— Что… что ты делаешь в моей комнате? Что тебе от меня нужно? Если бы Стэн знал, что ты проник сюда… — Она запнулась, затем воскликнула: — Я думала, все уже решено и прошлое предано забвению!

— В самом деле?

— Сколько раз надо повторять одно и то же? Бак выстрелил в тебя, чтобы защитить меня. Он думал, что поступает правильно. Я бы могла оставить тебя умирать от потери крови, однако не сделала этого, а отвезла к доктору.

— К доктору… которому было ровным счетом наплевать, жив я или нет.

— Доктор обещал позаботиться о тебе.

— Пустые слова.

— А чего ты ждал? Ты никому не сказал, кто ты такой. Ты был одет как кайова!

— Я и есть кайова.

Гладкая кожа почти у самых его губ побледнела, когда Пьюрити пробормотала:

— Ты выжил.

— Потому что другие люди отправились искать меня, когда я не появился на проходившем поблизости паувау. Они отнесли меня в индейский поселок.

Прелестный подбородок Пьюрити гордо приподнялся.

— Украденная лошадь тут вовсе ни при чем, не так ли?

Касс ничего не ответил.

— Тут кроется что-то еще. — Ее грудь вздымалась под полупрозрачным батистом рубашки, не скрывавшим очертаний мягкой женской плоти. Когда Пьюрити пошевелилась, на ее шее вспыхнул золотой медальон. — Я не читаю чужие мысли! Объясни мне, что все это значит, черт побери!

Касс тоже тяжело дышал. Все представлялось ему таким простым… Она не станет кричать, поскольку хочет во что бы то ни стало убедить Стэна в том, что их былая вражда осталась в прошлом, и он мог не тревожиться на этот счет. Ее глубокая привязанность к старику делала ee еще уязвимее.

Касс крепче сжал в руке волосы девушки, привлекая ее к себе. Его губы находились всего в нескольких дюймах от нее. Он прошипел:

— Тебе меня не провести. Я нашел коня Парящего Орла, блуждавшего без наездника. Его чепрак был весь пропитан кровью. Мне было нетрудно проследить его путь до вашего стада. Там четко отпечатались копыта твоей лошади.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду.

Его рука еще больнее скрутила ей волосы.

— Говори, что с ним случилось!

— Но я и понятия не имею, о чем ты говоришь! В тот день я не видела ни одного индейца, кроме тебя.

Ярость и другое чувство, которому он не мог и не смел дать определения, вспыхнули сильнее, подвергая суровому испытанию самообладание Касса. Неприятным, хриплым голосом он потребовал:

— Отвечай мне…

Глаза Пьюрити неожиданно вспыхнули огнем.

— Ты даже не желаешь признавать очевидное! — На какой-то миг выражение страха на ее лице сменилось гневом, и она вдруг приказала: — Отпусти меня! — После короткой паузы девушка повторила: — Я же сказала: отпусти меня! — Пьюрити взметнула руки, и град ударов посыпался на его грудь.

Захваченный врасплох, Касс справился с ней не без труда. Она оказалась гораздо сильнее и упорнее, чем он ожидал. Пламя ее ярости вызвало ответный огонь в его собственной душе, когда он налег на нее всей тяжестью своего тела, схватив за запястья и прижав их к постели над ее головой.

Когда она, совершенно обессиленная, наконец оказалась под ним, Касс тем же хриплым голосом произнес:

— Ты попусту тратишь время, пытаясь бороться со мной. Все твои уловки так же бесполезны, как и лживые заверения. Но что бы ты там ни думала, можешь быть уверена: рано или поздно тебе придется сказать мне всю правду.

— Убирайся из моей комнаты!

Она вся дрожала от гнева, ее дыхание обдавало жаром его губы, грудь колыхалась. Ее упругое женственное тело словно разжигало огонь в глубине его существа.

— Я же сказала тебе: убирайся!

— Почему ты не позвала на помощь?

— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

Касс ничего не ответил, лишь резко отпустил ее и поднялся на ноги. Чувствуя, что ему оказалось труднее оторваться от тела девушки, чем он хотел признать, юноша повторил:

— Рано или поздно тебе придется сказать мне всю правду.

Он ушел.

Оставшись одна, Пьюрити судорожно вздохнула. Образ человека, только что исчезнувшего в темноте коридора, все еще стоял перед ней: черные волосы до плеч, массивные плечи и обнаженная грудь, резкие черты лица, почти скрытого мраком, и исходившее от него ощущение грозной силы, которую ему так трудно было держать в узде.

В который уже раз у нее внутри все похолодело от страха: дикарь, таившийся в Кассе Томасе, вновь вырвался наружу.

Парящий Орел. Это имя всплыло в лихорадочно работавшем мозгу Пьюрити. Бледнолицый Волк утверждал, будто она знает правду.

Весь ужас состоял в том, что он был прав. Она действительно знала правду, но не о судьбе Парящего Орла, а о том, что человек, известный окружающим как Касс Томас, — лишь видимость. Бледнолицый Волк — его подлинная внутренняя сущность.

И она понимала, что Бледнолицый Волк не позволит ей ускользнуть от него.

Вне всякого сомнения, Уиллард Норрис был крайне недоволен.

Стэн огляделся кругом. Богато обставленный, просторный кабинет банкира казался слишком тесным для такого количества людей.

Стэн нахмурился, вспомнив, как натянуто держалась Пьюрити этим утром, когда спустилась из спальни.

Поездка в город оказалась для Стэна тяжелее, чем он мог предполагать. Все старались устроить его как можно удобнее, и тем не менее он почти обессилел.

Сначала надо было посетить контору единственного в городе адвоката, Джонатана Уивера, чтобы составить соглашение о партнерстве между семействами Томасов и Корриганов. Юрист принял их любезно и, доказав многолетнюю дружбу, сделал все очень быстро. Несмотря на отчаянность своего положения, Стэн не ожидал, что ему будет так трудно отказаться от половины доли.

К чести Джека, он безоговорочно принял все предложенные ему условия: обе семьи, становясь совладельцами, получали равные доли, а Джек взял на себя обязательство выплатить долги по ссуде. Кроме того, Томас не возражал против пункта, в котором указывалось, что ни один из партнеров не вправе продать свою долю ранчо в течение десяти лет.

И тем не менее пережитое Станом напряжение было так велико, что, к собственной досаде, ему едва удалось скрыть усталость, когда они направились в банк. Бак катил кресло хозяина, Пьюрити молча шла рядом, а Джек и Касс Томасы следовали за ними. Успокаивая себя мыслью, что продержаться осталось совсем немного, Стэн испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда, преодолев порог банка, увидел перед собой Роджера Норриса.

«Негодяй», — отметил он мысленно.

Даже теперь при воспоминании о произошедшем Стэна охватывала настолько сильная ярость, что сердце его начинало бешено колотиться. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы поддерживать видимость приличия. Зато он никогда еще не испытывал такую гордость за Пьюрити, как в тот момент, когда она взглянула прямо в глаза Роджеру. Взгляд ее был холодным, и Стэн мог поклясться, что видел, как сына банкира охватила дрожь.

Стэн помнил, какой вид был у Роджера, когда тот узнал, что он хочет поговорить с его отцом. Оценивающий взгляд, брошенный младшим Норрисом на Джека и Касса, был встречен ими с достоинством, и Роджер резко отвернулся и проводил их в кабинет отца. Заполняя все кресло своим грузным телом, Уиллард Норрис поднял глаза от официального документа, который вручила ему Пьюрити. Лицо банкира было плоским, как блин, но в то же время одутловатым. Гладко выбритое, оно лоснилось от пота. Стэну пришло в голову, что ему никогда не нравился этот человек, напоминающий поросенка, разодетого в пух и прах, поросенка с хорошо подвешенным языком, пышными седеющими бакенбардами и подозрительным отношением ко всему. Ему вдруг стало ясно, что искренне Уиллард улыбался только тогда, когда у кого-нибудь из его клиентов возникали денежные затруднения.

Стэн с трудом удержался от желания презрительно рассмеяться. Ему самому слишком часто приходилось видеть эту довольную ухмылку, но теперь обстоятельства изменились.

Норрис внезапно обратился к нему: