— Ой! Эй, без насилия, сестрица!
— Без насилия, мой дурачок! Что с тобой приключилось, раз ты сюда вломился? Ты все тот же — без царя в голове! Когда ты вырастешь наконец?
Джерри ничего не ответил — просто стоял и смотрел на нее.
Хрупкая атмосфера игры рассеялась. Его диковатые глаза прошлись по дорогому платью и брошенным у двери модным туфлям. Достав сигарету, он закурил, все еще глядя на сестру. У него всегда была способность вызывать в ней чувство неполноценности, ощущение личной ответственности за все грехи мира, но сейчас Наоми не трогало неодобрение, которое постепенно проступало на его лице, пока он обозревал материальную сторону ее мира.
— Это важно для меня, Джерри, — продолжила она, — я не хочу, чтобы ты здесь был.
— Старик в конце концов должен будет тобой гордиться, — сказал он без выражения. — Его маленькая Наоми превратилась в прекрасную капиталистическую свинью, как и все прочие.
— Не начинай с меня.
— Ты мне никогда не рассказывала, как он реагировал, когда ты вышла замуж за того япошку. — Джерри цинично засмеялся, словно залаял. — Только моя сестра Наоми могла выйти замуж за япошку по имени Тони. Боже, что за страна!
— У Тони мать — американка! И он один из ведущих биохимиков в стране! Его работы публикуются в очень важных… — Наоми остановилась, поняв, что защищает человека, который ей теперь даже не нравится. Вот так всегда с Джерри…
Она медленно повернулась к Джерри и некоторое время внимательно его изучала. Ей снова показалось, что в его облике мелькнула усталость, и она должна была напомнить себе, что все это — игра.
— У тебя что, снова проблемы?
Джерри пожал плечами.
«Он действительно выглядит уставшим», — подумала Наоми; все же она была дочерью своей матери.
— Пойдем на кухню. Дай-ка я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
Даже если бы в дверь коттеджа пытались вломиться бандиты, в пять часов женщина ее семейства усаживала бы всех за обед.
Пока Джерри курил, она сделала ему сандвич с жареным мясом, добавив туда ломтик швейцарского сыра, как он любил, и поставила на стол тарелку с купленным для себя инжиром.
Разложив перед ним еду, она налила себе бокал вина, посматривая, как он ест. Наоми поняла, что Джерри голоден и что он не хочет показать ей, насколько он голоден. И когда же в последний раз он ел приличную пищу? Раньше женщины становились в очередь, чтобы удостоиться чести накормить Джерри Джеффи. Наверное, и сейчас та же картина, потому что ее брат сохранил сексуальную привлекательность, щедро отпущенную ему судьбой. Ее всегда бесило, как небрежно он обращался с влюбленными в него женщинами.
Наоми сделала ему второй бутерброд, который исчез с такой же скоростью, как и первый. Усаживаясь на стул рядом с ним, Наоми испытывала гордость. Ее брат был лучше их всех — с чувством юмора Эбби Хофмана, дисциплиной Тома Хайдена, зажигательной речью Стокли Кармайкла. Но сейчас Джерри — динозавр, радикал шестидесятых, перенесенный в эпоху всеобщего эгоизма. Он пытался пробить корпуса ядерных ракет шариковой ручкой и докричаться до людей, уши которых были плотно закрыты наушниками их магнитофонов фирмы «Сони».
— И сколько ты платишь за эту квартиру — спросил Джерпи скомкав салфетку и встав, собираясь одержать окончательную победу над ее холодильником.
— Не твое дело! — Наоми не собиралась выслушивать его лекцию о количестве голодающих детей, которых можно было бы накормить на ее месячную квартирную плату.
Джерри открыл пакет с молоком и достал из буфета стакан.
— Как мать? — небрежно спросил он.
Тон вопроса не обманул Наоми.
— У нее небольшие проблемы с артритом, а в остальном все в порядке.
Джерри сполоснул стакан и поставил его на верхнюю полку посудомоечной машины. Он всегда был большей чистюлей, чем Наоми.
— У папы тоже все в порядке, — сказала она и не удержалась от искушения задать ему вопрос:
— Ты знаешь, что он прошлым летом ушел в отставку?
— Да, знаю. Они еще спрашивают о…
Наоми не смогла с собой справиться. Она поднялась со стула, подошла к брату и потерлась щекой о его руку.
— Я знаю, что они думают о тебе, Джер, — мягко Сказала она. — Просто… это тяжело для них.
— По-твоему, это из-за их гордыни? — горько спросил он.
— Их приятели рассказывали… — ответила она, зная, как неубедительно звучит оправдание.
Он обнял ее коротко и неуклюже и быстро ушел обратно в комнату. Стоя около окна, он одной рукой отодвигал штору, а другой прикуривал сигарету.
— Джерри, расскажи мне, почему ты приехал? Чего ты хочешь?
Минуту он смотрел на силуэты зданий на фоне неба. Потом сложил ладони вместе и, встав в молитвенную позу, отвесил ей небольшой поклон.
— Только маленькое убежище, сестренка. Только маленькое убежище.
Далли выиграл турнир в Лейк-Чарльз.
— Целое сокровище выиграл, — ворчал Скит, когда воскресным вечером они втроем возвращались в мотель с призом — серебряном кубком, похожим на урну, и чеком на десять тысяч долларов. — Турнир выеденного яйца не стоит, и ты, конечно, показываешь лучшую игру за два месяца! Скажи на милость, что тебе мешало так играть в Файрстоуне или в любом другом месте, где на тебя наведены телекамеры?
Франческа сбросила босоножки и рухнула на кровать. Казалось, усталость добралась уже до костей. Она обошла все восемнадцать лунок на площадке, ободряя Далли, а заодно отбивая охоту у секретарш из нефтехимической компании приближаться к нему слишком близко. Франческа вбила себе в голову, что сейчас, когда она его любит, дела у Далли изменятся к лучшему.
Для нее он будет играть, как сегодня, начнет выигрывать турниры и зарабатывать для них кучу денег. Они были любовниками меньше суток, поэтому она понимала, что мысль Далли назначить ей постоянное жалованье несколько преждевременна, но не могла об этом не думать.
Далли начал вытягивать свою рубашку для гольфа из светло-серых спортивных брюк.
— Я устал, Скит, у меня запястья болят. Отложим это до лучших времен, согласен?
— Ты всегда так говоришь! Но лучшие времена никогда не наступают, потому что ты и слушать об этом не желаешь! Ты продолжаешь…
— Прекрати! — Франческа спрыгнула с кровати и повернулась к Скиту. — Послушай, оставь его в покое! Ты что, не видишь, как он устал? Сегодня он был великолепен!
— Моя милая великолепная тетя, — протянул Скит. — Этот мальчик не играл и на три четверти своих возможностей, и сам прекрасно это знает. Занимайся-ка лучше своей косметикой, мисс Фран-чес-ка, и позволь мне позаботиться о Далли!
Он важно прошествовал к двери и, уходя, громко захлопнул ее.
Франческа повернулась к Далли:
— Почему ты его не уволишь? Он невозможен, Далли! Он все так усложняет!
Далли вздохнул и стянул рубашку через голову.
— Оставь его в покое, Френси.
— Этот человек у тебя служит, а ведет себя так, как будто он твой хозяин. Ты должен положить этому конец.
Далли шагнул к коричневому бумажному пакету, принесенному с собой, и вынул из него блок из шести банок пива.
«Он слишком много пьет», — подумала Франческа, хотя Далли никогда не выказывал ни малейших признаков этого. А еще она видела, как Далли принимал несколько таблеток, и вряд ли это были витамины. Со временем она заставит его отказаться от обеих этих вредных привычек.
Он вытянул банку из упаковки и открыл крышку.
— Лучше не старайся встать между мной и Скитом, Френси.
— Я не стараюсь встать между вами. Я только хочу, чтобы твоя жизнь стала легче.
— Да? Ну, забудем. — Он допил пиво и поднялся. — Я отправляюсь в душ.
Франческа не хотела, чтобы он сердился на нее, и сложила губы в неотразимую соблазнительную улыбку.
— Тебе спину не потереть?
— Я устал, — ответил Далли с раздражением, — оставь меня в покое. — Он прошел в ванную и закрыл дверь, успев увидеть обиду в ее глазах.
Стянув одежду, Далли включил душ на всю катушку. Вода струилась по его поврежденному плечу. Закрыв глаза, он поворачивался под струями, думая о жаждущем любви взгляде, который успел заметить. Ему нужно было бы раньше понять, что Франческа вообразит, будто влюблена в него. Для нее весь мир — приложение к ней. Франческа — яркий представитель того сорта женщин, которые не могут видеть дальше своего красивого носа. Проклятие, надо кончать с тем, что произошло между ними. Но еще с неделю им придется спать в одной комнате, и ее доступность сведет его с ума. Что можно от себя ожидать? Кроме того, прошлой ночью ему в Душу закралось какое-то сочувствие к ней, когда она рассказала эту глупую историю про бородавочника.
