«Опять вы? — удивляется шантажист-офицер. — Мы не надеялись, что вы так быстро примете решение».

Нет, дело совсем в другом. Хотелось бы узнать: какие основания считать убийцу по фамилии Х. именно наемным?

Есть основания, есть! — пытаются утешить его. Например, недавнее поступление на счет господина Х. в сберкассе, непонятно из какого источника. Огромные деньги, между прочим, не сравнить с нашими зарплатами. Жаль, конечно, что владелец не успел снять их со счета, так и лежат они, арестованные. Наверное, этот гонорар как раз за начальника аэропорта? Или вот другое доказательство: именной счет на его малолетнего сына в банке «Интер-Амикус». Подарок ребенку к будущему дню совершеннолетия, не правда ли? «Мы все знаем», — напоминают слушателю эту простую истину.

Х. не сдается. Его интересует, по каким датам и в какое время были совершены убийства из знаменитой серии. Он честно хочет знать, чтобы попытаться вспомнить указанные дни. А затем объяснить, чем он на самом деле тогда занимался. Даже бумагу и ручку приготовил для записи, несмотря на отсутствие света.

Впрочем, фонари уже зажглись, человек и не заметил этого. Настоящая ночь, полная ртутных теней.

Собеседник долго молчит, о чем-то размышляя. Вопрос о датах, как видно, показался ему отнюдь не лишенным смысла. Очередной жетон проваливается в монетоприемник. Наконец ответ рождается — ничем уже не сдерживаемый, этакий размашистый, акцентированный, звонкий, — и сразу ясно, что вежливому офицеру вдруг отказывает профессиональная любовь к преступнику.

Да, они обратили внимание на время, когда совершались те преступления, в которых Х. обвиняется. Да, уже выяснили, что Х. предусмотрительно находился на работе, что все убийства происходили именно тогда, когда он выходил на смену. Все до единого, такая закономерность. Беспокойство излишне, потому что следственные органы осведомлены и об этом. Но — вот вам слово офицера! — трюк обязательно будет раскрыт, так называемое «алиби» обязательно будет расколото, это дьявольское, подозрительно однообразное алиби. День и ночь работают специалисты, которые скоро догадаются, как удавалось незамеченным уходить из мастерской и возвращаться, которые докажут все, что полагается, потому что Х., задавая свои ехидные вопросы, не учитывает одно обстоятельство: в руках у представителей закона находится кое-что такое, чего он и представить себе не может…

Не сомневайся, гад.

И еще — пусть Х. напряжет слух, звучит служебная тайна. Город Ялта, где он прячется (да-да, это тоже известно), так вот, Ялта блокирована наглухо, не выбраться, не вырваться. Конец.

Жетоны исчерпаны, разговор оборван. Вселенская, абсолютная пауза.

По тротуару идут два парня, молодые и здоровые, безлико модные. Темные. Замечают сидящего в телефонной кабине человека и вдруг переходят на другую сторону, убыстряя шаг. Человеку неловко: прохожие явно подумали, будто он гадит здесь, за пьяного приняли, — фу, как мерзко получилось, — и тогда он встает, выходит, окликает их: мол, ребята, не продадите ли жетончик? Ребята оглядываются, приостановившись. Пятятся… Убегают!

Молодые и здоровые. Неужели испугались?

Потому что он до сих пор спокоен, это всегда пугает, тем более, по ночам. Он поднимает одинокий обломок кирпича и торопится обратно к сыну. Пробирается к чужой калитке, ожидая встречи с бандитами, думая об этой встрече, даже, вероятно, желая ее. Нет, все тихо.

И сын шепчет, что все тихо — он смотрел в окно, на ТУ дачу, слушал через форточку, и вроде бы никто больше не шумел, не приходил. Антону не заснуть, бедняге, никак не получается, хотя честно пытается. Антон ждет папу, поэтому не спит. Малыш родной. Развитый, искренне считающий себя взрослым — единственный человек, существующий кроме Х. на этом свете. Но господа в мундирах не дают никаких гарантий… Бред! Господи, спаси и сохрани…

— Я вернулся, — строго говорит Х. — Ложись и не дури.

— А ты? — шепчет ребенок.

— И я.

Они ложатся на диване, вдвоем, бок о бок. Пыльное покрывало, полное незнакомых запахов, сближает их тела. Впрочем, душно, и мальчик сонно освобождается от ненужной тряпки. Отец лежит, временно закрыв глаза — то ли думает о чем-то, то ли просто ждет. Место, кажется, вполне безопасное. И диван, и сарай, и участок. По крайней мере, пока не обнаружат трупы на соседней даче или пока не вернется здешний хозяин, а это случится не раньше утра. Сын сразу заснул — к отцу спиной, смешно уткнувшись в коврик на стене. Отцу, наоборот, не заснуть, и он встает. Он снова укрывает сына, чтобы тот не замерз, когда начнется гроза, а гроза непременно начнется, затем он пишет на ощупь записку: «С добрым утром! Не волнуйся, я скоро, я в город и обратно. Сиди в доме, чтобы никуда, понял?» Записка оставлена на всякий случай, потому что Х. надеется вернуться до того, как сын проснется. Он все еще надеется…

Он простой человек. Простые люди всегда знают, что им нужно. Нашарив под диваном коробку с инструментом, он находит что-то массивное, грозное — ага, это гвоздодер! — затем надевает куртку и выскальзывает прочь из деревянной клетки.

Взрослыми становятся в тот миг, когда понимают, насколько беззащитен ребенок. Свой, чужой, любой из встреченных на пути. Когда становится жалко ребенка до слез — беспричинно. Когда четко формулируешь мысль: да, я смогу отдать за него жизнь.

Человек, носивший довольно необычную фамилию Х., был взрослым, но подобные отвлеченные мысли не посещали его никогда.

Каждого взрослого изредка охватывает странное ощущение: ты сам ребенок, как был ты маленьким, так и остался — беспомощным, несамостоятельным в желаниях и в поступках, существующим будто не всерьез. Каждый взрослый хотя бы раз видел себя таким со стороны.

Человек, названный Х., не умел смотреть на себя со стороны, поэтому болезненные состояния приходили к нему только во время гриппозной интоксикации или, скажем, похмельного синдрома.

Так было тридцать пять лет — до нынешней ночи.

Странное ощущение не отпускало его, когда он шел по лесопарку. Знаменитый лесопарк начинался почти сразу от нового убежища, только до конца улицы дойти, это всего два дома, затем — тропинкой через овраг, по дну которого нес свои воды провинциальный ручеек, затем — через вытоптанную в кустарниках дорожку… Впрочем, человек вовсе не шел, а брел, спотыкаясь в темноте, шарахаясь от деревьев, стараясь не упустить струящуюся в пустоте аллею. Путь по лесопарку походил на космический полет. Свободное падение в безвоздушном сне. И жалкий кусок металла в руке являлся не столько источником энергии, сколько тянущей в бездну тяжестью.

Конечной точкой траектории была железнодорожная станция — соседняя. Далекие предки обозначили ее именем Кавголово. Эта станция располагалась на одну позицию дальше от города, чем Токсово, но самое главное — там не могло быть страшных людей, поджидающих одинокого ночного путника.

И путник справился с маршрутом.

Мало того, он успел на последний электропоезд! В вагоне было тихо, пусто и очень реалистично. Странные ощущения временно отступили, дав место отвлеченным мыслям. Сначала, правда, вскочивший в поезд пассажир рассматривал гвоздодер, прихваченный из чужого дома: почти полметра в длину, сделанный из крепчайшей легированной стали, заостренный на одном конце, что дает возможность использовать инструмент в качестве ломика, снабженный устрашающим сплющенным загибом на другом… Прекрасная вещь. Человек был механиком и знал толк в инструментах. Удовлетворенный, он положил ломик рядом с собой на скамейку, после чего подумал о том, что… Мгновение спустя он привалился головой к прохладному черному стеклу, едва не заскулив, и прикрыл, спрятал глаза от вспыхнувшего в вагоне Понимания.

Что будет с сыном, если отца посадят в тюрьму? Или если отца просто-напросто… что, впрочем, одно и то же. Мальчик мало натерпелся в жизни, да? Без матери. В этой поганой, проклятой всеми богами стране. Мальчик ведь находился в комнате — тогда, четыре года назад, ясным весенним утром. Он играл, а мать мыла окно. Дура — надо же быть такой дурой! — поставила на подоконник низенькую приземистую скамеечку, всего лишь на какую-то минуту, чтобы протереть верхнюю часть рамы, она миниатюрная была женщина, ей не дотянуться, такая хрупкая, нежная, любимая, хотя, сколько раз ей говорили: мозгами надо думать, если что-то делаешь, моз-га-ми!.. Скамеечка подвернулась, упала обратно в комнату, а мать — в противоположную сторону. Хватило одного неловкого движения. Когда отец прибежал из двора домой — звонить в «скорую», — пятилетний Антон лежал, забившись под диван, кричал, потом вырывался из рук, никак не успокаивался. Он все понял, мальчик, несмотря на свой возраст. Не объяснить ему было, что мама больно ушиблась, и доктор Айболит ставит ей градусник. Что мама просто заснула в больнице — поспит, поспит и проснется. Вот так и остались они вдвоем — в двухкомнатной квартире, только-только полученной. Теперь же ребенок и отца может потерять…