Мужчина наклонил голову и начал спускаться вниз по лестнице вместе со своей ношей. Энн дрожала рядом с его ровно бьющимся сердцем. Конечно, всего этого на самом деле просто не может быть.

Она проснулась от вторжения какого-то человека, теперь другой несет ее на руках. Вместо того чтобы прийти ей на по мощь, тетя Се или и Эдит с готовностью подчиняются ему. Сам же она на удивление смело разговаривала с незнакомцем. Та кого с ней прежде не случалось.

Как будто в ее повседневную жизнь вторглось сновидение или волшебная сказка.

Взглянув на его шею, видневшуюся над воротником черной рубашки, девушка покраснела. Энн закрыла глаза, но кровь в ней кипела – она остро чувствовала его дыхание, силу рук, очаровательный запах омытой дождем кожи. Этот незнакомец действительно несет ее на руках, а она в одной ночной рубашке. Это неприлично до крайности, скандально. Но если она начнет сопротивляться или требовать, чтобы он отпустил ее, все станет еще хуже. Лишь одеяло, в которое она закутана, и ее собственная добродетель служат ей защитой.

В гостиной тепло. В камине тлеют остатки углей. Архангел посадил Энн на диван. Он подоткнул одеяло вокруг ее голых ног, словно она хрупка, как веер из слоновой кости, и улыбнулся ей:

– Так лучше, мисс Марш? Я бы попросил прощения и у вас также, но не уверен, что найду достаточно слов для извинений. Вы должны считать меня негодяем. Даю слово, я не хотел причинить вам вред.

Энн откинулась на спинку дивана, набитую конским волосом, и натянула одеяло до подбородка, а незнакомец подошел к камину и принялся ворошить угли. Хотя девушка и чувствовала себя неловко в его обществе, однако не забывала, что она особа рассудительная, практичная, не склонная к панике. Отец учил ее, что когда разум подводит, нужно постараться услышать тихий спокойный голос, который всегда звучит в сердце каждого человека. И все равно сердце у нее бьется слишком громко, а рот словно забит сухим клеем.

– Я не намеревался никого оскорблять, – продолжал незнакомец. – Но это несколько неправильное вступление, не так ли? – Он нагнулся, подбросил угля, потом зажег от огня маленькую свечку, чтобы зажечь другие свечи. Комната озарилась ярким светом. – Попробуйте, если хотите, …представить себе, что нас познакомили по всем правилам у вас в провинции, в зале для приемов. Может быть, так вам будет легче.

– Представить себе? – сказала Энн. – Вряд ли я могу сделать это, сэр. Мой отец – священник с независимым доходом, конгрегационалист. Мы – диссентеры[1]. Хотя мы и не так строги, как другие. Но на местные балы я не хожу. А сами вы кто? Зачем выспрашивали у соседей наши имена? Что вам здесь нужно?

Он плавно повернулся. Энн снова подивилась, как пластично он движется для своей комплекции. Сила словно приходила откуда-то из глубины, гибкость давалась без каких-либо видимых усилий. Но насчет его глаз она, пожалуй, ошиблась, они были цвета теней в зимнем лесу, испещренных солнечным светом.

– Если я вам скажу, вы не поверите.

– Не поверю чему?

Лицо у него темное от загара, приобретенного не в Англии. Гладкая кожа выглядит необычайно экзотично, хотя, судя по его произношению, он, безусловно, англичанин и джентльмен.

– Я узнал ваши имена только потому, что искал молодую леди, потерявшую зонтик сегодня днем на улице.

– Мой зонтик?

Энн казалось, что, беседуя с архангелом о зонтике, она погружается в какое-то странное безумие. Ведь, разумеется, на самом деле он не ангел, не гигант – просто высокий, необычайно сильный мужчина.

Он кивнул в сторону стоявшего у окна стола. Комок черной ткани лежал рядом со стеклянной моделью корабля, которую капитан Сейли привез давным-давно из Бристоля.

– Вот этот зонтик.

Энн вцепилась в одеяло обеими руками, сердце у нее сжалось.

Человек этот гибок, силен и молод. Глаза у него определенно замечательные. Хотя теперь, когда она может отчетливо разглядеть его, ей уже не кажется, что он хорош собой. Не так хорош, как Артур Трент с его каштановыми кудрями и синими глазами. Этот человек слишком напряжен, слишком своеобразен, чтобы показаться привлекательным.

– Вы ворвались в незнакомый дом среди ночи только для того, чтобы вернуть зонтик?

Он пересек комнату, чтобы взглянуть на стеклянную модель.

– Не совсем так. Я лучшего мнения о ваших умственных способностях, мисс Марш. Конечно, у меня были и другие мотивы.

Свет и тени ласкали его лицо, очерчивая потрясающе четкий профиль. Пораженная Энн смотрела на него, начиная постигать: нет, он не хорош собой, но только потому, что красив – сосредоточенной, страстной красотой, которую она представляла себе в тигре или демоне. Красота в твердых полных губах и совершенной фигуре.

– Почему с этим нельзя было подождать до утра? – спросила она.

– Значит, ваш страх уже прошел, – сказал он, оглянувшись на нее.

Так ли это? Да, наверное. Ее ощущение нереальности стало глубже, словно Энн могла в любой момент проснуться и посмеяться над своим странным сном, но она больше не испытывает первоначального, не подвластного разуму ужаса, и он тоже, похоже, несколько расслабился.

Энн указала на стол:

– Когда вы его туда положили?

Не обращая внимания на зонтик, незнакомец продолжал рассматривать модель корабля: мачты, снасти, паруса – все изящно вылито во всех подробностях из бристольского стекла.

– Недавно, у меня были причины обыскать дом. Я сделал это, как только у вас все уснули.

– Вы обыскали дом?! Пока мы спали?! Сколько же времени вы провели у меня в спальне до того, как я проснулась?

– Пожалуй, часа два.

– Два часа?!

– Вы очень мило похрапываете, – заметил он.

– Я не… – Энн задохнулась от возмущения. – Я не храплю. Моя сестра никогда на это не жаловалась. Если бы я храпела, мне сказали бы. Это само собой разумеется!

– Вот так уже лучше, – сказал он. – Вы уже немного порозовели.

И снова жар медленно пополз от шеи к ее лицу, не такой, как прежний румянец смущения, но внезапная вспышка, словно что-то глубоко, в самой ее сердцевине, невольно отозвалось на его взгляд. Словно сила этой спокойной сосредоточенности вызвала на поверхность глубокую и очень личную тревогу.

– Мне бы хотелось просить вас, сэр, – сказала девушка, – чтобы вы больше не глазели на меня подобным образом.

Он перевел взгляд на расписные настенные часы, у которых лопасти ветряной мельницы крутились и крутились на рисованном пейзаже, а с циферблата улыбался желтый диск солнца.

– Понимаю, разумеется, вам неловко. Любой молодой леди было бы неловко.

Да, неловко, но только потому, что по какой-то странной причине этот пристальный взгляд польстил ей, как взгляд влюбленного. Как внимание мужчины, внезапно осознавшего, что именно эта женщина очень привлекательна, привлекательнее, чем всякая другая особа женского пола, которую он встречал или хотел бы встретить.

Все это полная нелепость.

Энн знала, что у нее невыразительная внешность: мышиного цвета волосы, серо-голубые глаза, слишком длинный нос, кончик которого немного загибается, когда она улыбается. На таких, как она, мужчинам легко не обращать внимания. Такие знают, что могут не беспокоиться: легкомысленное тщеславие не про них, но все равно страдают оттого, что на них не обращают внимания, а более хорошеньких девушек замечают в первую очередь.

И все же один-единственный взгляд сбил с толку и растревожил ее больше, чем все иные события этой ночи. Она посмотрела на него.

– Там, наверху, вы сказали, что теперь я в безопасности. Почему вы так уверены? Что, если бы мы вас разоружили, а тот, другой человек вернулся?

– Вы в полной безопасности, пока я здесь, вооружен я или нет.

– Хотите, чтобы я поверила, будто вы могли предотвратить его нападение на меня?

– Поверьте, хотя ваша отважная атака с кочергой в руках помешала мне это сделать, – с тайной усмешкой заметил он.

– Я не знала, что в комнате есть еще кто-то, – сказала Энн. – Иначе я напала бы и на вас тоже.