Первый раз Артур останавливается в полуметре от полыхающей древесины — поднимая руки, показывает новую попытку, и она следует тут же. Не знаю, нарушает ли он правила — хотя, какие, вообще, правила могут быть в этих идиотских соревнованиях? Но, отойдя гораздо дальше того места, с которого начинал Матвей, он берет очень сильный разбег и прыгает с курвырком, падая на землю и кубарем прокатываясь по ней под новые радостные крики и свист.

— Так, все! Выше вже не ставить! — резко командует с места Гордей Архипович, глядя на ретивых молодцев, с готовностью бросающихся к планке, чтобы поднять ещё. — Все, победителей сьогодни двое, нияких бильш соревнований! Бо й правда, морды себе попалите, а я виноватый буду. Все, хорош! Песни-танцы ще ладно, до часу ночи можно, а оце свое безобразие — убирайте вже, одна морока с ним!

Я снова растерянно моргаю, не понимая, то ли он сжалился и пощадил мою изнеженную городскую психику, то ли действительно остался доволен — пусть Мотя тоже прыгнул, но Артур сделал это гораздо зрелищнее, а значит, «не посрамил честь». Или больше всего, как истинный хозяин, переживает за траву и сено, которые непременно сгорят, если молодежь по неосторожности устроит пожар.

Мои догадки оправдываются тут же, едва Артур, отряхнув землю с одежды и стряхивая пыль с ладоней, опять направляется к нам. Теперь я вижу, что щека у него чем-то испачкана — не то сажей… хотя, откуда ей здесь взяться… скорее всего просто пылью с земли, а вот на выбившихся краях рубашки видны дырочки-пропалины, наверное, от искр.

— Ай, молодец, сынку! Йди сюда, выпей вже воды или узвару. Хватит тебе наливки, хватит, кажу! Куда руки тянешь?

— Так за удачу же!

— От водички й выпей. Тут ще неизвестно кому за твою удачу дякувать надо. Все, я сказав хватит, значит, хватит.

— Полин? А тебе не надело тут отсиживаться? Дед, отпускай ее, чего ты вцепился? Я же видел, ты ей реально допрос устроил.

— Допрос не допрос, а… Хоча, ты правий, сынку. Все, забирай ее отсюда. Забирай, шоб и духу не было! Меня вже задовбала-затуркала, тепер хай тебе голову морочить!

Артур, осушая стакан с водой жадными глотками, ставит его на стол и довольно кивает. Замечаю, что его слегка пошатывает — то ли от адреналина, то ли просто от того, что он счастлив, свободен и пьян.

И вот в таком виде он прыгал через эту опасную штуку? Черт! Снова злюсь, глядя на него, на пропаленную одежду, на взъерошенные волосы, злюсь на себя, на весь этот дурацкий мир, на эти порядки, на беспечность и в то же время невероятную косность и полную непробиваемость.

… Горить, горить сосна

Горить та палае

Кричить Галя криком

Кричить, промовляе…

— Я, конечно, рада, что вы за меня все решили, но я устала и буду идти отдыхать.

Мой голос звучит резко, выбиваясь из общего радостного хора и даже ворчания Гордея Архиповича — притворного, и на самом деле странно добродушного, особенно после того, как он честно высказал мне свое недоверие.

— Отакой! А це шо за новые капризы?

— В смысле? Полин, так еще ж никто не расходится.

— Я… Я расхожусь. Я устала и мне надо идти. Мне кажется, это достаточный повод — или я должна просить разрешения у всего хутора?

— Эй, ну ты чего?

— Да ничего. Я устала, просто отпустите меня!

— Ну все, все. Хорош кричать. Хай иде сынку. Хай иде. И попробуй вас, жинок, разбери. Не будем же ми дивчину силою держать? Эге ж?

— Ну… Да, конечно. Иди, если хочешь.

Кажется, Артур впервые с момента нашего приезда испытывает настоящее замешательство. Вот и отлично, пусть ощутит то, что я ощущаю здесь каждую секунду, каждое мгновение. Пусть поймет, как мне.

Не глядя на него, выскакиваю из-за стола и бегом направляюсь к хозяйскому дому, даже не думая, как в потёмках найду свою комнату, на ходу размазывая слёзы по лицу и чувствуя, как они щипают глаза. Слишком много напряжения, я просто не выдерживаю. Я хочу побыть одна, поспать час, а после… После начну собираться.

Я уеду отсюда, первым же утренним автобусом. И скажу об этом Артуру, если он не забудет прийти на встречу в договоренное место.

И даже если не придёт, я не останусь здесь больше ни на день, что бы мне ни говорили, как бы не убеждали. Не останусь и все тут.

Пошло оно все к черту, это хуторское житьё-бытье. Как я могла на это согласиться, только подумать, что мне здесь понравится?

Перед тем как завернуть к крыльцу, натыкаюсь на две тени, скользящие у забора, причём одна из них все время на нем повисает, норовя вылезти на другу сторону, но падает. А вторая, чуть более собранная — поддерживает.

— Вхламинго! Вхламинго, бля! — громко объявляет тень, повисая на заборе и я безошибочно узнаю Вэла, который совершенно забыл и о микробах, и о панических атаках, и хочет сейчас одного — перемахнуть ограду и убежать в поля — не этим ли он пугал меня с самого прибытия сюда? И вот теперь… Какая ирония судьбы, не иначе.

— Слышь, Василь? А ты вообще в курсе, что папоротник никогда не цветёт? — здравомыслие не отказывает Оляне даже сейчас. — Не, я не против свалить, только это… фонарь возьму. Но ты, если шо, губу не раскатывай. Нет никаких волшебных цветков.

— Есть! — кажется, Вэл действительно «вхламинго» — только в таком состоянии срабатывает его потрясающий незамутненный оптимизм. — Мы найдём! Никогда не гов-ври «никогда»!

— Вот же дурень, — добродушно смеётся Оляна, и, понимая, что мне больше нечего ту делать, я ускоряю шаг.

Тут хорошо и без меня. Все прямо-таки офигительно счастливы. Одна я не у дел.

Ты снова поссорилась с целым миром, Полина.

Все как обычно.

Собрать вещи, сразмаху швыряя их в раскрытый рюкзак, занимает у меня около часа времени. Только камеру и зарядное устройство к ней я укладываю аккуратно — удивительно, но это первая поездка за много лет, когда я так и не расчехлила фотоаппарат. Обычно я делаю это сразу и ношу с собой, как третий профессиональный глаз, пусть даже условия не совсем подходящие. Да что там — чем сложнее условия, тем интереснее снимки у меня получаются! А здесь… Мне так неуютно, я так сильно чувствую себя не в своей тарелке, что даже не могу делать то, что люблю больше всего в жизни.

Это неправильно. Так не должно быть. И поэтому я скоро уеду. Автобусы из пригорода ходят рано — главное, узнать точное время. Очень надеюсь, что это мне скажет Артур, когда мы встретимся с ним там, где договаривались. Но если вдруг он загуляет или будет против… Ничего, есть другие люди! Кто там утром гонит коров на выпас, или просыпается кормить скотину? Справимся!

Главное, дождаться оговорённых четырёх часов и не сойти с ума от злости, обиды, непонятного беспокойства — на душе до сих пор какое-то странное ощущение, как будто я что-то упустила, не среагировала, должна была что-то предотвратить и прозевала.

Ощущение надвигающейся душной опасности.

Ну что за глупости! С этой мыслью я падаю на разложенный широкий диван, даже не раздеваясь и прикрывая уши подушкой. В открытое окно вместе с тёплым ночным воздухом доносятся отголоски «гулянки» — шум голосов, обрывки песен и смех, слышится бренчание гитары, к которым присоединяется неожиданно то ли аккордеон, то ли баян, не могу разобрать.

Да и не хочу я ни в чем разбираться. Все, что мне нужно — это успокоиться и задремать. Кажется, к сну урывками после приезда сюда я уже привыкла, вот и сейчас он мне необходим. Но, несмотря на все старания, я кручусь и верчусь, не нахожу себе места. Мне жарко, беспокойно, внезапно начинает давить неизвестность, отрезавшая меня от мира на целые сутки.

А вдруг там что-то случилось, без меня? А я ни слухом, ни духом, лежу здесь… прозябаю.

— Перестань истерить, не будь идиоткой, — шепчу сама себе. — Это всего лишь интернет-зависимость, ты сама над этим не раз смеялась.

Но одновременно с этим я чувствую, что уснуть всё-таки не смогу — я слишком нервничаю. С этой мыслью встаю и включаю торшер, стоящий на тумбочке неподалёку. Прохожу из угла в угол, рассеянно оглядываясь. Часы над столом, за которым когда-то учился Артур, показывают половину второго. Еще целых полтора часа — очень мало, если мерить это время моей обычной загруженной жизнью, когда не просто часы, а дни и недели пролетают так, что не успеваешь оглянуться. И ужасно много, если как я сейчас — застряла в месте, где все не твое, где ничего не происходит — а если и происходит, то такое, что размазывает тебя по стене еще больше.