт дочку какого-нибудь боярина, а не дочь простой селянки...
- ... И урманского князя. Или ты забыла о том, кем был твой отец? Наша матерь Любава вышла замуж за урманского князя Ольбарда, не имея того, что имеешь ты.
- Но он варяг!
- Твой отец тоже, как, впрочем, и твой брат. Что-то ты слишком забывчива стала, сестра. - Голос Ольги стал теплее. - Не будь глупенькой, Ефанда, не отказывайся от своего счастья. Ни с кем, кроме него, ты не будешь счастлива. Да и он тоже. Сами Боги предназначили вас друг другу.
В горнице на какое-то время воцарилось молчание, затем послышался тяжёлый вздох.
- Ты права, Ольга, я действительно люблю его. Люблю всем сердцем с того самого мгновения, как впервые увидела. Ну и что из того? Разве я могу первая ему сказать об этом? Да я с ума сойду от стыда! Да и не по обычаю это. Как посмотрит на это дед? А брат? Да и сам Рюрик. Уж лучше, сестра, положимся на волю богов. Тебе не хуже меня известно, что они и без нас сделают, что задумали.
-Ты уверена в своих словах?
-Да, - вновь тягостное молчание, затем вздох и уже более весёлые, но полные скрытого страдания слова. - Хорошо тебе, Ольга! Обещана с рождения Перуну в жёны - и никаких терзаний, раздумий, раздвоений. Счастливая!
- Счастливая... - теперь уже горечь слышалась в голосе старшей сестры. - Быть может, я тоже завидую тебе - девушке с судьбой простой смертной. Быть Божьей избранницей - тяжкая ноша. Разве это счастье - сидеть тут и ждать неизвестно чего, когда я нужна ему там? А уйду к нему - всё земное навек потеряю.
-Ты всегда говоришь о Нём как о живом человеке, а не о боге, - с лёгким недоумением проговорила Ефанда.
-Это для тебя Он - бог, а для меня - жених ненаглядный. И довольно об этом. Тяжко мне не то, что говорить - думать о своём будущем.
В доме вновь воцарилось молчание: Рюрик обдумывал услышанное, а девушки занялись каждая своим делом. Вот в горнице раздались шаркающие шаги деда Сварга. Только тогда князь решил открыть глаза и изобразить пробуждения.
- А, ну вот, наконец, наш герой проснулся, - насмешливо проговорил дед. - Как же тебя лечить, коли ты всеми силами стремишься нажить бед на свою буйную головушку? Быть может, стоит подождать, когда ты забудешь про свои безумства и начнёшь вести себя более благоразумно? А то и вовсе связать по рукам и ногам? Хотя такого молодца и сыромятные ремни и, думаю, не удержат. - Однако увидев, что Рюрик раздражённо нахмурился, Сварг примиряюще заметил. - А характер, как я вижу, у тебя будь здоров. Видать, не торопишься пока на тот свет. Это правильно - все мы рано или поздно там будем.
Старик присел на край ложа, припал к груди, слушая сердце, заглянул в глаза больному, ощупал зачем-то руки и удовлетворённо кивнул. Обе сестры тем временем вышли из горницы, и князь услышал, как одна из них спустилась на нижний этаж и зашла в клеть, а другая по какой-то хозяйственной надобности вышла во двор. Тогда Рюрик и решил завести разговор, который сейчас интересовал его более всего.
- Дед Сварг, расскажи мне про дочь твою.
Старик задумчиво посмотрел на князя, пожевал губами и спросил:
- Про которую же тебе рассказать? Трое их у меня было. Одна умерла ещё в младенчестве, другая...
- Про ту скажи, что матерью Ольге и Ефанде приходится.
- Про Любаву, значит, про младшенькую, - из старческой груди вырвался горестный вздох. - Что ж, изволь. Любавушка была моей любимой дочерью. Единственная из всех детей унаследовала она от меня дар к исцелению других. Конечно, дочка была не столь даровита, как Ольга, но тоже многое умела. Боль взглядом унимала, раны благодаря её рукам быстрее залечивались, татя или душегуба указать могла, души людей читала, как иной охотник следы лесных зверей, и даже умела зреть будущее. Однако не принесло всё это счастья моей кровиночке. Многие люди приходили к моей Любаве за советом, хворь свою унять... Да мало ли, зачем могут прийти к ведунье. В добрых делах она всегда хорошей помощницей была, а зла не чинила даже за большую плату. Да и красива была кровиночка моя - Ефанда очень на неё похожа. Многие любили и уважали мою девочку, а только женихи наш дом десятой дорогой обходили. Потому как была Любава бесплодна от рождения. Даже я не мог ей ничем помочь. Видно, хотели боги, чтобы не отвлекалась на своих детей, всецело служа людям.
- Ты ошибся тогда Сварг, не так ли? Ведь у Любавы родились две дочери.
- Нет, не ошибся. - Старик горько улыбнулся. - Я с малолетства знахарствую, болезни, хвори, недуги разные могу определить по глазам, цвету кожи, чертам лица, упругости тела и даже по линиям на ладони. Как же я мог ошибиться в собственном дитяти? Нет, тут совсем не то. - Сварг ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. - Любава тогда уж было собралась свой век девкой коротать, да тут зачастил к нам в дом варяг, которого дочь моя намедни от копейной раны излечила. То на праздник какой позовёт, то на игрища. Я не одобрял, конечно, урманин всё-таки, но и не препятствовал. Вскоре он и свататься пришёл. Два раза сватов засылал, дочкину руку просил, и два раза я ему отказывал. А на третий раз сам пришёл. За это время пригляделся я к дочке и вижу, что и она к нему тянется. Оно и понятно - Ольбард мужчина видный, красивый был, Олег весь в него пошёл. Вот тогда и рассказал я ему про Любавин недуг. Думал, развернётся варяг - и поминай, как звали, а он только рассмеялся. “У меня, - говорит, - есть наследник, две зимы назад жена родила, да родами и умерла. Мальчонке мать нужна, а мне жена. Любавушка твоя всякая мне мила будет. Прикипела душа к ней, а она - сердцем чую - ко мне тянется. Оторвать только с кровью и мясом получится. Не противься, отец, дочь твоя за моей спиной как за каменной стеной жить будет. Или ты не хочешь, чтобы она счастье семейное изведала?” Тогда и ударили мы по рукам, а вскоре пышно справили свадьбу. Уехала Любава с мужем на новую родину. Остался я один.
- А как же твоя жена, другие дети?
- Никого к тому времени не осталось - кто уехал с семьёй, а кто погиб. Когда же и последняя, любимая дочь вылетела из родного гнезда, и вовсе тоскливо стало. Тогда каждый день стал я взывать к Перуну и матери-Макоше, просить их, чтобы сменили гнев на милость и позволили Любаве стать матерью. Богатые жертвы на требы клал, к волхвам ходил, сам с мольбами ко всем богам обращался, разные травы в огне при этом сжигал, чтобы лучше слышали они меня. К исходу второго года со дня свадьбы дочери снится мне сон, будто прихожу я в капище - знаешь то, что у Ильмень-озера на холме находится -, а там вместо привычного идола стоит, опираясь на златую секиру сам Перун. Ветер треплет лиловую, расшитую золотом рубаху, звенья кольчуги позвякивают при каждом движении. Был он огромен, точно гора, волосы клубятся, словно туча, очи - что два небольших кусочка ясного неба, борода светится, будто в ней запуталось солнце. Когда же он заговорил, голос был похож на отдалённые раскаты грома. “Радуйся, Сварг, услышаны твои мольбы, - возвестил Перун. - Через девять месяцев родит Любава дочь, а ещё через два года - вторую. Однако ты должен пообещать, что первую внучку отдашь мне в жёны”. “Как же я отдам её тебе? И когда?” “Я сам приду за ней в положенный срок. До того же времени расти её как обычное дитя. И пусть считается она моей невестой”. “Согласен!” - крикнул я. Голос мой потонул в вое ветра и ликующих раскатах грома. Откуда ни возьмись, появилась золотая колесница, запряжённая тройкой вороных коней. Перун вскочил на неё, твёрдой рукой подхватил вожжи и взмахнул на прощание секирой. Золотая молния, молния жизни, врезалась в землю у моих ног. Кони рванулись с места и в мгновение взмыли в небо. “Помни о своём обещании, Сварг, никогда не забывай”, - донёс ветер до меня прощальные слова. Когда я проснулся, за окном бушевала гроза, и слышался мне в раскатах грома весёлый, торжествующий смех величайшего из богов. Через полгода на пороге дома появился Ольбард. Он принёс радостную весть, которую я получил намного раньше его самого - бесплодная жена урманского князя, наконец, понесла. А ещё зять поведал, что однажды ночью во сне к нему пришёл великий славянский Бог и сказал, что столь неожиданной радостью они обязаны именно мне. Тогда я рассказал ему свой сон. На радостях Ольбард поклялся на мече слушать меня во всём, что касается воспитания и вообще жизни ещё не родившихся девочек. Потом в знак благодарности отстроил вот эти хоромы. Так Ольга ещё до своего рождения стала невестой самого Перуна.
