Она застыла на месте, глядя на белое лицо лакея. Это был Грейем.

– Если вы тихонько пойдете с нами, мисс, – сказал он, – вам не причинят вреда.

Проволока стягивалась, причиняя боль. Энн не могла говорить или хотя бы кивнуть, так что выразила согласие движением руки. Сжатие чуть-чуть ослабло. Хотя ноги ее подкашивались, ей удалось встать. Она почувствовала, что Гораций когтит путь вверх к разрезу в ее юбке, и опустила его в карман, где он свернулся тихим шариком страха.

Энн не могла этого видеть, но она это знала, потому что ее сердце проделало то же самое.

Одна часть ее разума приняла это с невозмутимым спокойствием. Другая часть наполнилась возмущенной яростью. Куда более глубокий, чем мысль, первобытный ужас парализовал сердце. Не потому, что она думала, что матросы действительно хотят причинить ей вред. С какой бы это стати? Она не имеет отношения к их драме и никогда не имела.

Но враг Джека находится сейчас в башке Досент. Это его люди. Торнтон, должно быть, решил, что можно использовать ее против Джека. Он, конечно, не знает, что Джек совершенно безразличен к судьбе мисс Энн Марш из Хоторн-Аксбери и всегда был безразличен.

Джек откинулся и оглядел своего посетителя. Глаза Торнтона метались по кабинету, охватив книги, бумаги и маленького Будду на письменном столе. Его руки стискивали верх кожаного мешка. Он сидел рядом с камином и явно потел.

– У вас записные книжки, – сказал Джек. – У меня окаменелость. Видите, как все просто? Нам ни к чему терпеть общество друг друга.

– Надеюсь никогда больше вас не видеть. – Торнтон поставил кожаный мешок на стол, открыл его и высыпал оттуда горку маленьких записных книжек и свитков желтой бумаги.

Джек пролистал их, и сердце у него тяжело забилось – то были важные записи, ради которых они с Тоби стольким пожертвовали. Он не утруждал себя контролем над своим пульсом. Волнение громом отдавалось в жилах.

– Это все, что у меня есть, – сказал Торнтон. Бисеринки пота блестели на его лбу.

Джек наугад осмотрел кое-какие бумаги: быстрая запись, набор цифр, неразборчивая скоропись, которую он изобрел, чтобы делать быстрые заметки в темноте – или, если его увидят пишущим, это грозило его жизни. Еще более важными были начертанные Тоби рисунки, похожие на пути паука по шелку. Несколько таких большего размера рисунков, сложенных и развернутых, также приехали с другого конца света.

Не все, но достаточно. Достаточно, чтобы оправдать все эти безумные поиски, хотя большая часть записей показалась бы бессмысленной всем, кроме него. Облегчение потоком мчалось под его кожей. Он поднял глаза.

– Весьма удивлен, что вы не уничтожили всего этого до сих пор, – сказал Джек. – Особенно эти научные зарисовки, содержащие доказательство порочной работы дьявола…

– Вы называете это наукой. Я называю это богохульством.

– Но все же вы позволили мне получить эти нечестивые свидетельства, которые, как вы верите, могут только погрузить человечество в бездну греха, и все ради окаменелости и спасения собственной жизни?

– У меня веч эта дрянь была недолго, – сказал Торнтон. – Вы это знаете. Вы едва не добрались до нее первым.

Джек подошел к шкафу, где лежал окаменелый зуб.

– Да. Но если бы я веровал, как вы, я бы сжег все и проклял последствия.

Торнтону явно было неловко.

– Клык важнее. Бумаги без него ничего не значат.

– Вот здесь мы расходимся, сэр, что весьма удачно, поскольку в противном случае этот обмен не мог бы иметь место.

Тени глубоко залегли в комнате. Не зажигая лампы, Джек положил окаменелость на письменный стол – свидетельство вымерших чудовищ невообразимой свирепости – и подумал, что Энн не согласилась бы на это.

– Прошу вас, сэр, – Клык Дракона. Ваш пропуск в несколько лет жалкого существования.

Урия уставился на клык так, словно тот пригвоздил его к стулу, и отблески огня плясали на его влажном лице.

Кто-то постучал в дверь.

Бдительность мгновенно потребовала полной боевой готовности! Каждый мускул напрягся, он сунул окаменелость в карман. Урия ожидал этого!

– Если вы пошевелитесь, – сказал Джек, – я вас убью. Не думайте, что я не могу этого сделать, не важно, нахожусь ли я в пяти футах от вашей вонючей туши или в пятидесяти.

Торнтон оставался на своем стуле – глаза вытаращены.

– Может быть, просто горничная, – промямлил он.

– В этом чертовом доме нет такой прислуги, которая решилась бы помешать нам сейчас, и вы это знаете.

Готовый биться насмерть, если понадобится, Джек распахнул дверь. Серый тюрбан, сальная косица. Кто-то из лакеев… Грейем?

И Энн!

Гордая, прямая, храбрая, напуганная. В ее глазах отразилось его потрясение, хотя она высоко держала голову. Тонкий темный шов виднелся на шее – сокрушительная хватка удавки. Словно пушечное ядро угодило Джеку в живот. Энн!

Проволока натянулась. Удар пушечного ядра отозвался слабостью во всем теле. «Я допускал все, кроме предательства со стороны одного из обитателей Уилдсхея. Они используют Энн как заложницу».

Джек сделал глубокий вдох, чтобы успокоить сердце, потом улыбнулся Энн со всем спокойствием, на какое был способен. Она встретила его взгляд так, словно ее вера в него была абсолютной.

«Ты – мой герой, – сказали ее глаза. – Я знаю, ты умеешь убивать драконов и сокрушать легионы демонов, а значит, ты спасешь меня».

Он не мог, не мог спасти ее от мгновенного удушения этой проволокой. Похоже, он не выдержал наипервейшего испытания героя. Он не мог спасти деву.

Она попыталась улыбнуться ему в ответ, только слегка изогнув уголок рта. Значило ли это, что она тоже увидела обман в его взгляде и поняла, что его попытка успокоить ее пуста?

– Вы пришли за Клыком Дракона, – сказал он на одном А из тех языков, которые, как он был уверен, захвативший ее поймет. – Отпустите эту женщину, и вы можете получить его.

Человек вопросительно взглянул на Торнтона. Урия Торнтон махнул рукой.

– Вряд ли в вашем положении вы можете ставить условия, милорд. Не пытайтесь заключать независимые сделки с моими людьми.

С нарочитой бесстрастностью Джек повернулся и пошел к камину.

– Раз вы претендуете на имя англичанина, – сказал он, – вы прикажете вашему прислужнику ослабить натяжение проволоки. И позволите леди сесть, пока она не упала в обморок. Искать с вами соглашения, пока за моей спиной задыхается женщина, оскорбительно для моих благородных чувств.

Торнтон дал знак. Держа удавку по-прежнему на горле Энн, но не так туго, матрос толкнул ее в глубь комнаты. Человек с косицей вошел сразу же за ними. С лицом пустым, словно он увидел привидение, Грейем закрыл дверь и подал Энн стул. Она смогла сесть, хотя и оставалась в руках убийцы.

Джек посмотрел на Грейема. Он прожил в Уилдсхее большую часть своей жизни. Его предательство казалось не – постижимым.

– Грейем будет делать то, что я скажу, – заявил Торнтон. – Он уже впустил моих друзей в замок и отвел в комнату этой женщины. Поскольку он таким образом лишил себя всякого будущего у Сент-Джорджей, я считаю его теперь одним из своих.

– Я полагал, что вы можете попытаться принудить кого-то из прислуги, – заметил Джек, пожав плечами. – Но я не думал, что это у вас получится.

– Мы взяли его брата, – сообщил Торнтон.

– Он сказал, что они убьют Джеймса, милорд. – Грейем был сокрушен. – Говорил, что мой брат будет в безопасности, только если я помогу им.

– Понятно, – кивнул Джек. – Вас нельзя винить.

– Они сказали, что с леди не случится ничего плохого.

– Значит, они солгали.

– Но вы обещали, – напомнил Грейем, глядя на Торнтона. – Вы обещали. Если я впущу этих людей и помогу им привести леди сюда, вы сказали, что освободите Джеймса, и никому не будет никакого вреда.

– Никому не будет никакого вреда, если его светлость подчинится требованиям, – уточнил Торнтон. – Но все равно герцог никогда не возьмет вас обратно. Вы выбрали судьбу, вы – мой, сэр, хотели вы или нет.