— Грейс!

Она задрала голову. Тонкие светлые волосы упали на лицо.

— Чего?

— Можно мне присесть?

Грейс пожала плечами.

— Пожалуйста.

— Знаешь, это нехорошо, что ты ударила Остина по носу.

— Знаю. Теперь вы все расскажете его родителям.

— И твоему папе.

Грейс вздохнула.

— Ага.

— Зря я послала сюда Остина.

— Никто со мной не хочет играть. А мне все равно.

— Каждому нужны друзья.

— У меня есть Ариэль.

— Она тебе хороший друг.

— Она никогда надо мной не смеется.

Миссис Скиттер кивнула.

— Я давно живу на этом острове, Грейс, и за это время перевидала много детей. Когда-то я знала твоего папу, я тебе рассказывала? Я работала в столовой, когда он учился в старших классах. В общем, я к тому, что каждый рано или поздно заводит себе друзей.

Грейс покачала головой.

— Только не я. Меня не любят. А мне все равно.

— Все меняется, Грейси. Сама увидишь. — Миссис Скиттер вздохнула, уперлась ладонями в бока. — Я собиралась набрать камешков. Красивых. Хочешь помочь?

— Я, наверное, не найду ни одного.

— А может, найдешь.

Миссис Скиттер поднялась, протянула девочке руку.

Грейс внимательно посмотрела на ее пальцы. Простое золотое колечко на одном пальце означало, что миссис Скиттер замужем.

— Мой папа не женат, — вырвалось у девочки.

— Я знаю.

— Это потому, что моя мама супершпион.

Миссис Скиттер нахмурилась.

— В самом деле? — спросила она серьезно. — Как интересно! Ты, наверное, скучаешь по ней?

— Скучаю, хотя не должна.

Следующие два часа она ходила хвостом за миссис Скиттер, наклонялась, рассматривала камни под ногами. Детей одного за другим разбирали по домам, пока в конце концов на берегу не остались только Грейс и миссис Скиттер, которая все время поглядывала на часы и цокала языком. Грейс знала, что это означает.

Деда пришел, когда начало темнеть.

— Привет, Грейси, — сказал дедушка, улыбаясь.

— Бабушка опять про меня забыла, — сказала Грейс, разжимая кулачок, из которого посыпались камешки.

— Ей нездоровится. Зато я здесь, и я отведу мою хорошую девочку поесть мороженого. — Он наклонился и взял Грейс на руки. Она прилипла к нему, обхватила руками и ногами, как маленькая обезьянка.

Он понес ее к миссис Скиттер, и они попрощались. Потом дедушка усадил Грейс в бабушкину большую черную машину на заднее сиденье.

— Ты должна мне кое-что рассказать, — сказал он, заводя двигатель.

— Разве? — Она подняла глаза и увидела, что дедушка смотрит на нее в зеркало заднего вида.

— О драке с Остином Клаймсом.

— А, — вздохнула Грейс, — об этом.

— Ты же знаешь, Грейси, нельзя драться с другими детьми.

— Он первый начал.

— Да? Каким же образом?

— Он поддал ногой песок прямо мне в лицо. А еще сказал, что я глупая.

— Правда?

— И произнес плохое слово.

— Тем не менее, Грейс, нельзя бить детей.

— Я думала, ты говорил, нельзя бить девочек.

— Ничего подобного. Ты сразу все правильно поняла.

— Ладно, — сказала она, развалившись на сиденье. — Больше не буду бить Остина Клаймса, даже если он задница.

— То же самое ты говорила о Джейкобе Муре.

— Но я его не била.

Она заметила, что дедушка с трудом сдерживает улыбку.

— Мы не станем перечислять всех детей в продленной группе по одному. Ты никого не должна бить. И пока ты не придумала лазейку, это же относится ко всем детям в детском саду. Договорились?

— Какую лазейку? Как дырка в заборе?

— Грейси!

— Ну ладно, договорились. Папе расскажешь?

— Придется.

Тут в первый раз Грейс искренне пожалела о том, что сделала. Теперь папа посмотрит на нее разочарованно, а она испугается и прижмется к нему, надеясь, что он не захочет ее бросить. У нее уже нет мамы, что же она будет делать без папы?

— Боишься? С чего бы тебе бояться?

Лекси прислонилась к серой стене камеры. В тюрьме она провела семьдесят один с половиной месяц и вот теперь наконец выходит. Отсидела полный срок — а затем и еще из-за неразумных поступков, — так что в ее случае и речи не было ни о досрочном, ни об условном освобождении. Ей назначили общественного защитника, готового помочь с «адаптацией», но главное, что через несколько минут она станет просто свободной гражданкой, имеющей право отправиться на все четыре стороны. Она собиралась поехать во Флориду, к Еве, остальные планы были туманными; жизнь напоминала шоссе в пустыне, уходящее в никуда.

И вот теперь, как ни странно, когда настал этот день, ей было страшно уходить отсюда. Камера в десять квадратных футов стала ее миром, безопасным, потому что знакомым. Восемь шагов от кровати до унитаза, два — от раковины до стены, три — от кровати до двери. Все стены увешаны семейными фотографиями Тамики, запечатлевшими людей, которые стали для Лекси как родные. Ее собственные фотографии, на которых была она, тетя Ева, Зак и Миа, все эти годы были убраны в коробку. Оглядываться назад было слишком больно, а кроме того, бесполезно. Все равно ей никогда не забыть улыбку Мии, и не важно, висела на стене фотография или нет.

— Лекси! — Тамика отложила таблоидный журнальчик, который читала. — Что значит — ты боишься?

— Здесь я знаю, кто я такая.

— Не нужно думать о том, кем ты здесь стала, hermana. Особенно тебе. У тебя впереди вся жизнь.

Лекси посмотрела на свои скудные пожитки. На краю кровати лежали ценные вещи, которые она хранила и собирала последние годы: обувная коробка, полная писем от тети Евы и ее писем к Грейс; фотографии Мии и Зака в выпускном классе, и тот снимок, на котором они втроем на школьных танцах; а еще потертая, зачитанная книжка в мягкой обложке — «Грозовой перевал». Для нее «Джейн Эйр» больше не существует — какой ей смысл читать истории, в которых все беды героев заканчивались благополучно?

В дверях появилась надзирательница:

— Пора, Бейл.

Тамика медленно слезла с кровати. Последние несколько лет, пока Лекси уменьшала свой вес, достигнув спортивной худобы, Тамика, наоборот, прибавляла фунты, обвиняя во всем менопаузу, впрочем, тюремная еда тоже не способствовала похудению.

Лекси смотрела в печальное смуглое лицо женщины, не раз приходившей ей на выручку, ставшей ее другом, когда она отчаянно нуждалась в поддержке; если бы Лекси умела плакать, то расплакалась бы.

— Мне будет тебя не хватать, — сказала Лекси, обнимая широкую, круглую Тамику. — Я тебе напишу, — пообещала она.

— Пришли мне свою фотографию с Грейс.

— Тамика, я отказалась от этого права, — сказала она. — Сама знаешь.

Тамика схватила ее за плечи, встряхнула как следует.

— Я бы все отдала, лишь бы выйти отсюда с тобой. Не будь размазней! Ты совершила ошибку, и ты за нее расплатилась. Точка. — Она крепко обняла Лекси. — Хотя бы повидайся с дочерью.

— Идем, Бейл, — поторопила ее надзирательница.

Лекси отпустила Тамику и забрала с кровати свои вещи. Она хотела просто уйти, оставаясь, по возможности, спокойной, но ничего не вышло. У дверей она замешкалась и оглянулась.

Тамика плакала.

— И не смей возвращаться, — сказала женщина, — или я отшлепаю тебя по твоей белой заднице.

— Не вернусь, — пообещала Лекси.

Она шагала по тюрьме, неся свою жалкую обувную коробку, а женщины свистели и улюлюкали ей вслед. Она вспомнила, как они перепугали ее в первый раз, эти самые женщины. Теперь она стала одной из них, и, сколько бы она ни прожила на белом свете, как бы сильно ни изменилась, какая-то часть ее навсегда останется здесь.

Надзирательница, сидевшая за столом, вручила ей документы, сумку с личными вещами и небольшой желтый конверт.

— Переодеться можно там, — сказала она, указав на дверь в конце коридора.

Лекси зашла в комнату и закрыла дверь. Оставшись одна, она сняла блеклую, поношенную тюремную одежду и казенное белье.