– О чем ты говоришь? – изумился Райдер.

– Там была только одна кровать. Мы легли вместе. Я обещал – как Сент-Джордж и джентльмен – не компрометировать ее добродетель. Я верил, что настолько владею собой, что сдержу слово. Я ошибся.

Его брат снова рванулся из кресла.

– Ты лег с ней в постель? А чем это может кончиться, ты подумал?

– Я не прошу прощения, но я могу попробовать что-то объяснить, если ты этого хочешь. Были причины, почему я не был вполне самим собой…

– Не вполне самим собой? Тогда кем же ты был? Человеком, о котором ходит столько слухов? – Рука Райдера рубанула вниз, словно он отсекал себя от собственных слов. – Распутником, который познал все грехи, которые предлагает Восток, посещал все бордели, занимался вещами, которые невообразимо скандальны и сенсационны?

– Ты веришь всему этому?

– Нет! И уверяю тебя, что ничего подобного никогда не говорилось специально, чтобы я это слышал, потому что в противном случае говоривший на следующее же утро дал бы мне сатисфакцию. А теперь я не знаю, чему верить. Я не знаю даже, считаешь ли ты себя по-прежнему джентльменом.

Объяснить было невозможно. Наверное, и не стоило пытаться. Джек постарался говорить спокойно, чтобы рассудок прорвался сквозь огорчение брата. Он подошел и сел напротив Райдера.

– Слово «бордель» вызывает представление о деградации и о чем-то дешевом и отталкивающем, не так ли? – сказал Джек, встретившись взглядом с Райдером и выдержав этот взгляд. Зрачки у брата были как кончики булавок, вставленных в ярко-зеленые драгоценные камни, как у кошки, ослепленной солнцем. – И что такое «грех»? Самобичевание и садизм? Мальчики? Что-то из этого есть на Востоке, но по большей части все это ты найдешь здесь, в Лондоне. Ты не часто бываешь в этом мире, потому что ты, конечно, содержишь любовницу: чистую, покладистую женщину, которая, пожалуй, даже немного любит тебя.

– В данный момент мы говорим не о моих предпочтениях, – сказал Райдер, – а о твоих. Итак, что ты исследовал, Джек?

– Не грех, если этот термин имеет какое-то реальное значение. Не мальчиков, хотя там это возможно. Даже не бордели, как они тебе представляются. Но да, я исследовал чувственную мудрость Востока при каждой возможности и изучал обычаи, которые даже я не стал бы – или не мог бы – практиковать.

– И присылал рукописи, которые непременно должны были потрясти Лондон?

– Да. В основном переводы древних текстов из Индии и Китая. Предполагалось, что моя связь с этими переводами будет храниться в тайне. У меня не было никакого желания приводить в смятение моих родных. Но наверное, подобные вещи невозможно утаить.

Райдер откинулся назад и закрыл глаза.

– Но все же я допускаю, что ты практиковал по крайней мере некоторые из этих эротических искусств…

– Безусловно. Я узнал такое, что ты и представить себе не можешь.

– Я попытаюсь!

Полено с шумом упало в огонь. Ливень искр осветил лицо Райдера – сильные, красивые линии костяка и плоти, теперь скованные негодованием противостояния – чему? Отчаянию? Разочарованию? Отвращению? Или всему этому разом?

– Я могу достичь оргазма без эякуляции, – прямо сказал Джек. – Несколько раз в день или в час, если я того захочу. Если я пожелаю, я могу прекратить свое возбуждение и восстановить его, снова и снова, не выходя из тела любовницы…

– Оргазм без эякуляции?

– Китайцы считают, что мужчина теряет жизненную сущность при каждом любовном акте, пока не научится не тратить себя. Они провели тысячу лет, совершенствуя такие методы…

– А потом ты провел пять минут с английской девственницей, забыв о них!

В голосе его звенел металл. Райдер вскочил, наткнулся на стол, подсвечник упал на пол. Глаза братьев встретились.

– Мне наплевать на твою половую силу или привычки, Джек. Для меня важно только то, что мой брат совершенно потерял честь.

– Да, – сказал Джек, поднимаясь. – Я поступил недопустимо. Но как ты думаешь, что я сделаю теперь? Ты хотел бы, чтобы я просто бросил Энн Марш? Если я не стану возражать, матушкин план сработает. К несчастью, я буду возражать. Я – забыл о своих умениях и не принял предосторожности. Может быть ребенок. Поэтому, несмотря ни на какое сопротивление, которое может оказать матушка, или ты, или отец, я женюсь на ней, если она это позволит.

Его брат отшвырнул ногой подсвечник и пошел к двери.

– Только через мой труп, если она не забеременела, – сказал он.

Дверь с грохотом закрылась за Райдером. Джек снова опустился в свое кресло и попытался совладать с содроганиями, пробегавшими по спине. Он плохо справился с задачей. Ему нужна была поддержка брата. Без нее Энн будет подхвачена противоположными течениями, когда в его семье разразится буря. Хотя Джек понимал, что это тщетная надежда, он считал себя обязанным хотя бы попытаться добиться реального сочувствия Райдера.

Сколько он помнил, его дом был полем битвы между двумя личностями с сильной волей. Теперь это хрупкое, неустойчивое равновесие власти между его отцом и матерью было на грани уничтожения. Теперь, как всегда, ему и Райдеру придется стать по разные стороны.

– Почему, черт побери, мы пытаемся изменить тех, кого любим? – спросил он у пустой комнаты.

Он уехал в Индию, хотя его брат и мать старались не допустить этого. Он вернулся домой и оправдал все их худшие опасения.

Он уехал в Индию с благословения отца, хотя герцогу в глубине души было безразлично, жив его младший сын или умер. Он вернулся домой и обманул ту малую веру, которую его отец показал, позволив ему уехать.

Но все эти семейные раздоры бледнели по сравнению с хаосом, который возник бы, если бы ему не предоставили свободу.

Джек вернулся по молчаливому замку к себе. В каждом коридоре находился по крайней мере один дюжий лакей. Ги хорошо сделал свое дело, и герцог, и Райдер серьезно отнеслись к тревоге Джека. Хотя насколько они поверили ему? Но пусть его враги наверняка знают, где он теперь, и Энн с ним, они никогда не смогут проникнуть за крепкие стены Уилдсхея.

Утешаясь этим, Джек взбежал вверх по лестнице и открыл дверь в свою гостиную.

Женщина поднялась из кресла, стоявшего перед камином, и повернулась к нему.

– Мне не нужны ни извинения, ни объяснения, – сказала она спокойно. – Я хочу только знать, что вы намерены делать дальше.

В голове у Джека зашипело, как будто его придавили утюгом, но он поклонился и улыбнулся матери с проказливым видом.

– Я не уверен, что это зависит от меня, – сказал он. – Но разве не слишком поздний час даже для герцогини для того, чтобы спускать шкуру с человека?

Пламя свечи отбрасывает красно-золотистые отблески на ее светлые волосы.

– Все эти годы я ждала, когда вернется домой мой сын. Неужели меня ждет разочарование?

Джек вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он был больше чем на голову выше матери. Ее взгляд упирался ему в грудь, словно она смотрела сквозь него куда-то вдаль.

– Зачем задавать мне вопрос, на который нет ответа? – сказал он. – Мисс Энн Марш в безопасности?

Герцогиня села.

– От вас? Да, пока что.

– Она вам, конечно, не сказала.

– Этого и не требовалось. Она как открытый лист. Глаза у нее были такие, словно она перенесла посещение ангела. Вы не только лишили девственности этого ребенка, вы хорошо над этим потрудились, не так ли?

Джек подошел к ней, не в состоянии полностью справиться со своим огорчением.

– Если вы, ваша светлость, намерены держаться нарочито оскорбительно, я не уверен, что мы многого добьемся этим разговором. Можно мне сесть? Верьте или нет, но я смертельно устал. Хотя, возможно, я и заслужил попасть под ваш прекрасный нож для свежевания, всем нам будет только хуже, если я не пойму, что к чему.

– Вам следовало понимать, что к чему, вчера ночью, прежде чем вы погубили эту девушку и опозорили свою семью. Видит Бог, я надеялась, что это не так, пока не увидела ваши и ее глаза и не поняла, что вы отбросили все, чему я пыталась вас научить.