— Или просто ничего не подозревал. Кто угодно мог подойти к нему и брызнуть аэрозолем. Ладно, я тебе перезвоню.

— Буду ждать.

Кроукер задумчиво опустил трубку на рычаг. Его агент по-прежнему молчал. Почему он столько возится?

— Заходи, — пригласил он Вейгаса и передвинул языком резинку во рту. — Куда это ты так вырядился?

На Вейгасе был бордовый пиджак с широкими отворотами, расклешенные брюки того же цвета и розовая сорочка со стоячим воротничком.

— Копался в дерьме, — ответил Вейгас; с его лица не сходила широкая улыбка. — Три месяца готовились. Кроукер хмыкнул.

— Обычное дело. — Его мысли были все еще заняты отчетом о вскрытии.

— Нет, парень. Совсем не обычное. — Вейгас поудобнее прислонился к дверному косяку. — На этот раз среди дерьма я нашел одну лапочку.

Кроукер поцокал языком.

— Может, скажешь, что решил совместить приятное с полезным? Вейгас покачал головой, и его ухмылка стала еще шире.

— Нет. Только не с ней — эта лапочка особенная.

— Да? Все они одинаковые шлюхи, парень. Вейгас ждал этого замечания. Он ткнул пальцем в Кроукера, торжествующе выпалил:

— Но не она. Я был ее ангелом-хранителем и доставил ее тебе в целости и сохранности.

Кроукер озадаченно посмотрел на приятеля.

— О чем ты, черт возьми, толкуешь? Вейгас добродушно рассмеялся.

— То, что я привез в своем фургоне, парень, стоит больших денег. Поедем со мной, не пожалеешь.

Кроукер взял пиджак и двинулся по коридору вслед за Вейгасом.

— Смотри, старик, — предупредил лейтенант. — У меня нет времени на твои фокусы.

— Никаких фокусов, парень. — Вейгас снова засмеялся и вызвал лифт, — Ты не пожалеешь, вот увидишь.

Он похлопал Кроукера по спине. Открылись двери лифта, и они вошли в кабину. Вместе с ними спускался полицейский с подозрительного вида пуэрториканцом, очевидно, чтобы взять у него отпечатки пальцев и сделать фотографии.

Кроукер и Вейгас вышли из боковой двери и в холодном тусклом свете бетонного тоннеля подошли к полицейскому фургону. В узком проходе фигура Вейгаса казалась исполинской.

Он положил руку на плечо Кроукера, и тот вспомнил об одной операции, в которой они участвовали когда-то вместе. “Господи!” — подумал Кроукер. Они тогда уже и не надеялись выбраться из кровавого месива. Отчетливая картина предстала перед глазами лейтенанта: он лежит на земле с раздробленным плечом, а из-за обгоревшей машины, как ангел мщения, появляется Вейгас. Он подходит к тому здоровенному негру, в одной руке которого тяжеленная цепь, а в другой — тупорылый пистолет, и берет его голыми руками. Кроукер никогда еще не видел, чтобы человек так быстро рухнул от одного удара. В ту ночь было еще три трупа. Господи!

Кроукер почувствовал, как рука Вейгаса сжимает его плечо.

— Ничего не бойся. Мы ведь помогаем друг другу, так? Мне на всех тут наплевать — пускай строят из себя святых. У меня есть своя работа, и я ее делаю. А остальные — каждый обделывает свои делишки. Совести у них нет, и сердца тоже. Одно на уме: не проглядеть бы того, кто готов их подмазать. — Вейгас вдруг замолчал и тряхнул головой как раненый зверь. — Прости, Солдат, сегодня был тяжелый день. — Он грустно улыбнулся. — Правда, тяжелое дежурство.

— Ничего, Смельчак.

Когда-то давно они дали друг другу прозвища, и это согревало их в суровые полицейские будни. Иногда, в те дни, когда работа душила Кроукера, он думал, что все это насквозь фальшиво.

— Мы два засранца, которые разгребают дерьмо и воображают себя героями. — Лейтенант засмеялся. — Не падай духом, могло быть и хуже. Мы, по крайней мере, этого дерьма не производим.

Вейгас откинул голову и захохотал; отголоски его смеха покатились по бетонному тоннелю.

— Так вот, слушай. Я уже сказал, к этой облаве мы готовились месяца три, не меньше. Наконец мы туда заявляемся — море товара, на год хватит всей сраной китайской армии: героина не сосчитать, грузовик кокаина, полтонны сигарет с марихуаной. Что ж, неплохо. Все это происходит во дворе, а в доме в это время вечеринка, и все, понятно, уже на взводе. Там-то я ее и приметил. Возьму-ка, думаю, ее на всякий случай. Мне кажется, у нее все чисто, но, — Вейгас пожал плечами, — сам знаешь, как это бывает. Короче, бери ее, если она тебе нужна, — с начальством я все улажу.

— Как я могу сказать, нужна она мне или нет, — буркнул Кроукер, — если я не знаю, кто она.

Вейгас снял руку с плеча Кроукера и положил ее на ручку задней двери фургона.

— Там сидит, парень, старшая дочка Рафиэла — Гелда Томкин.

Кроукера словно окунули в ледяную воду. Вейгас ухмыляясь повернул ручку. Стальная дверь отворилась, и Кроукер вошел внутрь.

Несколько мгновений он стоял неподвижно, привыкая к тусклому свету, который просачивался через решетку, отделяющую “чистых” от “нечистых”. Гелда сидела на одной из металлических скамеек, наглухо прикрепленных к боковым стенкам фургона. Кроукер рассматривал ее профиль; прямой нос, пухлые губы, длинная плавная линию шеи. Не видя, он угадывал ее темные глаза, тяжелую грудь, пышные бедра, длинные стройные ноги, благодаря которым ее полнота казалась неожиданно привлекательной.

— Ну... — Тело Кроукера стадо тяжелым, а язык онемел; он откашлялся и начал снова: — Ну, Гелда, что ты натворила на этот раз?

Она повернула голову, и четкая линия ее профиля растворилась в тени.

— Кто ты такой, черт подери?

Даже в ярости ее голос был глубоким и шелковистым. Кроукеру показалось, что он слышал этот голос только вчера, а не много месяцев назад.

— Кроукер, — сказал он, приблизившись к ней. — Лейтенант. Помнишь меня?

— Я должна вас помнить? — Тон Гелды стал мягким и томным.

— Возможно. Мы однажды встречались. — Кроукер стоял перед ней, видя в полумраке только бледное сияние белков ее огромных глаз. Но он остро ощущал ее присутствие, и это было ему приятно. — Я допрашивал вас в начале лета по делу Анджелы Дидион; мы говорили о вашем отце.

— Дерьмо! — даже ругаясь, Гелда оставалась элегантной. Кроукер слышал ее дыхание. — Да, я тебя помню. Пижон с лицом актера Роберта Митчема.

Лейтенант коротко засмеялся.

— Вы мне льстите! Спасибо.

— Не за что. У него такое лицо, будто он прошел через Третью мировую войну. У тебя тоже. Кроукер немного помолчал.

— Не возражаете, если я присяду?

— Хочешь сказать, что у меня есть выбор? — Не услышав ответа, Гелда пожала плечами. — Мы не у меня дома.

— В Саттон Плейс, не так ли? — уточнил он, усаживаясь рядом.

Гелда тряхнула головой и выпалила:

— Что тут происходит? Ты что, собираешься завести на меня дело?

— Это зависит от некоторых обстоятельств.

— От каких?

Кроукер молча наклонился к девушке, схватил ее правой рукой за запястья, а левой вытащил из пиджака карманный фонарик. Он внимательно осмотрел руки Гелды, стараясь не думать о том, какая нежная у нее кожа.

Кроукер отпустил ее и сел на место.

— Я мог бы посмотреть и на бедрах, — заявил он. — Или вы сами мне скажете?

Запястья Гелды наверняка болели после его хватки, но она даже не попыталась их потереть. Это понравилось Кроукеру — гордости ей было не занимать.

— Я колюсь через глазные яблоки, — съязвила она. — Ты, конечно, об этом слышал. Не остается никаких следов. — Гелда повернулась, и на ее щеку упала тень от решетки. Она выглядела подавленной. — Я делаю только то, ребята, что и вы сами. А может быть, и меньше. Например, я не нюхаю кокаин.

Лейтенант молча сидел рядом с ней и вдыхал аромат ее духов, пока Гелда не отвернулась и не оказалась снова в темноте.

— Вы мне верите? — спросила она робко.

Кроукер подумал: в какой степени она играет? Он решил быть с ней откровенным. Все остальное было бы бесполезным и, возможно, даже опасным.

— Да, — произнес он медленно. — Я вам верю.

— Значит, я могу идти?

— Через минуту. — Кроукер не сознавал, что в его голосе появилась нежность. — Зачем вы во все это ввязываетесь?