С этого дня она переходила в круг женщин; ей давали заостренную палку, и она должна была ежедневно набирать устриц для трапезы охотников к тому времени, когда они возвращались в Становище и, зевая, усаживались у костра; играть ей уже больше никогда не позволяли.
С лесной опушки, где работает Гест, целый день доносятся удары топора; изо дня в день, с навевающей дремоту однообразной правильностью: это Гест продолжает свою работу.
Поблизости сидит солнечноволосая Пиль, нисколько ему не мешая; у нее хватает своих дел. Занятая тканьем тончайших рогожек, она сама с собой разговаривает, шепчет про себя и плетет, всегда довольная своим одиночеством. Только когда в нее попадает щепка из-под топора Геста, она поднимает голову и зябко моргает: видно, Гест опять не в духе; не спорится у него работа, и он злится; беда, как этот мальчик портит себе жизнь своей вспыльчивостью.
Он занят сейчас отделкой своего челна. Свалив огромное дерево, он ходит вокруг него, словно маленький великан, и рубит своим кремневым топориком; до отчаяния неравная борьба! Массивное бревно лежит себе преспокойно, словно похваляясь своим чудовищным запасом древесины, большая часть которой должна быть вырублена; но Гест упрямо машет топором, решив во что бы то ни стало добиться своего.
Сначала он сделал надрезы на коре и содрал ее большими кусками; когда же ствол оголился и легче стало судить о его форме, Гест развел огонь у самого корневища и сжег его, а затем сжег часть верхушки, оставив от ствола ровно столько, сколько нужно было для челна. Огонь почти один справился с этой задачей; мальчику оставалось лишь следить и вовремя заливать огонь водой, когда тот забирался чересчур далеко. После этого Гест принялся за отделку. Дело подвигалось бы лучше, если бы он мог перевернуть бревно и работать сверху, а то приходилось работать под ним, снизу, – во что бы то ни стало надо было слегка заострить дуб, хотя бы с одного конца.
Работа требует многих, многих дней. Гест совсем разучился говорить за это время; он только рубит да рубит щепку за щепкой, заостряет свой топор, когда тот перестает рубить, и это отнимает у него полдня. От забот у него появились морщины на лице, между бровей легла складка от усилия мысли, даром что он так молод. Страстное желание поскорей увидеть свой челн готовым, каким он давно рисовался ему в мечтах, не дает Гесту покоя, и он с таким упорством добивается своей цели, что почти сливается воедино с бревном; каждая щепка говорит что-то его душе, каждая имеет особые свойства и по-своему противится его воле; он весь пропах острым ароматом свежей дубовой древесины, и руки его почернели от источаемого ею сока. И, наконец, он добился своего, придал бревну ту форму, которую хотел!
Не медля ни минуты, он приступил к долблению ствола, чему заранее радовался и к чему нетерпеливо рвался. Сначала надо снять со ствола горб почти во всю его ширину. Эту работу Гест осиливает с помощью топора, но тратит на нее много дней и расплачивается мозолями на ладонях и даже открытыми ранами; но раны заживают, и он может наконец приступить к самому долблению дерева тоже при помощи раскаленных камней, утешаясь тем, что теперь уже виден конец работы. Зато теперь нужно неустанно быть начеку, стоять наготове с водой, чтобы вовремя заливать. Выжженную и обуглившуюся древесину он еще раз обрабатывает топором, вновь выжигает и вновь обтесывает после огня; он продолжает так до тех пор, пока дуб, выдолбленный весь до днища, не становится похожим на узкое корыто. Теперь все в порядке – дерево поплывет!
Громкие победные крики доносятся в тот день с места работы Геста, дикие крики восторга, и, хотя мужчины молча согласились не обращать больше никакого внимания на затеи мальчишки, раз им не удалось вовремя помешать ему, трудно оказалось удержаться, не пройти мимо и не взглянуть, как далеко подвинулась работа.
Но они нашли Геста онемевшим; крики радости застряли у него в горле, и он, как потерянный, стоял подле своего челна: Гест упустил из виду одно обстоятельство – как ему сдвинуть свой челн в воду! До нее всего несколько шагов, но, попытавшись сдвинуть дуб с места, мальчуган сразу почувствовал, что дуб словно прирос к земле и недвижим, как скала. Гест забыл подложить катки под падающее дерево. Как он мог забыть об этом?!
Из лесу выходят двое мужчин, подсматривавших за ним, и с притворным участием спрашивают его: почему его челн не хочет сдвинуться с места? Их животы колышутся от сдерживаемого хохота; к ним присоединяются другие мужчины, собирается целая толпа, и все скалят зубы, до упаду хохочут над несчастным мальчишкой, прислоняются друг к другу, шатаются, прямо изнемогают от смеха: редко получаешь такое удовольствие.
Вдруг между ними показывается Гро, привлеченная диким хохотом; она тоже смеется. Гест видит, что она смеется, но, еще продолжая ворковать, – смех матушки Гро похож на воркование горлинки, так как она слегка задыхается от своей толщины, – но еще продолжая ворковать, она подходит к носу челна, приподымает его без разговоров и в два-три толчка спихивает челн в воду! Убедившись, что дуб плывет, она легонько подталкивает его вперед и с улыбкой шлепает по воде обратно на берег к сыну; его неутешное горе в мгновение ока сменяется выражением счастья; он смеется сквозь слезы.
– Ну, теперь можешь ехать, – нараспев говорит она ему, кидает мужчинам обиженный взгляд, поворачивается к ним спиной и спокойно уходит назад к землянкам.
Мужчины застыли на месте. Смотрят на пыль, еще не улегшуюся над бороздою, которую провела корма судна, и косятся на спину Гро, – они и не воображали никогда, что она так сильна!.. Пожалуй, ее сил хватило бы как раз на четверых мужчин!
Они смотрят ей вслед. Она идет, рослая, медлительная и тяжеловесная; жирные бедра так и трясутся на ходу; колени слегка вывернуты внутрь, как и полагается женщине; она такая толстая, что не может прижать к телу руки, и они болтаются по бокам; земля дрожит под ее шагами… До чего она прекрасна!..
Да и сильна же!.. Мужчины с глупым видом переглядываются. Один заинтересовался небом – очевидно, озабочен тем, какая будет погода; другой в замешательстве крутит пальцами соломинку; третий усиленно чихает и прочищает нос. Кое-кто уже улизнул потихоньку. Остальные тоже рассеиваются. С тех пор никто не вспоминал об этой истории.
А Гест тем временем хватает двухлопастное весло, давно изготовленное им из древесного сука, и прыгает в свой челн, глухо, но приятно скрипнувший и захлопавший по водной поверхности. Дуб отлично сидит в воде; сразу видно, что челн хоть куда, и вскоре Геста видят плывущим по бухте в новом светлом челне; он попеременно гребет то правой, то левой половиной весла.
Так Гест спустил на воду свой челн.
Несколько дней спустя кое-кто обратил внимание на то, что Геста больше не видно и не слышно в Становище. Всегда проходило некоторое время, прежде чем чье-либо отсутствие замечалось другими. Наконец всем стало ясно, что Гест скрылся, пропал вместе со своим новым челном. Пропала и девочка по имени Пиль; ее белокурая головка уже не мелькала больше среди детской стаи. Женщины заметили это первые; потом уж и мужчины, обиженные тем, что опять их не спросили. Они прибавили похищение девочки к прочим прегрешениям строптивого мальчишки. Но матушка Гро спокойно подтвердила, что Гест в самом деле уехал и взял с собой свою подругу по играм, против чего Гро не возражала. Больше об этом и речи не было.
Вскоре обоих детей позабыли, и самое имя Геста перестали бы поминать, не случись одного досадного происшествия, заставившего припомнить все преступления Геста.
Один из мужчин погиб на охоте при очень странных обстоятельствах. Вечером он не вернулся домой со всеми остальными; на другой день пошли его разыскивать и нашли напоровшимся на кол в собственной звероловной яме, куда он угодил впотьмах. Он еще был жив, когда его вытащили, и сам дошел до дому, придерживая руками свои вывалившиеся кишки. У порога землянки Гро он лег, и она держала его голову у себя на коленях, пока он не умер. Это был один из лучших охотников племени, красивый и веселый мужчина; Гро очень любила его и оплакивала целый день и целую ночь. Все Становище слышало горестный вой, доносившийся из-под земли, – Гро уползла в свою нору и выла там в потемках.
