– Ради Христа, Алиса, успокойся, – сказал Николай несколько раз тихим голосом. Он перекрестил жену и сына, подозвал меня и сказал, поцеловав:

– Старина, не покидай Александры Федоровны и Алексея.

Царя увели, и никому не известно куда. Той же ночью он был расстрелян двадцатью красноармейцами».

Так представляли себе происшедшее в дни, когда еще верили: «Семья эвакуирована в надежное место».

Вскоре к военному коменданту явился поручик Шереметьевский.

До прихода белых скрывался поручик в деревне Коптяки – в 18 верстах от Екатеринбурга на берегу Исетского озера. Недалеко от этой деревушки, окруженные вековым бором, были старые, заброшенные шахты.

Поручик рассказал:

«17 июля несколько крестьян из этой деревни были задержаны, когда они шли через лес, заставой вооруженных красноармейцев и возвращены обратно.

Задержаны они были около глухого лесного урочища по прозванию «Четыре брата». Им объяснили: лес оцеплен и там маневры – будут стрелять. Действительно, уходя домой, они услышали глухие разрывы ручных гранат.

После падения Екатеринбурга, когда большевистские отряды отошли из города по направлению на Пермь, коптяковские крестьяне тотчас отправились в район урочища «Четыре брата» поглядеть, что же там такое происходило.

«Четыре брата» – такое название дали урочищу четыре высокие сосны, когда-то стоявшие среди векового бора. Сосны давно упали, погибли, и остались от них два полуразрушенных пня. И старое прозвание – «Четыре брата». Недалеко от этих жалких пней, в четырех верстах от самой деревни, находились закрытые лесом старые шахты. Когда-то здесь добывали золото старатели. Но выбрали давно все золото, и залило дождем старые шахты. В одной из них образовался маленький прудик, она получила прозвание «Ганина яма». Саженях в пятидесяти от Ганиной ямы была еще одна шахта, уже без прозвища. Эта безымянная шахта была тоже залита водой. Вот сюда – в глухой лес, к брошенным шахтам – и пришли крестьяне.

В безымянной шахте, на поверхности наполнявшей ее воды плавали свежие ветки, обгорелые головешки. Край шахты был разворочен разрывами гранат. Крестьяне поняли: что-то внутри шахты взрывали. Вся поляна рядом с шахтой была истоптана копытами лошадей, и глубокие следы от телег остались на мокрой земле.

Здесь они и нашли следы двух кострищ – одного у той безымянной шахты, а другого – прямо на лесной дороге под березой. Странные это были кострища. В одном из них померещились коптяковцам сгоревшие человеческие кости. Но при прикосновении они тотчас рассыпались в прах. Порывшись в кострищах, крестьяне нашли обгоревший изумрудный крест, топазовые бусинки, военную пряжку детского размера, стекло от очков, пуговицы, крючки… Нашли также крупный бриллиант.

Следствие сличило найденное с вещами в Ипатьевском доме – те же пуговицы, крючки, пряжечки от туфель… Стало ясно: тут сжигали одежду. Значит, трупы бросили в шахту?

Решили откачать воду из этой безымянной шахты, а заодно из шахты рядом – Ганиной ямы. Приступили к откачке. В Ганиной яме ничего не нашли. Но в безымянной шахте отыскалось… Открыли дно этой шахты, промыли ил и нашли отрезанный холеный палец с длинным ногтем, вставную челюсть, которую вскоре опознали как принадлежавшую доктору Боткину, застежку от его же галстука, жемчужную серьгу из пары серег, которые носила императрица. В шахте нашли и крохотную собачку. Нашли и портретную рамочку от фотографии Аликс, которую Николай всегда носил с собой. И изуродованные ударами образа, которые надевали на себя в дорогу его дочери, и Ольгин образ Николая Чудотворца. В иле оказался и воинский значок из серебра, покрытый золотом. Это был знак полка, шефом которого была императрица. Значок, когда-то подаренный ей командиром этого полка и мистическим ее другом – генерал-адъютантом Орловым.

Как странно было произносить: «Полк Ее Величества… генерал-адъютант», стоя на краю грязной шахты, роясь в вонючем иле. Пожалуй, только большой кусок брезента с пятнами крови, выловленный из шахты, был уже из этой жизни.

Но никаких тел в шахтах не нашли. После чего всю эту глухую местность истоптали, изрыли вдоль и поперек – тел не было.

В это время объявился горный техник, который рассказал, как в середине июля встретил коменданта Ипатьевского дома в этом глухом краю. И о том, как расспрашивал его Юровский, сможет ли проехать по коптяковской дороге очень тяжелый грузовик».

Выяснились и подробности о грузовике. Вечером 16 июля из гаража Совета по распоряжению ЧК был забран грузовик. Шофера грузовика сменили, и грузовик вывел из гаража невысокий, средних лет человек с крючковатым носом.

Один из шоферов гаража узнал в нем Сергея Люханова, работавшего шофером при Ипатьевском доме. Грузовик вернули только 19-го. Он был весь в грязи, и в кузове были отчетливо видны замытые следы крови.

Теперь следствию становилось ясно, что это был за грузовик и что он привез к шахте.

Следы этого грузовика были еще видны на размытой грозовыми дождями дороге на Коптяки.

Нашли и свидетелей путешествия грузовика по коптяковской дороге.

Сторожиха в железнодорожной будке номер 184 на пересечении дороги с горнозаводской железнодорожной линией рассказала, как на рассвете 17 июля разбудил ее шум приближавшегося грузовика. Потом она услышала, как грузовик буксовал в топком болотце недалеко от будки. Потом в дверь постучали, она открыла и увидела шофера и темневший в рассветном небе силуэт грузовика.

Шофер сказал, что мотор «согрелся», и попросил у нее воды. Сторожиха привычно заворчала, и тут шофер почему-то рассвирепел: «Вы тут, как господа, спите… а мы вот всю ночь маемся».

Сторожиха хотела ответить, но увидела фигуры красноармейцев вокруг грузовика и вмиг замолчала. «На первый раз простим. Но в другой так не делайте», – мрачно сказал на прощание шофер. Она увидела, как на болотце стелили шпалы – они взяли их около ее будки – и как поехал потом дальше этот грузовик.

Поступили и еще свидетельства. На рассвете 17 июля из деревни Коптяки отправились в город люди.

Вышли они на дорогу и вдруг увидели странное шествие. Впереди скакал в матросской тельняшке на коне некто Ваганов. Кронштадтский матрос, работавший в ЧК. Один из жителей сразу признал его. За конным чекистом ехали какие-то телеги, накрытые брезентом. Увидев крестьян, матрос закричал яростно: «А ну назад! Кругом! И не оборачиваться». И матом их, и матом. И погнал он перепуганных, изумленных крестьян назад в деревню. И гнал их, наверное, с полверсты.

В это время по городу шли обыски и аресты.

Не успел уйти с красными начальник всей охраны Ипатьевского дома Павел Медведев. Велено ему было взорвать мост. Но и моста не взорвал, и из города не ушел… И вскоре оказался Пашка у следователя на допросах.

Взяли еще охранника – бывшего сысертского рабочего Проскурякова. И разводящего Якимова, того самого, который в ночь на 17-е расставил посты. Взяли и охранника Летемина. Его собака выдала, рыжий спаниель Джой. Взял он собачку к себе, в свой дом. «Чтоб с голоду не подохла» – так он объяснил потом следователю. Но опасной оказалась собака – фотографии наследника со спаниелем были известны по всей России. И забрали Летемина. Кроме собаки, обнаружились у него и другие вещи, а среди них дневник царевича, начатый в марте 1917 года в Царском Селе – сразу после их ареста.

Взял Летемин и ковчежцы с мощами нетленными с кровати Алексея, и образ, который он носил…

К тому времени много царских вещей нашлось по екатеринбургским квартирам. Оказалось, дарили их охранники своим женам и любовницам. Дарили Голощекин с Белобородовым друзьям и приближенным – как диковинные сувениры того мира, который они так удачно «разрушили до основания». Нашелся черный шелковый зонтик Государыни, и белый полотняный зонтик, и лиловое ее платье, и даже карандаш – тот самый, с ее инициалами, которым она всегда делала записи в дневнике, и серебряные колечки царевен. Как ищейка, ходил по квартирам камердинер Чемодуров. Опасными оказались царские вещи. Сколько людей отправили они к следователю…