И этот идиотский костюм… Кисейные панталоны, сквозь которые просвечивает его член, кретинская чалма… Особенно по-дурацки все это выглядит в сочетании с соломенными кудрями и простецкой физиономией техасского паренька, каковым, собственно, Джейк и являлся изначально.
Он решительно распахнул дверь и мрачно уставился на клиентку, скорчившуюся в неестественной позе на постели. Бедная тетка, отстраненно подумал он. И на нее напялили эту ерунду.
Сжавшаяся на постели женщина была не так уж и молода. Пожалуй, ей перевалило за тридцать, а то и за тридцать пять. Темные вьющиеся волосы, распущенные по плечам, завивались неестественно ровными кольцами, а у самых корней виднелась седина. Карие глаза следили за Джейком одновременно с любопытством и страхом.
Губы у женщины были ярко накрашены алой помадой, и Джейк с досадой подумал о том, что после этого свидания ему придется долго отмываться под душем… Приторный запах ванили разливался по комнате, и Джейка немедленно затошнило. В детстве он однажды слопал рождественские ароматические свечки и с тех пор не переносил ваниль…
Телосложения клиентка была довольно плотного. Начинающая увядать грудь едва не вываливалась из аляповатого золотого лифчика, а прозрачные панталоны, такие же, как и его собственные, не в силах были скрыть целлюлит и складки на талии и животе. Джейку стало немного жаль ее, эту развратную и одинокую бабу, так и не нашедшую своего личного счастья и потому прибегающую к сомнительным услугам сомнительного отеля… В этот момент с кровати донесся страстный и захлебывающийся шепот:
— Ну что же ты, красавчик? Приди и возьми меня, мой восточный принц! Я хочу, чтобы ты меня трахнул!
Джейк скривился от отвращения, правда, только мысленно. Быстро шагнул к кровати, схватил темные пряди, намотал их на руку, и заставил свою одалиску распластаться на животе…
То, что происходило потом, не имело никакого отношения ни к любви, ни к страсти, ни к любым человеческим чувствам. Два животных спаривались на шелковых покрывалах, рыча и визжа от возбуждения, и тысячи непристойностей срывались с языка женщины, заставляя возбужденного мужчину еще исступленнее овладевать ею…»
Морт перестал печатать и отъехал от стола, чувствуя, как на лбу выступила испарина. Назвать заклятие истинным именем — и оно спадет… Может быть, он уже освободился от Коры Стромберг?
Он хмуро перечитал написанное и мрачно усмехнулся. Вообще-то все это смахивает на помешательство — но разве не помешательством является и вся его связь с Корой? Как можно в здравом уме мечтать о шлюхе, которая даже не притворяется, что любит тебя, которую в тебе волнует только одно: длина твоего члена и способность трахаться всю ночь напролет…
Морт снова вызвал в памяти образ Фиджи. Лучше уж думать о ней, хотя и она наверняка недалеко ушла от Коры в любовной науке. Если уж она хотела отдаться ему в четырнадцать лет…
Странно, но он больше не мог вызвать в себе той горечи и ярости, которые сжигали его тогда, в саду Стивенсов, и мучили в воспоминаниях все эти одиннадцать лет. Собственно, в тот самый вечер, позавчера, в ресторане, когда он увидел повзрослевшую и невыразимо хорошенькую Фиджи Стивенс, из сердца словно вынули тупую иглу, и теперь он не мог заставить себя злиться на нее, как раньше.
Даже, пожалуй, наоборот. Нечто вроде облегчения испытывал теперь Джордж Мортимер Вулф, граф Кентский, при одной мысли об Ифигении Стивенс и о том, что сейчас она спит в соседней комнате. Как будто все встало на свои места…
Он нерешительно покосился на компьютер. Интересно, а костюмную мелодраму ему слабо попробовать?
«…Вне себя от злости и разочарования, Черный Волк кинулся к распахнутому окну. В лицо ему ударили хлесткие струи ветра, пропитанного дождем и морскими брызгами, и он не знал, соль ли моря — или его собственных слез — стынет на обветренных губах. Тьма за окном, да рев прибоя, разбивающегося о прибрежные скалы. Никто не сможет выжить, упав на эти жернова мельницы морского дьявола.
Белобрысая дура! Восторженная идиотка! Какого дьявола она так поступила, в отчаянии думал Морт, силясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме клубящегося мрака, прорезаемого изредка вспышками молний. Она не дала ему ни малейшего шанса успеть сбросить с себя маску жестокого и циничного корсара, успеть сказать ей, что все эти годы странствий и сражений лишь ее милый образ берег непутевую жизнь Морта Черного Волка, лишь ее видел он в своих горячечных снах, и лишь ее имя шептал, сжимая в беспамятстве напудренные плечи портовых шлюх Тортуги и Бильбао: Аннабел Ли, любовь моя…»
Краем уха Морт, не на шутку увлекшийся продолжением авантюрно-любовного повествования, расслышал какой-то шум — и торопливо выключил компьютер. После этого, удивляя самого себя, взглянул в зеркало и недовольно поморщился при виде уже совсем откровенной щетины на смуглых щеках. Что хорошо для пирата, не подходит джентльмену… впрочем, сейчас он должен стать бандитом.
Он размашистым шагом пересек гостиную и распахнул дверь в спальню своей «благоверной», готовясь громогласно приветствовать Фиджи уже привычным «Здравствуй, киска!», но в этот момент в уши ему ударил оглушительный визг.
Фиджи Стивенс, только что сбросившая с точеных плеч голубой пеньюар, стояла перед Мортом Вулфом в чем мать родила и вопила так, что у него уши заложило. Потом она закрыла рот и сказала совершенно спокойно:
— Джо, паршивец, как ты меня напугал.
В полуобморочном состоянии Морт выкатился в гостиную и прилег на диванчик. Через минуту сюда же вышла и Фиджи, целомудренно укутанная в банный халат салатового цвета. Поразительно, но даже это мешковатое одеяние ей шло…
Сделав большие глаза и на мгновение приложив пальчик к губам, Фиджи заговорила удивительно гнусавым и писклявым голосом, изумительно копируя размалеванных полупьяных соплячек, шляющихся по ночным барам Нью-Йорка:
— Пупс, ты меня до смерти напугал! Нельзя же так врываться… без предупреждения.
— С каких это пор тебя пугают мужики, детка? Или ты решила покувыркаться со своей мускулистой горничной?
— С нашей горничной, пупс, с нашей. И че-то мне сдается, она и с тобой согласится кувыркаться, и с нами обоими тоже. На редкость отзывчивая, знаешь ли, бикса.
— Знаешь, крошка, я, возможно — ВОЗМОЖНО! — прощу тебе даже измену, но, если ты попробуешь заняться любовью с бабой, я сам лично вырву тебе ноги. Поняла?!
— Слоник, не сердись. Лучше похвали свою девочку — она вчера срубила много денежек. Сейчас я тебе их принесу.
С этими словами Фиджи страшно округлила глаза и закивала в сторону ванной. Озадаченный Морт поднял бровь в немом вопросе — а потом сообразил и лениво протянул сквозь зубы:
— Ну его к бесу, киска. Лучше пойдем, потрешь мне спинку в ванне. Я чертовски устал и хочу расслабиться…
В громадной ванной Фиджи быстро включила воду и присела на край ванны, то и дело незаметно косясь на зеркало. Морт проследил за ее взглядами и довольно быстро обнаружил то, что смущало девушку. Справа, посередине роскошного мраморного цветка орхидеи из гирлянды, украшавшей раму зеркала, виднелась маленькая и подозрительно ровная дырочка. Морт уже сталкивался с подобными игрушками — в раму была вмотрирована видеокамера.
В одном из его отелей на Майорке полиция, следящая за наркоторговцами, на время поместила камеры именно в рамах зеркал, и один из оперативников объяснил Морту — это самое удобное место, чтобы запечатлеть лицо преступника. Ведь зеркало для того и создано, чтобы в него смотреться…
Морт стянул с себя рубашку и небрежно отшвырнул ее в сторону крючка возле зеркала. К счастью, попал, рукав рубашки заслонил глазок камеры, так что осталось только задрапировать его потщательнее. После этого, включив еще и душ, чтобы заглушить возможную прослушку, Морт повернулся к Фиджи и с изумлением заметил, что она несколько скованно замерла у самой двери, явно отводя глаза…
