В эту ночь он был особенно ласков и предупредителен. Он не позволил себе даже намека на прошлое и не обратил внимание на непривычную опытность Чунхуа. Он целовал ее губы, не ощущая ответных поцелуев, он ласкал ее тело, не получая взамен ответных ласк. Но при этом она делала все, чтобы доставить ему удовольствие. И ничего из этого не показалось ему подозрительным. Он был рад возвращению Чунхуа и собирался отогреть ее сердце своей любовью.

Но прошла ночь, и Итиро посетили первые сомнения. Чунхуа прятала глаза, когда говорила ему слова любви. Она часто срывалась в истерику без причины. А, наблюдая за ней в тот момент, когда ей казалось, что он ее не видит, он замечал на ее лице тревогу. Он заметил и холодность ее, и опытность ее ласк. Да можно ли было назвать эти привычные движения вдоль его тела ласками любящей женщины? Девушка знала много способов удовлетворения партнера. Слишком много для его нежной и неопытной Чунхуа. А может быть это не она? Итиро внимательно изучал спящую Чунхуа. Лучи восходящего солнца отражались в окнах соседних домов, падали на их брачное ложе. Несомненно, это тело принадлежало его любимой. Тогда что случилось с Чунхуа за время их разлуки?

Итиро нежно провел рукой по интимным местам своей возлюбленной. Кожа нежная, как цветок сакуры. Чунхуа вздрогнула и открыла глаза.

- Что случилось с ребенком? - спросил Итиро.

Он сам удивился тому, что сказал. Слова вырвались неосознанно, спонтанно. Наверное, он часто размышлял о причине грусти и нервности своей любимой. Где-то в подсознании сложилось впечатление, что все-таки ребенок существует. Чунхуа вела себя иначе, чем мать, потерявшая дитя. Такая глубокая печаль Чунхуа связана с тем, что с ее ребенком что-то не так. Он болен или инвалид.

Чунхуа вздрогнула, напряглась. Итиро смотрел ей в глаза и задал вопрос, на который она не знала, как ответить. Когда Сонг готовила ее к встрече с Итиро, она заставила ее назубок выучить такую легенду:

"Чунхуа вернулась, потому что очень сильно любит Итиро. Она избавилась от первенца, как он хотел. Долго переживала их разрыв. Но потом поняла, что готова на все, ради любимого. Она все это время любила только его. Отец спрятал ее в глухом уезде, пытаясь убить в ней чувства к нему тяжелой физической работой на рисовом поле. Он хотел выдать ее замуж за местного крестьянина. Но Чунхуа сбежала, и теперь у нее нет другого дома, кроме того, где живет Итиро. Если он ее прогонит, Чунхуа покончит с собой, так как больше никому не нужна..."

Ее легенда исключала вопросы о ребенке. Чунхуа запнулась, пытаясь найти подходящие по легенде фразы. Только сейчас Чунхуа поняла, что Итиро ни разу не спросил ее, зачем она вернулась. Она так сжилась со своей легендой, что даже не заметила того, что ей не пришлось ее рассказывать.

Чунхуа вспомнила тот день, который перевернул ее жизнь. Итиро растоптал ее. В той записке, которую вручили ей от его имени, он писал, что Чунхуа должна избавится от их нежеланного дитя. Что он не собирается связывать свою жизнь с китайской шлюхой, бросающейся в объятья первого встречного и отдающей ему свою честь. В тот день Чунхуа увезли в больницу с угрожающим выкидышем. Семь месяцев она находилась в депрессии между жизнью и смертью, не покидая стен больницы. Когда родился сын, он стал для нее единственной ниточкой, связывающей ее с жизнью. И вот теперь эта ниточка могла оборваться. Если она не сможет выполнить задание...

Что сказать? Чунхуа лихорадочно думала, но не найдя нужных слов в отчаянии впилась в губы Итиро, обвила его шею руками - только бы не видеть этот испытующий взгляд.

- Что с тобой такое? - Итиро оторвал ее от себя, вскочил с кровати.

Натянул спортивные шорты. Желание, которое всегда вызывало в нем обнаженное тело Чунхуа, ушло. Он не мог понять, почему ему больше не хочется целовать любимую. Почему ее губы не кажутся ему сладкими.

- Я люблю тебя, - дежурно сказала Чунхуа и стыдливо потянула на себя белую простынь.

Оказавшись под защитой легкой ткани, она почувствовала себя увереннее. Нужные слова сами пришли на память.

- Я сделала аборт ради тебя. Чтобы быть с тобой. Я поеду за тобой на край света. Куда ты, туда и я. Я буду помогать тебе во всем, делать все, что ты прикажешь. Я буду верной женщиной. Ты никогда не пожалеешь, что связался со мной. Я буду твоей тенью, твоей марионеткой. Приказывай. - монотонно проговорила она.

- Что ты сказала? - поразился Итиро.

- Я выполню любое твое желание, приказывай, - повторила Чунхуа тем же бесцветным тоном.

- Нет, повтори, что ты сказала о ребенке. Ты сделала аборт? И теперь ты хочешь, чтобы я стал твоим кем? Любовником? Как ты посмела ко мне прийти после этого?!

- Что?

Чунхуа медленно поднялась с кровати. Простыня сползла с ее тела, но она не замечала своей наготы. Она пылала гневом. Ее голос прерывался от рвущейся наружу ярости. Как смеет он, виновник всех ее бед, обвинять ее. Что за казнь он придумал для нее снова? В душе Чунхуа родился вулкан, он рвался наружу. Сейчас перед ней стоял враг, Чунхуа казалось, что если сейчас она убьет его, то ей станет легче. Все будет просто. Она освободится от страданий одним ударом. Чунхуа показалось, что мир затих, исчезли все звуки. Она сама удивилась, какими вкрадчивыми стали ее движения. Мысли, будто, чужие. На кухне есть нож. Чунхуа шагнула в сторону кухни, стащила с кровати простынь, в которую только что заворачивалась. Нож можно спрятать в складках материи и подойти близко, очень близко, лучше сзади.

Итиро удивленно проследил взглядом за Чунхуа, которая неожиданно резво спрыгнула с кровати и пошла на кухню. Лицо ее горело гневом. И это было странно. Потому что она должна была вести себя иначе, ведь она совершила страшное против его воли, лишила их ребенка жизни. И вела себя, как умалишенная. Конечно, она сошла с ума, - решил Итиро, и ему сразу же стало понятно поведение Чунхуа вчера вечером и ее холодность ночью.

Прежде, чем Итиро закончил анализировать поведение Чунхуа, она вернулась, красиво задрапированная в ту же простынь, которую унесла с собой. Разрумянившееся лицо ее было спокойно, на губах играла хитрая улыбка. В глазах больше не было печали и испуга. Она грациозно потянулась к нему ласковой кошкой. Он невольно раскрыл ей навстречу объятья и скорее чутьем, чем зрением угадал опасное движение. Он не видел блеска стали, только краем глаза заметил неестественно острую складку материи. Странная траектория руки Чунхуа, пытающейся обнять его со спины, зафиксировалась в его мозгу на подсознательном уровне. Она не успела приблизить хорошо спрятанный в простыни нож. Увидела злые глаза, тонкий изгиб поджатых в презрительной усмешке губ. Вот так выглядел убийца ее брата, когда всадил ему нож в живот по самую рукоять. Материя прорвалась, и нож блестел прямо перед ее глазами. В ладони впилась острые углы рукояти, пальцы Итиро сильно сжали кулаки Чунхуа. Зрачки девушки расширились от боли. Она старалась отчаянно вырываться, но это был напрасный труд. Итиро держал ее руки железной хваткой. Тогда Чунхуа рванула острие ножа к своей груди. Но не смогла ударить себя в сердце - Итиро крепко держал ее руку. Чунхуа завыла от яростного бессилья.

Кабинет сингиина* клана Осаму был полон людей. Они сидели по обе стороны длинного стола, скрывая напряжение. Все присутствующие были важными людьми, среди них не было никого ниже кайкэй*. Те, что были помладше рангом сидели в конце стола, дальше от сингиина, который возглавлял собрание.

Мужчины были одеты в строгие классические костюмы темного цвета с глухо застегнутыми воротами сорочек, чтобы скрыть от постороннего глаза свирепые ирэдзуми, покрывающие их тела от запястий до шеи. Телохранители остались за дверью.

Осаму уже стар. Более сорока лет он вел дела семьи Такахаси и был доверенным лицом клана, всегда сопровождая все его юридические сделки. За это время из восторженного юноши, свято чтящего законы чести, он обратился в нудного старика довольно плотного телосложения, свидетельствующего о его сидячем образе жизни. Одет он был, под стать остальным присутствующим, в строгий европейский костюм.