Джеймс Пак, не желая отставать от своего начальника, добавил столько же.

Четыре гинеи! Не каждый день случается заработать такую сумму!

И достойнейший Иеремия Томи Лукер решил отпраздновать веселым ужином прибыльные похороны. Тотчас же его супруга, белокурая мечтательница, одаренная романическим сердцем, что, однако, не мешало ей обладать в то же время и прекрасным желудком, принялась готовить ужин, а сторож пошел пригласить кое-кого из приятелей, и, между прочим, главного садовника и торговца памятниками.

Все эти люда кормились около смерти, но это не мешало им быть веселыми и жизнерадостными. Обильный ужин с не менее обильными возлияниями поднял веселое настроение приятелей до такой степени, что один из них выразил шутливое опасение, как бы веселые крики их не разбудили тех, кто спал вечным сном в ограде кладбища.

Это замечание вызвало общий смех. Хозяин пожелал превзойти в остроумии своего гостя.

— Ба! — вскричал он. — Если корсар Триплекс, которого сегодня похоронили, попросит нас замолчать, то мы ему предложим стаканчик бренди и, клянусь честью, он запоет с нами вместе.

— Он-то запоет, но мы-то тогда что запоем? — возразил другой.

— А что?

— Да что же приятного встретиться с привидением?

Град насмешек встретил это замечание.

— Нашел кому толковать о привидениях, — заговорили все наперебой, — хватил, должно быть, лишнего! Мы-то уж знаем, что с того света не возвращаются!..

Однако, хотя бутылки продолжали переходить от одного к другому, общее настроение несколько омрачилось, да и самый разговор принял мрачный характер. Каждый рассказал какую-нибудь историю о чудесах, привидениях, воскресениях и о прочей дребедени, которой шутники пугают легковерных.

Разговор возбуждает жажду, и потому попойка не прекращалась, и стаканы осушали довольно быстро.

Вскоре запас напитков иссяк, все заметили, что наступила полночь и, распростившись с гостеприимным хозяином, разошлись по домам, Иеремия Лукер остался наедине с женой.

— Я лягу, — сказала она. — Я, должно быть, много съела земляники и теперь чувствую себя не совсем здоровой.

Муж имел достаточные основания предполагать, что не земляника была причиной внезапного нездоровья жены. Молодая женщина, конечно, только из вежливости, выпила бренди не меньше своих гостей, но Лукер не счел деликатным распространяться на эту тему.

— Ну, хорошо, спи, моя уточка, — нежно сказал он жене. — А я пойду сделаю обход. Никогда не следует пренебрегать своими обязанностями.

Больная тотчас же ушла к себе, а сторож стал зажигать фонарь. Но его руки так задрожали, что он никак не мог справиться с этой задачей.

— И не нужен мне этот фонарь, когда есть луна! — заметил он после нескольких бесплодных попыток. — И так я увижу. Ну и бренди! Даже у меня голова как будто кружится. Не дурно будет пройтись.

И, слегка пошатываясь, он подошел к доске, на которой висели ключи от ворот и потерн кладбища.

— Что за притча! — вскричал он. — Как будто нет ключа от потерны номер четыре. Добро бы, я видел два ключа на одном номере, это случается, когда выпьешь. А то вишь ты! Ни одного!

Он протер глаза и еще раз посмотрел на пустое место.

— Нет, ушел ключ! Да не беда, без ног далеко не уйдет. Тут он где-нибудь. В такой толкотне, как сегодня, нет ничего мудреного, что он куда-нибудь завалился. Ну, идти, так идти!

И, отворив дверь, он вышел на воздух.

Правда, ночь была лунная, но после жаркого дня от земли поднимался пар, и в воздухе висел молочно-белый туман, которому лунный свет придавал опаловые оттенки.

— Ах, провались ты, туман! Вот уж некстати! Черт меня знает почему, но я что-то не совсем ясно вижу.

И, ворча, он поплелся по аллеям кладбища.

— Ну и дорога! Кочки какие-то! Никак и не пройдешь прямо, — бормотал он, качаясь то туда, то сюда.

Дорога, на которую ворчал почтенный сторож, была, конечно, ни в чем не виновата. Виновно было бренди. Но, к чести Иеремии, надо сознаться, что, хотя его тело и покачивалось, но дух был бодр, а чувство долга устойчиво.

— А чудные эти памятники в тумане! Точно войско, а я будто генерал. Да и впрямь войско! Если бы все, что тут лежат, встали, появилась бы армия. Только нет, шалишь, не встанешь, как говорил сейчас Фок. У, чудак этот Фок со своими привидениями… И выдумает тоже! Ха-ха-ха!

Смех пьяницы прокатился эхом между памятниками.

Лукер остановился и огляделся.

— Это еще что?!

Он прислушался, но было тихо.

— Это бренди шумит в голове, — пробормотал он. — Но что за притча! Кладбище как будто стало больше, идешь, идешь, а конца все нет! Уж это начальство! Вероятно, оно распорядилось расширить ограду без моего ведома. То есть никакого порядка!

Ветерок прошумел в деревьях и задел своим свежим дыханием горячую щеку пьяницы.

— Это еще что за фамильярности! Кто смеет хватать меня за нос?

Он поднял руку к лицу и сейчас же другой рукой схватил свою же руку.

— Рука! Ну нет, не уйдешь. Что за безобразие? Какая-то рука шляется ночью по кладбищу. Ну и задам же я своим подручным! — И Иеремия все крепче сжимал руку, не замечая, что это его же рука. Ему стало страшно. Он начал барахтаться, возиться, в этой борьбе с самим собою ударился локтем о памятник. Он тут же выпустил свою руку.

— А, драться?! Постой же ты! Да где же ты? И руки тоже нет. Нет, непременно выпрошу у начальства собаку, а то и двух. Это будет удобнее.

Он становился все пьянее.

— Вот чудеса! Я смеялся в школе над учителем, когда он толковал, будто земля вертится! А теперь выходит, что он прав! Извините, господин магистр, действительно вертится, теперь-то я это и сам уже чувствую.

И действительно, бедняге казалось, будто земля уходит у него из-под ног. Причудливые надгробия, кресты, плиты, аналои, часовни кружились в одну сторону, небо и звезды — в другую, чтобы не упасть, он уцепился за угол часовни.

— Хорошо, что ты тут, бедняга, — обратился он мысленно к покойнику, лежавшему под этой часовней. — Хорошо, что ты тут, а то я бы упал. И чего это земля так развертелась? Право, я куда-нибудь выйду, экипаж что-то уж слишком беспокоен…

Ноги его подкосились, и он сел на землю, прислонившись спиной к памятнику. Очутившись в этом положении, он сразу же почувствовал облегчение.

— Д-а, так-то лучше! Вертись, вертись, матушка, — обратился он к земле. — Теперь я сел…

Но вдруг он замолчал и вытаращил глаза. Дыхание сперло в его груди.

— Это что еще?! Теперь заходили! Это уж не руки, а ноги.

Он подался вперед, стараясь увидеть тех, чьи шаги донеслись до его слуха.

— Наверно, заблудились, как я… ведь не на бал же пришли, не на митинг! Да и идут-то как-то чудно! Тоже небось хватили, голубчики?

В нем пробудилось сочувствие пьяного к пьяным.

— Надо их проводить, — забормотал он. — Но как они сюда попали? Значит, стену-то не расширили, а совсем сломали? Уж это мне начальство! Пожалуй, так я и не на кладбище! Ориентируемся, черт возьми! Нет, тут на кладбище. Вот ива, под которой похоронен Триплекс… Молодец корсар, славно я сегодня за тебя поужинал! — он расчувствовался. — Ах, бедняга, бедняга! И чего это ты вздумал умирать. То ли дело выпить! Ну, будь спокоен, дружище, я выпил за двоих, за тебя и за себя. А право, мне тебя жаль, я даже плачу!..

И он вытер кулаком пьяные слезы, катившиеся по его щекам.

Вдруг под ивой показались несколько человек. Это снова привлекло внимание сторожа. Фигуры людей неясно вырисовывались в тумане, но ему показалось, что он видит и мужчин и женщин.

— Это что за господа, чего им здесь надо? — пробормотал он со страхом.

Один из пришедших нагнулся вперед.

— Копает, — прошептал сторож.

Глухой звук откинутой в сторону земли подтвердил это предположение.

— Что они, выкопать его хотят?! Ну нет, я не даром деньги получаю!

Он сделал усилие, чтобы встать, но в это время послышался чей-то нежный, немного насмешливый голос: