— Нет, ни в коем случае, — возразил Шварц.

— Почему нет?

— Потому что это было бы неразумно. Если наши враги уже там, что, конечно, маловероятно, то, спустившись в ущелье, мы свалились бы прямо к ним в объятия. Однако скорее всего, они еще не подошли, и мы можем вполне не торопиться, а подождать наступления утра. Вели потушить факелы! Мы останемся здесь до рассвета, это самое умное, что сейчас можно придумать.

Огни тотчас были потушены, и теперь ни один человек, по воле случая оказавшийся в этом пустынном месте, ни на секунду не заподозрил бы о присутствии здесь нескольких сотен готовых к бою людей.

Утренние сумерки в Судане столь же коротки, как и вечерние. Было еще совсем темно, когда где-то глубоко внизу, на самом дне ущелья, раздался громкий птичий крик. В тот же миг, как будто утро проснулось по этому сигналу, мрак стремительно начал рассеиваться. В неясном сером свете стали постепенно проступать стволы деревьев, потом кустарники, вскоре можно было различить уже отдельные маленькие ветки, листья и цветы. Через какие-нибудь три минуты лес залил свет, и сотни, даже тысячи радостных птичьих голосов приветствовали восходящее светило.

Шварц и Пфотенхауер первыми поднялись с земли и дали солдатам знак отправляться дальше. Оказалось, что проводники прекрасно знали свое дело: стоило им ночью сделать еще хотя бы сотню шагов, и люди врезались бы в высокую, почти отвесную стену гранитных скал. Все горы Гута сплошь состоят из этого камня.

Основная часть отряда все еще находилась под сенью густых крон, которые так тесно переплетались между собой, что сквозь них едва просвечивало небо. Но над головами шагавших впереди немцев уже не было сплошной лиственной или хвойной крыши: они только что вышли на открытое пространство и остановились на краю ущелья эс-Сувар.

По краям оно было уже, чем в середине, и достигало около восьмидесяти шагов в ширину, длина же его была раз в десять больше. Стены ущелья так круто вздымались вверх, что по ним, казалось, невозможно было спуститься. Однако напротив того места, где стояли сейчас Шварц и Отец Аиста, вниз вел узкий коридор, вход в который находился приблизительно на одном уровне с дном долины; оттуда можно было проникнуть в ущелье без особых сложностей. Лес подступал к скалам почти вплотную, сами же они были абсолютно голыми, на их ровном сером фоне не было заметно ни единого стебелька или травинки. Однако на дне ущелья колыхались на утреннем ветерке верхушки стройных пальм; это говорило о том, что там, внизу, должна была иметься вода.

Король и Вахафи подошли ближе, и последний сказал, указывая себе под ноги:

— Это и есть сто четырнадцать пальм глав Корана, которые посадил имам, чтобы снять с ущелья проклятие. Во всей округе вы не встретите больше ни одной пальмы; они не растут в здешних краях, и это служит доказательством чуда, которое пожелал сотворить Аллах, вняв молитвам своего преданного слуги.

— Кажется, внизу нет еще ни одного человека, — сказал Шварц. — Таким образом, нам действительно удалось опередить Абуль-моута, и я думаю, у нас есть время осмотреть ущелье. Где здесь есть спуск вниз?

— Вон там, впереди, напротив нас. Это единственный вход в ущелье, другого нет.

— Ты в этом уверен?

— Да. Я неоднократно бывал здесь и много раз тщетно пытался вскарабкаться на скалы. Сейчас я провожу вас к тому спуску, и вы все увидите сами. Прикажите своим людям следовать за нами!

— Погоди, погоди, не так быстро! Ты что, думаешь, что мы отправимся в ущелье в полном составе?

— Конечно!

— И там будем ждать прибытия Абуль-моута?

— А разве нет?

— Разумеется, нет, иначе мы пропали!

— Почему?

— Потому, что Абуль-моут подойдет к краю ущелья, заметит нас и перекроет нам выход. Тогда мы окажемся запертыми среди скал, и он сможет перебить нас как котят.

— Что за мысль, господин! Ты разве забыл, сколько у нас воинов? Сколько голов и рук?

— Чего может стоить даже миллион рук, если головы, которым они служат, не научились думать? Посмотри, как узок этот вход! Достаточно будет двадцати человек, чтобы перегородить его!

— Так мы нападем на них!

— Это может нам дорого обойтись: видишь, там повсюду разбросаны обломки скал, за которыми могут укрыться ловцы рабов. Они будут стрелять в нас, оставаясь при этом в безопасности за камнями.

— Какое значение имеет, если мы и потеряем тридцать, сорок, пусть даже пятьдесят человек? С нашими сотнями Абуль-моуту все равно не совладать.

— Послушай, Вахафи, я ведь христианин, а моя вера учит, что жизнь каждого отдельного человека должна быть свята для нас. Поэтому я сделаю все возможное, чтобы ни один из наших солдат не пострадал в предстоящем бою.

— Но, господин, это невозможно.

— Давай не будем сейчас об этом спорить! Прежде всего мне нужно осмотреть ущелье, только после этого я смогу понять, как нам действовать дальше. Я спущусь туда с несколькими моими друзьями. Остальные останутся здесь и будут ждать нашего возвращения. Против того, чтобы в ущелье отправился весь отряд, я категорически протестую, потому что тогда случилось бы именно то, чего так ждет Абуль-моут: мы попали бы в западню!

— Но тогда каким образом ты собираешься его победить?

— Там будет видно. Может быть, Отец Смерти сам захочет войти в ущелье и подкараулить нас там. Тогда мы заняли бы вход, и он попался бы в свою собственную ловушку. Впрочем, не думаю, что он способен на такую безумную выходку; я считаю его слишком умным человеком для этого.

— Почему, собственно, вам это кажется столь нереальным?

— Потому что, если бы он это сделал, его бы стали презирать все ловцы рабов.

— Да, если бы он мог предположить, что мы уже здесь. Но он-то не ждет нас раньше завтрашнего дня! Поэтому вполне возможно, что на сегодня он решит остановиться в этом удобном для лагеря месте.

— Гм, об этом я не подумал. Пожалуй, что вы и правы!

— Конечно, ставку можно делать только на то, что он будет рассчитывать на успех своего плана, в противном случае я совершенно согласен с вами. Но вы, помнится, собирались спуститься вниз и провести рекогносцировку. Давайте-ка сделаем это, не откладывая, потому что Абуль-моут может появиться довольно быстро.

Оставив солдат на опушке леса, предводители двинулись вперед по левому краю ущелья. Отсюда оно хорошо просматривалось. Со всех сторон долина была окружена пальмами, в центре ее лежал зеленый травяной ковер, однако ни ручья, ни какого-либо другого источника видно не было. Шварц выразил свое удивление по этому поводу, на что Вахафи ответил:

— Когда мы спустимся вниз, ты увидишь, что там все же имеется вода.

Путь к входу в ущелье преграждал большой вертикальный обломок скалы, и друзьям пришлось немного углубиться в лес, чтобы обойти его слева. Это, впрочем, было совсем нетрудно; уже через десять минут путники почувствовали, что склон стало полого понижаться. Лес кончился, уступив место кустарнику, а потом Шварц с изумлением увидел перед собой ровное, лишенное травы поле, посреди которого возвышалась гора в форме подковы. Внутренняя сторона этой горы и образовывала ущелье.

Вход в него составлял в ширину всего двенадцать шагов. Оказавшись внутри, люди на миг замерли, пораженные открывшимся перед ними зрелищем.

Ровные, голые стены ущелья достигали в высоту не менее ста футов, за ними приветливо кивали верхушки деревьев. Вдоль подножия скал, вокруг всей долины, шло своеобразное возвышение, напоминавшее дамбу. Сочившаяся сверху вода стекала в желоб, который имелся посередине дамбы _;и образовывала маленький ручеек. Чуть поодаль от входа в ущелье в ручеек впадала подземная речка, выходившая наружу через дыру в камне. Эта вода и питала пальмы, которые росли прямо на дамбе, на равном расстоянии друг от друга.

— Сосчитай их! — предложил Вахафи Шварцу. — Справа и слева по пятьдесят, сзади семь и здесь, впереди, тоже семь — вместе получается ровно сто четырнадцать. А теперь подойди поближе и посмотри, как каждая называется.