Вице-президент откашлялся и сказал, запинаясь: «Президент Хартманн консультировался со мной сегодня вечером по этому вопросу. Сначала предложенная президентом программа действий вызвала у меня ряд возражений, и я высказал их президенту. Однако после того, как президент представил мне все обстоятельства и аргументы, я вынужден был признать, что альтернативы у нас нет. Лично я и те члены кабинета, которые, как и я, представляют республиканскую партию, мы поддерживаем меры президента».
Снова заговорил президент, но почему-то его голос становился все тише и тише, а потом и вовсе исчез вместе с изображением. На экране появился Тед Уоррен:
«Окончание обращения президента мы передадим позже, после специального выпуска новостей. Мы только что получили сообщение, что арестованы тридцать два члена ФОР, которые входят в состав Палаты представителей, и две трети сенаторов от этой партии. Из Национального управления Чрезвычайных городских комиссий передают, что сенатор Джексон Эдварде пока на свободе и объявлен в розыск».
Уоррен перебрал бумаги.
«У нас также имеются сообщения о том, что в некоторых городах на улицах идут бои между силами Чрезвычайных городских комиссий и форовскими отрядами самообороны. Наиболее ожесточенные столкновения происходят в Чикаго, где силы Чрезвычайной комиссии окружили Национальный штаб отрядов самообороны ФОР. Передаю слово Уорду Эмери, который находится в центре событий».
На экране появился Эмери. Он стоял возле нового здания Главного полицейского управления Чикаго на Саутстейт-стрит. Здание было ярко освещено, свет горел в каждом окне, и колонны хорошо экипированных полицейских входили в него и выходили.
«Не совсем в центре, Тед, — ответил Эмери. — Нашу съемочную группу прогнали с площади, где сейчас идет бой. Мы находимся возле здания Главного полицейского управления. Именно здесь, как вы помните, развернулись бои во время восстания тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Именно в этом здании городская полиция вместе с Чрезвычайной комиссией разрабатывает и координирует карательные операции».
«Что конкретно у вас там происходит?» — перебил его вопросом Уоррен.
«Все началось, когда команда полиции особого назначения прибыла в Национальный штаб отрядов самообороны ФОР, чтобы арестовать Митчелла Гринштейна и других лидеров организации. Я не знаю, кто именно начал стрельбу. Но произошла перестрелка, и есть жертвы. Штаб-квартира отрядов самообороны ФОР хорошо охраняется, и сначала полицейские отступили, я сам тому свидетель. Но затем полицейские заставили меня и других корреспондентов покинуть площадь. Насколько мне известно, в данный момент Гринштейн и его люди забаррикадировались в здании штаба, которое осаждают силы Чрезвычайной комиссии».
Эмери огляделся кругом.
«Как видите, здесь кипит деятельность. Сюда собраны все силы городской полиции, Чрезвычайная комиссия мобилизовала свой чикагский батальон. Они оснащены бронированными автомобилями и оружием тяжелого калибра.
Кроме того, мне сообщили, что Чрезвычайная комиссия применяет техническую новинку — легкий танк с уличными шинами вместо гусениц, он предназначен именно для городских условий».
«Можно ли сказать, что боевые действия ограничены только районом штаб-квартиры Гринштейна?» — спросил Уоррен.
Эмери отрицательно покачал головой.
«Нет, конечно, не ограничены. Сильные волнения в гетто на западе и юге города. Имеются жертвы среди полицейских, взорван автомобиль полиции. Ходят слухи, что ФОР готовится к ответному нападению на Полицейское управление. Безусловно, это здание является символом для обеих сторон. Как вы помните, старое здание было разрушено во время восстания тысяча девятьсот восемьдесят пятого года».
«Да, конечно, — откликнулся Уоррен. — Известно, что ФОР имеет много активистов среди студентов. Нет ли у вас сообщений из университетских кампусов?»
«Кое-что есть. Полиция пока не направила туда свои силы, но, по некоторым сведениям, в кампус Иллинойского университета прибыл отряд боевиков, чтобы произвести аресты. Есть попытки сопротивления, но самые незначительные. В отличие от боевиков у студентов нет оружия».
«Спасибо, Уорд, — сказал Уоррен, появившись на экране. — Теперь мы передадим конец последнего обращения президента. Для тех, кто только что включил телевизор, сообщаю, что президент отдал приказ об аресте лидеров ФОР. Это решение принято с одобрения вице-президента и, следовательно, в его лице с одобрения партии Старых республиканцев, партнеров президента по парламентской коалиции. Поскольку эти две партии — Альянс свободы и Старые республиканцы — составляют большинство в обеих палатах Конгресса, то тем самым Делано обеспечил сегодняшним действиям президента Хартманна поддержку Конгресса. А теперь, дамы и господа, слушайте речь президента…»
Внизу под покрывалом ночи простирались холмы и леса. Только вспышки молнии озаряли их время от времени.
Два звука нарушали ночную тишину: раскаты грома и рев реактивного двигателя.
Это был форовец. Рейнольдс видел его на инфракрасном экране, наблюдал, как он играет со скоростью, балансируя по обе стороны от звукового барьера.
Рейнольдс больше не покрывался испариной, не думал, не боялся. Он просто действовал. Он стал частью «Вампира».
Озаряемый вспышками молний, Рейнольдс снижался, проходя через грозовые облака вслепую, только по приборам. Его человеческое нутро говорило ему: брось все к черту, приземляйся, пусть другие ловят этого проклятого форовца. Но какая-то сила, настойчивая и властная, заставляла продолжать преследование.
Расстояние между самолетами сокращалось.
Форовец знал, что противник рядом, и только ждал подходящего момента, чтобы открыть огонь. Так же, как и Рейнольдс. Последние ракеты нужно беречь. Он должен выпустить их в самую последнюю секунду, когда лазерная пушка бомбардировщика возьмет его на прицел.
Рейнольдс включил лазер. Его лучи разрезали темноту, нащупали бомбардировщик, сошлись. Пока далеко. Но с каждой секундой самолеты сближаются, и поток света становится смертельным.
Тогда бомбардировщик тоже включил лазер. Два враждебных луча скрестились в темноте, как два клинка, а потом один из них, словно шампур, проткнул «Вампира».
Инфракрасный монитор, на который как раз смотрел Рейнольдс, тут же погас. Но Рейнольдс больше в нем и не нуждался: он прекрасно видел противника через иллюминатор, в свете вспышек.
Гудел, не замолкая, сигнал опасности. От шума и звона у Рейнольдса заложило уши. Он не обращал на него никакого внимания. Поздно. Поздно уворачиваться, убегать, прятаться.
Рейнольдс не сводил глаз с бомбардировщика — с каждым мигом тот становился больше — и не снимал руки с гашетки, только бы не сорваться раньше времени. Боеголовки заряжены, компьютерная система наведения включена. Терпение, терпение.
Бомбардировщик стал таким огромным, что закрыл иллюминатор. Лазерным щупальцем он ухватил «Вампира». Рейнольдс почувствовал, как содрогнулся его самолет.
И тогда он выстрелил. Ракеты номер четыре и пять помчались вниз, чтобы поразить форовца.
На мгновение Рейнольдс увидел свой самолет как бы со стороны. Огромный, черный, окутанный пламенем, лазерные лучи выпущены, он извергает ракеты. Какое великолепие! Какая героическая смерть! Рейнольдс постарался удержать эту картину в уме.
Одна из его ракет сгорела, подожженная лазером, но другая попала бомбардировщику прямо в реактивный двигатель.
Рейнольдс увидел, как в воздухе расцвел огромный огненный цветок и ярким светом озарил лес. Он почувствовал, как легкость заливает тело, а лицо — пот, ручьем.
Он смотрел, как приближаются деревья. Подумал — может, катапультироваться, и сообразил, что не успеет — падает слишком быстро, земля слишком близко. Еще раз попытался увидеть картину своей героической смерти со стороны. Мелькнула мысль: интересно, его наградят медалью?
Но картина расплылась, а при чем тут медаль, было и вовсе непонятно.
Теперь он мог думать только об Анне. Лицо стало мокрым от пота — необычно густого и соленого.
