Однако сведение счетов с жизнью пока явно откладывалось.
Под тканью, за пазухой повседневной одежды юноши, снегом на солнце, воском в огне таяли черты одержимого старца, застывая гладкой поверхностью.
Безликим лицом.
7
— А теперь, если не возражает наш любезный хозяин, господин Сиродзаэмон, я бы хотел провозгласить здравицу в честь моего сына Мотоеси!
Старый Дзэами раскраснелся от выпитого саке, глаза Будды Лицедеев блестели, седая борода воинственно встопорщилась.
— Разумеется, Дзэами-сан, мы все вас слушаем и присоединяемся! Ибо сегодня игра вашего сына была подобна молнии в лунную ночь!
Сидевший в углу Безумное Облако (он тоже был здесь) громко рыгнул.
То ли одобрение выразил, то ли наоборот — собравшиеся так и не поняли.
— Да, вы правы, прославленный хатамото! Честно говоря, я уж решил, что он у меня совсем бестолковый. — Гости засмеялись, думая, что оценили шутку великого мастера. — Но сегодня, сегодня я понял: цветок его таланта наконец распустился!
Вконец смущенный Мотоеси хотел было возразить, что отец зря его хвалит. Юноша даже открыл было рот для ответной речи, но тут все гости разразились приветственными возгласами, в руке Мотоеси сама собой оказалась чашка с подогретым саке, так что открытый рот очень пригодился.
В голове у юноши шумело от выпитого, внутри бродили последние отголоски обуревавших его на сцене страстей, лица гостей плыли перед глазами, смазываясь в одно общее размытое лицо с тысячей выражений — лиловый лоснящийся пузырь, лицо без лица, маску убитой нопэрапон…
И вдруг из этой толчеи возник взгляд.
Острый, испытующий, внимательный.
Все лица разом отступили на задний план, исчезли, — и Мотоеси остался один на один с этим взглядом. Он быстро трезвел, приходя в себя, и через мгновение понял: через весь зал на него внимательно смотрит Безумное Облако — тоже совершенно трезвый.
Кажется, монах хотел что-то сказать юноше, но в последний миг передумал.
Или решил: сейчас — не время.
— Мотоеси! — Язык Дзэами уже слегка заплетался. — Мотоеси, любимый сын мой!
— Да, отец!
— Мотоеси, я решил, что свой главный трактат я подарю тебе! Подлецу Онъами он не достанется никогда! Я думал отдать его твоему старшему брату, но сейчас решил: тебе он нужнее! Вот, бери! — И отец широким жестом протянул Мотоеси свиток. — Это — «Предание о цветке стиля». Ты поймешь…
— Благодарю, отец, это большая честь для меня! Но, право, я недостоин…
— И не будешь достоин! — радостно провозгласил из угла Безумное Облако.
— А потому вот тебе еще один трактат, мой! — И брошенный монахом второй свиток, перевязанный бечевкой, больно ударил юношу прямо в лоб. — Читать будешь так: главу из свитка отца — главу из моего! Понял?
Вокруг веселились гости, хохоча над очередной выходкой монаха.
«Уйду в монастырь. Уйду!» — подумал Мотоеси, прижимая к груди оба свитка: «Предание о цветке стиля» и неведомое сочинение Безумного Облака.
Сегодня был его день, день его славы, успеха, день, о котором он всегда мечтал, — но юноша никак не мог заставить себя радоваться.
На душе ныла плохо зарубцевавшаяся рана.
Что— то менялось внутри, него, что-то очень важное…
8
Назавтра, в полдень, они вернулись в Сакаи.
