А из волчьих кишок Гест сделал себе первую настоящую тетиву для лука, жесткую и крепкую, упругую и такую прочную, словно закаленную на огне; никакая сила не порвала бы ее, и от посланной ею стрелы не уйти было ни волку, ни любому другому зверю. Так старый волк утолил свою ненасытность, обеспечив Гесту пропитание.

Волк был первой настоящей охотничьей добычей Геста. С этих пор для него не было лучшего удовольствия, кроме как мериться силами со всеми лесными зверями, состязаться с ними в скорости, хитрости и силе.

Он объявил войну зверью. Сначала он только копал для них ловчие ямы, куда они сами падали. Виновной в погибели могла быть, в крайнем случае, яма. Что им мешало обойти вокруг? Однако ничто не мешало и Гесту выкопать ямы как раз на старой звериной тропе, ведущей к водопою на реке.

Он подражал тому, что видел дома в Становище. Там охотники большую часть дичи добывали таким способом. Лишь иногда, с помощью собак, окружали они дичь в лесу и потом убивали в открытом бою. Если же звери не хотели попадаться в ямы, их окружали и гнали туда насильно. Но обычно звери попадались в западню сами. В лесу водилось так много всякого зверья, несмотря на многолетнюю охоту, что этот безобидный способ ловли являлся предпочтительным перед другими.

Гесту и его подруге пришлось проработать несколько дней, копая яму. Сначала надо было хорошенько взрыхлить землю палками, а потом сгрести ее в корзину из ивовых прутьев. Но в четыре руки работа продвигалась быстро и доставляла удовольствие, особенно когда яма стала настолько глубокой, что Гест мог рыть землю, стоя на дне, а Пиль сыпала ее в корзину и уносила.

Сначала они рыли чернозем, потом песок и глину, пока не докопались до воды; глубже копать они уже не решались из боязни, что дно провалится, – земля не выдержит, а им вовсе не хотелось лететь в преисподнюю. На тот случай, если кому-нибудь захотелось бы узнать, кто выкопал яму, они положили вблизи ямы на самом виду свои мотыги. Зато следы своих ног они старательно сгладили. Вырыв яму, оставалось только прикрыть ее сверху тонким слоем прутьев, земли и листвы, чтобы место ничем не выделялось.

Но со дня поимки волка прошла неделя, прежде чем в яму попался другой зверь, – волчий запах отпугивал всех; наконец как-то утром в яму угодил олень. А потом дичи попадалось вдоволь. Когда нужды в новом запахе мяса не было, Гест бросал над ямой две-три крупные ветки, чтобы заставить зверей обходить кругом. В противоположность охотникам Становища, Гест не укреплял на дне ямы заостренных кольев; ему не нравился этот способ – кол протыкал шкуру насквозь, и дырка портила мех; кроме того, попавшиеся за ночь животные часто оказывались уже мертвыми к утру, и нельзя было выпустить из них кровь.

Убитый олень задал много работы Гесту и его подруге. Надо было содрать, высушить, выскоблить и выделать шкуру, руководясь опытом, полученным в Становище, принимая во внимание и то, и другое, и пятое, и десятое. Рога нужны были Гесту для выделки орудий; кости, кишки и жилы тоже шли в дело, не говоря уже о мясе, которое необходимо было разрезать на куски и провялить. Одновременно они взялись за устройство зимнего жилья, что принесло им немало хлопот. Ночевать на дереве стало уже слишком холодно. Кроме всего этого, им предстояло преодолеть еще одно затруднение: во что бы то ни стало добыть огонь – без него невозможно было обойтись зимою.

Гест понял это, поймав в западню первого оленя; кстати, олень давал возможность задобрить огонь подходящим даром. И, готовясь сдирать с оленя шкуру, Гест невольно потирал руки: утро было холодное, и он усердно тер руки… совсем так, как усердствуют, когда добывают огонь!.. Не откладывая дела, он схватил круглый обломок отсохшего сука и, крепко приставив его к другой сухой деревяшке, принялся с силой катать в руках. Ладони у него быстро разогрелись, и самого бросило в пот, но на дереве не было заметно ничего особенного. Сучок слегка вдавился в деревяшку, как будто даже разогрелся немножко; Гест приложил его к губам и ощутил тепло; понюхал – слегка пахнет паленым; стало быть, не так уж плохи дела, он снова завертел палочку и вертел долго, напрягая все силы, пока у него искры не посыпались из глаз; когда же он в изнеможении остановился, сучок слегка задымился. Дымок распространял едкий, удушливый запах, будивший воспоминания о костре. Самый конец сучка и ямка в деревяшке заметно обуглились.

Но дальше дело не пошло. Гесту удавалось добиться того, что дерево все дымилось, чернело, обугливалось, но огонь не показывался. Всякий раз, когда он делал передышку, сучок успевал остыть и ему приходилось начинать снова, но безуспешно. Разумеется, нужно еще уметь колдовать, а он этого не умел!

Гест испробовал разные сорта дерева и ломал себе голову над разгадкой тайны, но все напрасно. Одно только было ясно: чем быстрее вертеть круглый сучок, тем больше дыма он дает; стало быть, надо заставить его вертеться быстрее, чем это выходит, когда он работает руками. Он обернул сучок веревочкой из лыка и стал вращать, дергая взад и вперед за концы веревочки, но у него не хватало третьей руки, чтобы прижимать сучок к деревяшке; пришлось взять в зубы еще одну деревяшку, чтобы придавить ею верхний конец вращающегося сучка. Дергая теперь веревочку взад и вперед, он изо всех сил налегал на верхнюю деревяшку; сучок стал вертеться быстрее и плотнее упираться обоими концами в деревяшки. Скоро Гест заметил, что сучок задымился с обоих концов! Он с удвоенной силой задергал веревочку взад и вперед, но она перетерлась и лопнула в самый разгар работы. Гест в сердцах заменил лыковую веревочку жилой, но жила жирная и скользит между пальцами; он решил привязать к ее концам обломки прутьев вместо ручек. А заметив, что двойная опора затрудняет вращение, Гест заменил верхнюю деревяшку костью с углублением, в котором конец сучка скользил бы, не нагреваясь. Кость он тоже взял в рот, стал дергать за жилу и, увидев, что дело идет на лад, все сильнее прижимал костью сучок к деревяшке, безостановочно вращая его. Закурился дымок и стал кусать глаза – вот как быстро он вертел! Ах!.. Кость соскользнула в зубах, и он с силою наткнулся ртом на острый конец сука. Только этого недоставало, чтобы кости и палки взяли над ним верх!.. Он выплюнул кровь, снова засунул кость в рот и так крепко закусил ее конец, что зубы его оставили на ней метки, – пусть не зазнается! Он снова начал пилить своей жилой, жмурясь от курившегося все сильнее дыма, не жалея своих инструментов и бормоча сквозь крепко стиснутые зубы что-то невнятное; вроде страшного заклинания, и удвоил скорость. Он напряг все силы, перед зажмуренными глазами прыгали искры и огненные звезды… и вдруг – пых!.. Сучок и деревяшка разом вспыхнули, маленькое синее пламя взвилось над ямой вокруг сучка… Открыв глаза, изнеможенный Гест увидел огонь!..

Он сидит, как дурак, весь красный от натуги, изумленный и счастливый, с горящим сучком в руках, и вдруг роняет его, и пламя гаснет! Ни слова не говоря, он снова вставляет сучок в ямку, припоминает и проделывает все снова, не забывая и выронить кость, и ткнуть себя в рот суком, и сплюнуть, и снова продолжать свое дело, бормоча сквозь зубы заклинание, точь-в-точь как перед этим, стараясь развить ту же скорость, жмуря глаза и ожидая того же звука, „пых", и вспышки огня после всей проделанной церемонии. Да не тут-то было: на этот раз никакого звука, и, открыв глаза, он видит дым, но не огонь.

Разочарованный, сердитый, он старается вспомнить: не забыл ли чего? Проделывает все опять сначала, тычет себя сучком в рот, сплевывает, вращает круглый сучок точно так же и невнятно бормочет заклинание, – все точь-в-точь как в тот раз, жмурится и до крайности напрягает все свои силы, но огня нет!

Это просто нечестно со стороны огня – не появляется, хотя все сделано точь-в-точь как следует!.. Гест медленно, не теряя достоинства, опять проделывает все снова, больно тычет в рот суком – на! – сплевывает крови больше, чем нужно, вертит и зловеще бормочет заклинание, еще более похожее на настоящее, удваивает скорость… и – приходит в ярость: он не даст себя одурачить! Душа горит, искры скачут перед зажмуренными глазами, он скрежещет зубами… и – пых! Вторично раздается желанный треск, искры и пламя окружают конец сука!..