– Достаточно сделать три глубоких вдоха.

– Вы знаете, каким зельем меня напоили?

– Догадываюсь.

– И вы можете его…

– Вывести из вашего тела? Могу.

– Так выведите!

– Не стану, – сказала Элса со всей возможной строгостью.

– Даже если я прикажу?

– Дело своих рук я всегда готова исправить без всякого приказа. Но если кто-то, обладающий достаточными знаниями, чтобы приготовить «мокрую глотку», напоил ею вас, значит, это должно послужить чему-то важному. Чему-то, находящемуся вне пределов моих возможностей.

Наверное, удивляться было нечему. Но вот так запросто в течение одного-единственного утра узнать, что весь мир по-прежнему против меня? Хотя оно и к лучшему. Когда вокруг одни враги, не нужно сомневаться. Нужно драться, только и всего.

– Но вы можете рассказать, что это за зелье и как оно действует?

– Если пожелаете. Пока оно полностью не будет переварено плотью, время от времени вас будут посещать приступы удушья. Обильное выделение влаги в области горла будет закрывать проход воздуху.

– Как часто?

– Примерно каждый час. Может, чаще: у разных людей все проходит по-разному. А если вдыхать настойку тысячезрачника, как вы сейчас делали, приступ удастся отсрочить.

– Но он все же случится?

Лекарица кивнула:

– Да. Отхаркиваться все равно придется.

– И как долго все это будет продолжаться?

– Зависит от того, сколько вы выпили.

– Примерно два глотка.

– Значит, не менее двух месяцев.

– И целых два месяца каждый час я буду задыхаться?

– В здешней природе – да. Там, где воздух посуше, приступы будут случаться намного реже.

Эту рыжую сволочь все же следует убить. Сразу же после того, как воздам должное чужой выдумке. Теперь у меня не оставалось иного выбора, кроме как отправиться на юг, потому что безвылазно сидеть в Блаженном Доле и все лето дышать через тряпку было бы глупо. И унизительно.

Выбирать короткую обратную дорогу я не стал, отчасти желая заставить Натти поволноваться: он ведь не мог быть полностью уверен в стойкости лекарицы перед моим натиском. Но больше, чем маленькая месть, меня занимало другое. Необходимость в дополнительных сведениях.

Что я знаю о юге и южанах? В сущности, почти ничего. Там не слишком-то замечательно живется – это раз. Там истово верят в богов – это два. Там преследуют демонов – это три. С одной стороны, вполне достаточно, чтобы сделать первичное вхождение в обстоятельства. Но с другой… Я бы не рискнул строить предположения на таких шатких сваях. Нужно было добавить к трем ножкам стула, на который меня пытались усадить, четвертую.

– Доброго утра, Сойа!

Девушка, услышав мое приветствие, приподнялась на носочки, выглядывая из-за изгороди, завешанной свежевыстиранными простынями, и простодушно улыбнулась:

– И вам доброго, йерте.

Ей наверняка уже давно все рассказали про Дерка и его безвременную смерть, но на лице Соечки печаль по потерянному жениху никоим образом не отразилась. То ли эти чуточку расплывающиеся черты и не были способны меняться вместе с чувствами, то ли самих чувств в итоге оказалось недостаточно.

– Все ли в порядке дома?

Девушка задумалась, словно слышала подобный вопрос впервые. А потом, когда я уже отчаялся получить ответ, начала скороговоркой перечислять:

– Давеча кувшин, что под водой у нас был, треснул, и матушка сказала, не к добру это, а батюшка только посмеялся, кувшин ведь этот давно уже в пользовании, я еще совсем маленькой была, а он уже куплен был у горшечника нашего, Кумма Копори, а всем известно, что его товар в округе самый лучший, и если ломается, то только от рук кривых… А вот еще…

– Кувшины иногда трескаются, Сойа. В любых руках, – поспешил я оборвать словоохотливую собеседницу.

– Это как же в любых? – Светлые брови девушки сошлись на переносице. – Вот у меня руки такой кувшин еле удержат. А вот ваши руки…

Да, надо отказываться от столичных привычек. В Веенте мне бы отвечали коротко и уклончиво, а здесь, похоже, всякий раз рискуешь оказаться погребенным под ворохом нужных и ненужных сведений. Придется спрашивать прямо:

– А как новый работник? Пришелся ко двору?

Взгляд Соечки заметно прояснился.

– Батюшка не жаловался.

– А ты сама что скажешь?

Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:

– А там видно будет.

Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:

– Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.

– Позову, – кивнула Соечка. – Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и… – Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула: – Сегор, где ты?! Тут за тобой пришли!

Когда парень, действительно пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.

Я решил поприветствовать и южанина:

– Доброго утра!

Взглянувшие на меня темные глаза больше всего были похожи на потухшие угольки.

– Я должен уйти?

А, понятно. Услышав беспечные слова Соечки, он подумал, что свободная жизнь закончилась и теперь ему предстоит либо вернуться на покинутую родину, либо отправиться искупать свои грехи другим, законным, но от того ничуть не менее печальным способом.

– А ты куда-то собрался?

Измученный взгляд дрогнул.

– Разве вы пришли не чтобы…

Можно было встать в горделивую позу, заявить, что данное мною слово нерушимо или что-то вроде того в лучших традициях столичных актерских трупп, но я просто ответил:

– Нет.

– И меня не заберут отсюда?

– А ты где-то нужен еще, кроме как здесь?

Сегор открыл было рот, чтобы возмутиться, но почему-то передумал. Наверное, вспомнил недавние события, уменьшившие его семью до одного-единственного человека.

– Зачем же тогда вы пришли?

– Поговорить.

– Я рассказал все, что требовали. Без обмана.

– Знаю. Но мне хочется узнать кое-что другое. Не о тебе и не о твоих родных, не беспокойся!

– А о чем тогда?

– Проводишь меня?

Он оглянулся на дом, словно спрашивая разрешения отлучиться, но, поскольку никого из хозяев поблизости не нашлось и запретить работнику уходить со двора никто не мог, кивнул:

– Как пожелаете.

Мы вышли на каменную дорожку между изгородями кустов. Не то чтобы я хотел оставить наш разговор в тайне от чужих ушей, но мне почему-то показалось: наедине парень будет более откровенен в ответах, чем при той же Соечке. Потому что вопросы у меня накопились не особенно приятные.

– Где ты жил на юге?

– В Лаваросе.

– Это далеко от Катралы?

Услышав интересующее меня название, Сегор скривился и едва удержался от презрительного плевка:

– Катрала…

– С ней что-то не так?

– Скажу одно: там, где я жил, было несладко, но в Катрале мне бы не хотелось даже родиться.

Любопытно. Судя по тому, как повел себя южанин, рассказ Натти был сильно приукрашен. Если такое вообще возможно.

– Почему?

Он промолчал, считая неторопливые шаги.

– Оттуда люди тоже бегут?

– Нет, – коротко ответил Сегор.

– Но если там так плохо, как ты говоришь…

– Там не плохо, эрте. Там… – Он куснул губу, подбирая слова. – Это земля строгих правил, эрте. Правил, за нарушение хоть одного из которых берется только одна плата. Жизнь. Но конечно, если их соблюдать, можно жить и в Катрале.

Заканчивая фразу, парень усмехнулся так зловеще, что я поневоле задумался, не смогу ли все-таки протянуть два месяца здесь, пусть и не отнимая от лица вонючей тряпки. Кстати о ней: пора сделать три вдоха, как советовала лекарица.

– Расскажи мне о тех краях. Все, что знаешь. И людях, которые там живут.