— Но ваш желудок… — начала было мисс Гримбл.

— Послушайте, мисс, ведь я не лезу в ваш гардероб, почему вы позволяете себе заглядывать в мой желудок? — отшутился Кинг, но шутка не удалась. Мисс Гримбл обиженно поджала губы.

— Будет исполнено, сэр. Я свободна?

— Постойте, мисс Гримбл, постойте…

Он должен был что-то предпринять, потому что знал: если она уйдет обиженной, утро будет безнадежно испорчено.

— Вот что я хотел спросить… Где Нокс? Почему его нет в саду?

Упоминание о Ноксе было грубой ошибкой. Не далее как пять лет назад Кинг сам посоветовал садовнику не попадаться на глаза. Нокс раздражал его своим преувеличенно подобострастным видом. В порыве прекраснодушия Кинг забыл об этом, и мисс Гримбл взялась освежить его память.

— Нокс стриг траву, когда вы распахнули окно, он ушел.

— Почему? — глупо спросил Кинг.

— Потому что он не знал, что вы пожелаете его видеть, — отчеканила мисс Гримбл.

Но Кинг не хотел признать свое поражение.

— А вы не спросите у него, какая пташка пела сегодня под окном? — невинно произнес он.

— Пташка? — остатки бровей мисс Гримбл взлетели под самый верх лба.

— Да, пташка, — уже свирепея, повторил Кинг. — Она пела так: тинь-тир-ли-люли-тинь!

— Как, как?

— Тинь-тирли-люли-тинь! — заорал Кинг в микрофон.

— Я так и должна сказать — тинь? — мисс Гримбл безжалостно добивала его.

Кинг ударил по клавише и выключил канал внутренней связи. Его обидели. Он пытался поделиться радостью — его не поняли, хотел пошутить — на него обиделись, он предложил мир — тогда обидели его самого. Нет, не зря пятнадцать лет назад он дал зарок оставлять при себе и свои несчастья, и свои радости, ибо и то, и другое люди встречают равно неприязненно. Радости, потому что они чужие, несчастья, потому что этого добра у всех своего достаточно. Праздный разговор с экономкой с самого начала был чреват ссорой, нужно было предвидеть это.

Так продолжал думать Кинг, погружаясь в бассейн. Мысли отвлекали его от плаванья, в конце концов он застрял на мелком месте, там, где в бассейн выходила труба с подогретой водой. Теплые струи обтекали тело, навевая дремоту.

— К черту! — разозлился Кинг. — Портить такое утро из-за стычки с мисс Гримбл! Не будет этого.

И, оттолкнувшись от стенки, он поплыл. Предки наградили его крепким костяком земледельца — плечи широко разнесены на массивных ключицах, от этого гребок получается емким, и тело, как торпеда, вылетает на поверхность.

Потом он вылез на теплый гранит бортика и растерся полотенцем. От плаванья в мышцах возникло ощущение томной усталости, а кожа все еще помнила ласковый холодок воды.

Вода… Удивительная субстанция! Тяжелая и невесомая, прозрачная и сплошная, податливая и твердая! Как могло возникнуть такое из неосязаемых молекул двух газов? И хотя Кинг лучше, чем кто-либо другой, зная, как это произошло, он не мог отказать себе в удовольствии наивно восхищаться изумительной этой средой.

Возвращаясь в дом, он увидел, как за кустами мелькнула спина Нокса. Кинг хотел было окликнуть его, чтобы спросить о пташке, которая пела в кроне вяза, но, представив, как задрожал бы Нокс, если бы он вздумал заговорить с ним после пятилетнего молчания, передумал. В библиотеке у него хранился полный Брэм, по которому можно узнать о любой пташке без всякой помощи Нокса.

Несколько метров отделяло его от входа в дом, когда в глаза ему сверкнул солнечный зайчик. Кинг вздрогнул, так и есть — над оградой, как мачты в гавани яхт-клуба, колыхалась целая роща шестов с прикрепленными телекамерами. После нескольких лет затишья, когда Кинг начал уже надеяться, что о нем прочно забыли, камеры все чаще стали появляться над оградой.

Послав к чертям всех репортеров с их дурацкими затеями, Кинг легко взбежал по ступенькам, и за ним захлопнулась дверь.

— Завтракать, мисс Гримбл! — крикнул он, войдя в комнату и включив канал связи.

В стене раскрылся проем, и транспортер доставил поднос с завтраком, Вдохновленная ссорой мисс Гримбл превзошла самое себя: дымились округлые ядрышки картофеля в узорчатых лапках укропа, редиска нарядно алела среди пучков зеленого лука, а простокваша застыла в горшочке монолитным куском.

— Вы чудо, мисс Гримбл! — воскликнул Кинг. — Что бы я делал без вас!

Лесть! Нет более простого и надежного средства коммуникации.

— Я очень рад, что вы живете у меня, — пел Кинг, наслаждаясь пищей. — А вам, должно быть, нелегко со мной.

— Не с вами, а с экраном телевизора, — проворчала мисс.

— Но ведь на экране — я.

— Иногда мне кажется, что вас нет, — ответила экономка, — что все это обман, передача из телестудии.

«Сейчас пришлю на транспортере пустые тарелки, и убедишься, что я существую», — подумал Кинг, но вслух сказал иное:

— Благодарю, мисс Гримбл, завтрак был великолепен! Теперь сигарету, и больше мне ничего не нужно.

— Тогда отключите экран, — послышалось из динамика, — я не выношу табачного дыма.

— Браво, мисс, браво! — Кинг захлопал в ладоши. — Великолепная шутка!

— Горькая шутка, сэр! — вздохнул динамик.

Старушка вконец расстроилась, надо было как-то утешить ее.

— Послушайте, мисс Гримбл, — начал Кинг, наслаждаясь сигаретой, — ведь я не против, чтобы вы пригласили гостей. Веселитесь, пейте коктейли… Почему вы не делаете этого?

— Потому что все время чувствую себя виноватой! — с жаром ответила женщина. — Я проработала у вас пятнадцать лет и за это время видела вас лишь однажды, когда вы расшиблись в бассейне и за вами приехал санитарный автомобиль. — Мисс Гримбл замолчала. На лице ее появилось страдальческое выражение. — Мне постоянно кажется, что вы не хотите меня видеть, потому что я в чем-то провинилась. Если б вы знали, как это трудно!

— Но ведь я сторонюсь не вас именно, мисс Гримбл. Я не допускаю к себе никого.

— Так зачем это? Вы умнейший человек, сэр Томас, что заставило вас заточить себя в эту конуру, пропахшую табаком?

Кинг почувствовал, что до очередной ссоры осталось два—три слова.

— Мисс Гримбл, сегодня прекрасное утро, — медленно выговорил он. — И чтобы не портить себе его, давайте на этом закончим, наш разговор.

— Вы рассердились на меня? — помолчав, спросила мисс Гримбл.

— Нет, — ответил Кинг, стиснув зубы.

— Если позвонят из города, соединить с вами?

— Нет.

— Ведь сегодня особенный день, будет много звонков…

— Нет!

— Всего доброго, сэр!

Послышался щелчок — мисс Гримбл отключилась.

— Упрямый старик! — добавил Кинг за нее. Несмотря на все рифы и подводные камни, ему все же удалось привести корабль своего настроения в спокойную гавань.

Насвистывая, он настроил компьютер на поиск в библиотеке и набрал шифр томов Брэма. Можно было воспользоваться системой электронного воспроизведения и читать текст с экрана телевизора — компьютер хранил в своей памяти всю библиотеку, которая умещалась на рулоне магнитной пленки размером с блюдце. Но Кинг любил книги. Их запах, шелест пожелтевших страниц, потертые корешки с золотым тиснением…

Через минуту транспортер доставил нужный том, переплетенный в зеленую шагрень. Устроившись в любимом кресле, Кинг закурил сигарету и принялся рассматривать иллюстрации. Они были выполнены в древней манере черно-белых гравюр, с поразительной выпуклостью передававших мельчайшие детали птичьего оперения. На перышках был прорисован каждый волосок. Особенно поразил Кинга рисунок, изображавший полевого воробья. Прекрасно запечатлел художник, как острый коготок птички проколол травинку, приникшую к земле. Каким терпением надо было обладать, чтобы нанести на медную доску бесчисленное множество линий различной толщины, которые чудесным образом соединялись в изображение предметов и животных! И хотя этого же можно достичь простым нажатием пальца на кнопку фотокамеры, труд искусного мастера не бесцелен, ибо ни одна фотография не смогла бы передать самодовольства этого воробья, когтистой лапкой попирающего землю. И все же замечательное это искусство погибло. Люди лишились дара терпения. Репортеры, фотокамеры, телекамеры, целая роща телекамер над оградой…