Слиток и Эмба во всем были равны, хотя в конце концов Слиток все же одерживал верх над сестрой. Но было очевидно, что над всеми будет царить Руфус — самый сильный, самый агрессивный.

Однажды — щенятам было в то время около десяти недель — старик Ясон прибежал к логову, таща в зубах заднюю часть новорожденной газели Томсона. Мы в первый раз видели, как щенята получают полноценный кусок мяса, с кожей и костями. Не успел Ясон выпустить добычу из пасти, как Руфус уже заявил на нее права: с яростным рычанием он обернулся к прибежавшим Слитку и Эмбе, норовя цапнуть их за нос, так что они отступили. Это напомнило мне, как преображался мой ручной большеухий лисенок, когда я давал ему мышь или другое мелкое животное целиком, в шкурке. В мгновение ока он превращался в разъяренного дикого зверя, и прикоснуться к нему в такой момент решился бы разве что сумасшедший. С Руфусом происходило то же самое. Эмба быстро прекратила всякие попытки добраться до еды, но Слиток все вертелся вокруг и каждый раз, когда Руфус бросался на него, в свою очередь щелкая зубами на Эмбу, изливая на нее враждебность, которую не смел проявить по отношению к брату.

Синда держалась от них подальше и потому раньше всех заметила, как примерно через час вернулась Яшма с головой газеленка в зубах. Впервые в жизни маленький заморыш пировал без помех. Синда все еще наслаждалась едой, когда Руфус спустя еще час отошел с набитым брюхом от остатков грандиозной трапезы. Только кости, несколько клочков шкуры да два маленьких копытца — вот и все, что он оставил Слитку и Эмбе. Внезапно Руфус застыл как изваяние, уставившись на Синду. Потом вперевалочку заспешил к ней и, когда она отшатнулась, поспешно уступая ему свой кусок, подхватил его и поволок прочь. Оттащив добычу метров на тридцать от логова, он закопал ее в куче зебрового навоза. Потом с самодовольным видом праведника шлепнулся рядом и уснул. Я не могу удержаться от смеха, наблюдал эту «собаку на сене», тем более что Синда успела спокойно и с удовольствием поесть, пока ей никто не мешал.

И в других отношениях щенята тоже взрослели. Когда Ясон или Яшма отправлялись на охоту, щенки отбегали от норы следом за ними сначала всего на двадцать метров, а потом с каждой неделей все дальше и дальше. Мы заметили также, что щенята стали чаще спать на земле, чем в темной норе. Однажды Слиток так крепко уснул в высокой траве, что не заметил, как его укрытие стал поглощать молодой гну. С минуту ничего не происходило, но когда нам уже казалось, что теленок вот-вот примется щипать соломенно-желтый мех Слитка, тот внезапно поднял голову. Гну на секунду окаменел с раскрытым ртом и выпученными глазами, а потом оба кинулись в разные стороны. И в этот раз, как и много раз впоследствии, меня поразило полное отсутствие настороженности у спящих молодых шакалов — уверен, что именно из-за этого многие из них погибают.

Когда щенкам было около десять недель, над семейством Ясона разразилась беда. Ясон лежал свернувшись около норы, а щенята бродили вокруг, охотясь за насекомыми. День был пасмурный, солнца, которое выдало бы опасность, отбросив тень, не было, и никто из нас не заметил черного силуэта на сером небе, пока орел не сложил крылья, входя в пике: мы услышали свист ветра, когда он несся к земле. Шакалы на миг окаменели, но раздался ужасный вопль Синды, бившейся в когтях орла-скомороха, и все бросились бежать — щенята к норе, Ясон к орлу.

Орел-скоморох медленно поднялся с вопящей Синдой в когтях, а Ясон бежал, подняв морду, не в силах помочь. Эта птица — не из крупных, и ей было трудно подниматься со сравнительно тяжелой добычей. Внезапно орел разжал когти, и Синда полетела вниз. Я был в полной уверенности, что она погибнет если не от ран, то от удара о землю — она падала с шестиметровой высоты.

Ясон мгновенно подбежал к тому месту, где упала Синда, — это был островок высокой травы. Когда он немного успокоился, я подъехал ближе, но Синды не было видно. Весь остаток дня я наблюдал за остальным семейством в каком-то отупении. Щенята почти все время лежали у входа в нору и два раза спасались в ней, когда над головой пролетали птицы. Ясон ушел на охоту, и вот наконец солнце закатилось. Ночью, пытаясь уснуть, я слышал свист ветра в сложенных орлиных крыльях и душераздирающий крик Синды; я видел маленькое золотистое тельце, низвергающееся с неба.

На следующий день жизнь шла своим чередом, как будто ничего не случилось. Яшма спала на траве, Руфус охотился за насекомыми, Слиток играл с камнем: опрокинувшись на спину, он придерживал камень передними лапами, а задними царапал, как кошка, играющая с клубком шерсти. Ясона поблизости не было, и я подумал, что он на охоте.

Прошло уже два часа, как я подъехал к норе, и вдруг из норы медленно вышло маленькое существо. Это была Синда. Движения у нее были скованные, и, рассмотрев ее в бинокль, я увидел, что под подбородком у нее большая рана. Других видимых повреждений я не нашел. Моргая от яркого солнечного света, она улеглась у входа в нору. Немного спустя Эмба стала ее вылизывать.

Рана Синды страшно воспалилась, и с неделю она еле таскала ноги. Яшма и Эмба часто лизали ее, и Синда постепенно поправлялась, а недели через три была совсем здорова.

Собственно говоря, Синде удивительно повезло. Несколько недель спустя я видел, как щенка одного из соседних шакалов схватил воинственный орел — гигантская хищная птица, которая часто уносит маленьких газелей, обезьян и других животных. Этому щенку спастись не удалось. В тот же год, позднее, один из студентов видел, как другой воинственный орел пытался унести почти взрослого чепрачного шакала. Но когда он поднялся уже довольно высоко, на него напал большой гриф (возможно, ушастый) и силой принудил его снизиться. Несколько минут орел старался отбиться от грифа, волоча по земле кричащую жертву, но в конце концов бросил ее, и шакалу удалось уползти. Хищные птицы, вероятно, представляют одну из главных опасностей для молодых шакалов: мы с Джейн нашли остатки трех шакалов у дерева, на котором было гнездо какого-то крупного орла или грифа. На шакалов часто охотится и другой хищник — леопард.

После того как я видел смертоносную атаку орла, я всегда с затаенной тревогой смотрел, как щенята Ясона играют или охотятся вдали от норы. Особенно я беспокоился, когда семейство совершало свои периодические «переезды» из одной норы в другую, а таких переездов к тому времени, когда щенятам исполнилось двенадцать недель, насчитывалось уже пять. Самое длинное расстояние между первыми четырьмя норами было семьсот метров, а вот пятая нора находилась в километре от четвертой. Последний переход — единственный, который нам удалось увидеть, потому что дело было днем. В это утро, вскоре после моего приезда к норе, Ясон и Яшма, лежавшие неподалеку, вскочили и быстрой рысью куда-то побежали. Трое щенят бросили охоту за насекомыми и пустились следом, только Синда осталась сидеть у входа в нору. Должно быть, у родителей есть какой-то сигнал, по которому щенята или остаются, или бегут следом, — иначе трудно объяснить, почему они незамедлительно последовали за взрослыми, хотя обычно возвращались, пробежав каких-нибудь двадцать метров. Как бы то ни было, они бежали за Ясоном и Яшмой, пока заросли не скрыли их от меня. Я поехал за ними, оставив Синду — крохотную фигурку на фоне зеленой травы, покрытой росой.

Старшие шакалы бежали не оглядываясь. Время от времени щенки поодиночке или вместе вырывались вперед, а иногда отставали, занятые обследованием местности, но в общем семейство бежало одной группой. Примерно в полукилометре от норы маленькая стая скрылась в зарослях травы, а когда они выбежали оттуда, я увидел, что с ними нет Эмбы. Я немного подождал, но она не показывалась, и я последовал за остальными — никто из них даже не оглянулся, не замедлил бега.

Почему Эмба отстала? Может быть, она испугалась незнакомой местности? До дома-то она сумеет добраться — свежий запах на росистой траве держится хорошо. Но меня тревожила мысль об опасностях, которые угрожают ей на пути: сможет ли она спастись, если встретит гиену или если на нее налетит хищная птица? Едва ли… Правда, везде были норы, куда она могла бы спрятаться, но что подстерегает ее в их непроглядной тьме? Мне очень хотелось разыскать Эмбу, но я боялся еще больше перепугать ее своим приближением — одна, вдали от родной норы, она в панике могла совсем заплутаться. И я поехал дальше, мысленно скрестив пальцы[4].