— Зак женился?

— Нет. Он все еще учится, кажется. Жены нет. Несколько лет он жил у родителей, а потом переехал и стал жить отдельно.

— А-а…

— Что, он так и не написал?

— Несколько раз. Все письма я отсылала обратно нераспечатанными.

— Эх, Лекси, — вздохнул Скот. — Ну почему?

Она скрестила руки, стараясь отогнать прочь воспоминания об этих письмах, которые разглядывала на грубом сером одеяле, осторожно касаясь их пальцами. Но в то время она очень сердилась, переживала и вела себя ужасно. А когда прошла через все это, став сильнее, было уже поздно. Он больше не писал, а у нее не хватило смелости сделать это самой.

— Зря я тогда вас не послушала, — наконец произнесла Лекси, не смея поднять на Скота глаза.

— Да.

— Ладно. Еще раз спасибо. Пожалуй, съезжу, покатаюсь на велосипеде. Сегодня прекрасный день.

Скот пошел к входу в офис, взял велосипед и подвез к ней.

Лекси хотелось сказать ему, как много для нее значит то, что сегодня он здесь, с ней. Несколько лет она готовилась к тому, что окажется совершенно одна, когда выйдет из тюрьмы, и теперь она понимала, как это было бы тяжело.

— Не стоит благодарности, — тихо ответил он.

Она кивнула в последний раз, взяла у него велосипед и уехала.

Вскоре она уже улыбалась несмотря ни на что. Как прекрасно ощущать свободу, поворачивать, когда тебе вздумается, и ехать, куда захочется. Она никогда теперь не сможет воспринимать свободу как что-то само собой разумеющееся.

Лекси свернула к театру, увидела, что к нему сделали пристройки, потом был банк и парикмахерская, где обычно стриглась тетя Ева. Там она заметила телефонную будку, из которой позвонила Еве, переведя оплату на вызываемого абонента.

На том конце провода не сняли трубку.

Разочарованная, она снова села на велосипед и закрутила педалями.

Кафе-мороженое стояло на прежнем месте, а рядом появились новая кофейня и мастерская по ремонту компьютеров.

Подъехав к школе, она притормозила. На школьном дворе она сразу увидела новый спортивный зал. Все здесь изменилось, кроме флагштока, который по-прежнему стоял в центре, и этого было достаточно.

«Встретимся у флагштока, возле административного здания…»

Лекси налегла на педали, выехав на неровную асфальтовую дорогу, и свернула на Разберри-Хилл. В этой части редко попадались проселочные дороги и одиноко стоящие почтовые ящики, в основном здесь никто не жил. Приближался закат, небо потемнело, и не успела Лекси опомниться, как выехала на Найт-роуд. А ведь она даже не собиралась сюда сворачивать.

Вот она здесь, на крутом повороте. Следы заноса давно исчезли, но осталось сломанное дерево, его некогда розоватая сердцевина теперь почти почернела. Дерево умирало.

Лекси остановилась и чуть не свалилась с велосипеда, который с лязгом упал на землю. По обе стороны от дороги росли деревья, закрывавшие солнце.

Мемориал в честь Мии теперь пришел в упадок, видимый только тому, кто знал, что искать. Маленький белый крестик со временем стал серым и покосился. То там, то здесь в кустах валялись пустые вазы. С высокой ветки свисал старый сдувшийся шарик.

Лекси прерывисто вздохнула.

В тюрьме она несколько лет посещала специальную группу, где заключенные говорили о своей боли, об угрызениях совести. Консультант часто говорила ей, что время и тяжелый труд излечат ее. Она снова станет целой, когда сможет простить себя.

Как бы не так!

Даже если бы она смогла простить себя, что вряд ли, все равно Мию не вернуть. Этот факт никак не понимали те позитивные консультанты: есть вещи, которые никогда не исправить. Даже если бы Лекси превратилась в мать Терезу, Миа по-прежнему была бы мертва и вина все так же лежала бы на Лекси. Прошло шесть лет, но Лекси все равно каждую ночь взывала к Мии. Каждое утро она просыпалась с ощущением радости, но уже через секунду осознавала реальность. Чувство потери заставило ее несколько лет принимать валиум, но в конце концов она пришла к выводу, что можно убежать от боли, но нельзя спрятаться. А ведь ей давно нужно было знать этот урок, полученный еще от матери. Когда она осознала уродливую правду — что повторяет путь своей матери, — то прекратила принимать валиум. Сейчас она была такой свободной от всей химии, что даже аспирин принимала редко. Нужно просто иметь смелость взглянуть правде в глаза и попытаться быть лучше. Стать лучше.

Она долго просидела на холодной твердой земле, понимая, что подвергается риску, остановившись за крутым виражом, но ее это не волновало. Если бы кто-нибудь ее там увидел…

В конце концов она снова села на велосипед и поехала. Проезжая мимо дома Фарадеев, она едва не прибавила скорость, но в последнюю секунду остановилась. Даже в надвигающейся темноте она увидела, как изменилось это место. Сад неухоженный, парники пустые.

Лекси посмотрела на почтовый ящик — фамилия на нем была прежняя.

Тут ее осветили две фары, она вскочила на велосипед и поспешно отъехала. С безопасного расстояния понаблюдала, как серебряный «порше» свернул на подъездную аллею.

Майлс.

Вздохнув, она вернулась в город, где поужинала фастфудом в закусочной. Перед офисом Скота оставила велосипед на замке и вошла внутрь через боковую дверь. В конференц-зале стоял красный диван. С аккуратной стопкой белых простыней на подушке. Рядом лежал желтый конверт.

Лекси взяла в руки конверт. Под ним, приклеенный к подушке, оказался розовый листок для заметок.

В желтом конверте лежала одна-единственная фотография, с которой ей улыбалась светловолосая девочка в розовой блузочке, похожая на эльфа.

Ее дочь.

Человек предполагает, Бог располагает.

Впервые Лекси поняла смысл этого утверждения.

Она спланировала освобождение из тюрьмы до последней мельчайшей детали. Обсуждала свои планы в группе, всем поделилась с Тамикой. Она хотела уехать во Флориду, поселиться у Евы с Барбарой и начать поиски работы. Она даже мечтала о магистратуре. Из нее получился бы хороший социальный работник; она смогла бы, наверное, помогать девушкам, попавшим в беду. Ей ни разу не пришло в голову, что, как только проволочное ограждение останется за ее спиной, она вернется в мир, в котором происходят неожиданные вещи.

Ну кто знал, что она в конце концов окажется здесь, на Пайн-Айленде? Единственном месте в мире, где ей не хотелось оказаться.

Лекси застелила диван и легла. Импровизированная постель была, как показалась Лекси, мягче пуха. Через окно в темную комнату проникал тусклый свет от уличного фонаря. Лекси закрыла глаза и попыталась уснуть, но вокруг стояла такая тишина, что ей показалось, будто фотография Грейс дышит.

Несколько лет она безжалостно подавляла все мысли о дочери. Уходила прочь, когда Тамика упоминала Грейс, и отворачивалась от экрана, когда по телевизору показывали маленьких девочек, бегущих к своим мамам, раскрывшим объятия. Не раз говорила себе, что Грейс заслуживает ту жизнь, которую она не в состоянии ей дать.

И вот теперь, в темноте, с фотографией, лежащей рядом, она поняла, что ее решительность слабеет.

Спала Лекси урывками, ей снились сны, которые лучше сразу забыть. Наконец в шесть часов она отшвырнула одеяло, прошлепала босая до туалетной комнаты и удивилась, обнаружив там душ. Впервые за много лет она приняла душ без свидетелей и вытерлась мягким белым полотенцем.

В зеркале отразилось заостренное, худое лицо, как у крысы, обрамленное темными кудряшками. Высушив волосы полотенцем, она надела то, в чем явилась на суд — других вещей не было — и отправилась на поиски завтрака, который нашла в ближайшей закусочной.

И тем не менее фотография в ее кошельке продолжала дышать. Иногда она слышала хихиканье, и ей тогда казалось, что оно доносится из сумки.

После завтрака Лекси вышла на Мейн-стрит и отыскала дешевую лавочку, которая как раз открывалась. За семь долларов она купила пару поношенных шортов-бермудов, голубую футболку со стрекозой на груди и хлопковую бирюзовую толстовку с капюшоном. Свои черные балетки она поменяла на пару вьетнамок, а гольфы выбросила.